Кто заставил Ильфа и Петрова опубликовать «12 стульев»?

Но в годы юности ничего не могло предвещать такого исхода. Дети учились в Глуховской гимназии, а когда старший, окончив учебу, отправился в Санкт-Петербург, то туда же приехал и младший. Здесь интересы братьев разошлись: Владимир увлекся литературой и поэзией, а Георгий продолжил свое занятие живописью.

Тот же 1906 год для Владимира сложился очень трудно. Во-первых, он перенес хирургическую операцию: чтобы спасти ногу, врачи были вынуждены вырезать часть пятки на левой ноге. А во-вторых, восстановление было длительным и малоэффективным: хромота осталась на всю жизнь.

А в остальном же все складывалось более-менее удачно. Так, Владимир поступил в университет, постоянно посещал различные литературные кружки, правда, друзья буквально ломали головы: как он все успевает? Достаточно сказать, что Нарбут обучался сразу на трех факультетах: математическом, восточных языков и историко-филологическом. А стихами тоже удивил видавший виды Санкт-Петербург. И с первого же сборника «Стихи. Книга 1», увидевшего свет в 1910 году, удостоился сомнительной похвалы Владимира Пяста:

«Владимир Нарбут способен иногда „такое“ сказать, что его прямо-таки попросят вон из салон-вагона».

Это буквально окрылило Нарбута. Еще через два года он выпустил книгу «Аллилуйя», которая меньше всего имела отношение к религии, зато содержала много таких «шалостей», из-за которых власти конфисковали весь тираж. Как пояснили: в стихах содержится много порнографии. Я читал этот сборник и могу сказать, что суровые мужи начала ХХ века в гробу бы перевернулись, если б узнали, как за век представление о порнографии улетело далеко вперед на космической ракете…

Но с Нарбутом поступили очень сурово. Его выслали не только из Северной Пальмиры, но и из России. И отправился он путешествовать в далекое далеко: по Африке. Забегая вперед, могу сказать: тема «ниже пояса» мучила акмеиста Нарбута довольно-таки долго — спустя 8 лет после изгнания, в 1920 году, он в Одессе выпустил новую книжку — «Плоть: Быто-эпос».

Не подумайте ничего плохого: до скандальной славы поэта Баркова нашему герою было далеко. Время от времени он «баловал» публику вполне приличными стихами. Что вы, например, скажете на такое четверостишие?

Над озером не плачь, моя свирель.
Как пахнет милой долгая ладонь!..
…Благословение тебе, апрель.
Тебе, небес козленок молодой!

Или вряд ли кого из любителей поэзии оставят равнодушными такие строки:

А шляхом, как барышня с бала,
Фуфыря густой кринолин,
Уходит Зима. Ей опала —
Завявший в руке георгин!

Думаю, вы уже успели уловить самую главную суть поэзии Владимира Нарбута: необычайная плотность его стиха, за что его так уважала Анна Ахматова, с которой Владимир Иванович был знаком и даже долгое время переписывался…

Революция и Гражданская война начались для поэта катастрофой. В последние дни 1917 года вся семья Нарбутов, за исключением Георгия, съехалась на хутор Хохловка, где собрались встречать Новый год. Внезапно на хутор налетела банда анархистов, которая первым делом окружила барскую усадьбу. Иван Нарбут успел сбежать через окно, жена Владимира с двухлетним сыном спряталась под стол, а остальных, в том числе Владимира, бандиты порубили шашками и искололи штыками. После этого растерзанных свалили в хлеву.

Но Владимир оказался живуч. Ему повезло, что его бросили в навоз, а потому он не замерз. Жена положила его на возок, закидала хламом, чтобы бандиты не заметили, и повезла в больницу. Врачи были удивлены: как множественные штыковые ранения в область сердца не оказались смертельными? А вот начавшаяся гангрена привела к тому, что кисть левой руки пришлось ампутировать…

Позже он еще не раз находился на грани жизни и смерти, попадая в такие мясорубки, из которых выкарабкаться невредимым было трудно. Согласитесь, далеко не всем удавалось живым вырываться из лап деникинской контрразведки. Но Нарбуту повезло, в отличие от старшего брата Георгия, который в Киеве в 1918 году скончался от сыпного тифа.

В 20-е годы Владимир перебрался в Москву, где несколько лет был редактором издательства «Земля и фабрика». Кроме того, он стал своеобразным «крестным отцом» для поэтов и писателей, которые перебрались из Одессы в столицу (Багрицкий, Олеша, Ильф, Петров, Славин и другие).

При этом каждый из этих самодостаточных людей относился к своему «папе» по-разному. Во-первых, они все были, по большому счету, начинающие, а он только с 1919 по 1922 годы выпускает восемь новых книг и переиздает сборник «Аллилуйя» (Одесса, 1922). Во-вторых, «колченогий заикающийся» Нарбут очень напоминал собой то ли «раненого гладиатора, то ли падшего ангела». А в-третьих, он по-прежнему удивлял: кроме работы в издательстве, он еще успевает редактировать два журнала — «30 дней» и, между прочим, «Вокруг света».

Именно Нарбут буквально заставил Ильфа и Петрова начать публикацию романа «12 стульев» в своем журнале «30 дней» еще тогда, когда произведение не было дописано.

Это случилось в 1927 году, а спустя несколько месяцев Нарбут был исключен из партии: «органы» разыскали в архивах деникинской контрразведки его расписку о том, что он не будет заниматься «большевистской деятельностью». Но очень могло быть, что все это просто повод…

А после убийства Кирова Нарбут снова попал в поле зрения борцов с контрой и был арестован. По некоторым данным, он был расстрелян в день своего 50-летия, 14 апреля 1938 года.

Не могу не привести хотя бы одно стихотворение Владимира Нарбута целиком:

Размахами махновской сабли,
Врубаясь в толпы облаков,
Уходит месяц. Озими озябли,
И легок холодок подков.
Хвост за хвостом, за гривой грива,
По косогорам, по ярам,
Прихрамывают торопливо
Тачанок кривобоких хлам.
Апрель, и — табаком и потом
Колеблется людская прель.
И по стволам, по пулеметам
Лоснится, щурится апрель.
Сквозь лязг мохнатая папаха
Кивнет, и матерщины соль
За ворот вытряхнет рубаха.
Бурсацкая, степная голь!
В чемерках долгих и зловещих,
Ползет, обрезы хороня,
Чтоб выпотрошился помещик
И поп, похожий на линя;
Чтоб из-за красного-то банта
Не посягнули на село
Ни пан, ни немец, ни Антанта,
Ни тот, кого там принесло!
Рассвет. И озими озябли,
И серп, без молота, как герб,
Чрез горб пригорка, в муть дорожных верб,
Кривою ковыляет саблей.