Как поступить, если Бог дал фамилию Салатко-Петрище?

Пикантности этой истории придает тот факт, что жили Франц с супругой далековато, как от Польши, так и от Белоруссии — в городе Иркутске.

Первые семь лет Валерий провел в родном городе, но революционные события привели к тому, что семью разметало по свету, и в 1920 году мальчишка вместе с матерью оказался в еще более далеком от Европы Харбине. Именно здесь сконцентрировались эмигранты первой русской волны.

На чужбине даже самый сахарный хлеб горек. Тем более одинокой женщине. Но его мама сумела найти в себе силы не только выжить, но и дать сыну прекрасное образование.

Не последнюю роль в этом сыграл тот факт, что к совершеннолетию Валерий сумел почти что в совершенстве освоить китайский язык. А позже удивил всех знакомых тем, что поступил в Харбинский университет на факультет китайского права. Забегая вперед, скажу, что Валерий был одним из лучших студентов, и даже написал кандидатскую диссертацию.

Он был очень серьезным юношей, пытавшимся найти свое место в жизни. И уже в 20 лет чувствовал себя не столько гражданином какой-либо страны, сколько гражданином мира. Читая стихотворение «Мы», трудно избавиться от ощущения, что его написал маститый поэт, а ведь автору не исполнилось и 21 года…

Мы

Нас миллионы — вездесущих,
Бездомных всюду и везде,
То изнывающих, то ждущих,
То приучившихся к беде.
Земные ветхие границы
Мы исподволь пересекли;
Мы прежние свои столицы
В столицу мира отнесли.

Во всех республиках и царствах,
В чужие вторгшись города,
Мы — государство в государствах,
Сплотившееся навсегда.
Разбросанные по чужбинам,
Встречаемые здесь и там,
По всем краям и украинам,
По широтам и долготам,
Все звезды повидав чужие
И этих звезд не возлюбя, —
Мы обрели тебя, Россия,
Мы обрели самих себя!

На мерзлых полюсах планеты,
Под тропиками там и тут
Какие к нам слетают светы,
Какие яблони цветут?
Не мы ли — белый мозг арийства,
За белизну и красоту
Терпели голод, и убийства,
И ненависть, и клевету?

Мы стали русскими впервые
(О если бы скостить века!),
На звезды поглядев чужие,
На неродные облака.
И вот, на древние разброды,
На все разлады несмотря,
Мы знаем — русского восхода
Лишь занимается заря.

Пусть мы бедны, и несчастливы,
И выбиваемся едва,
Но мы выносливы и живы,
И в нашем образе жива —
Пусть звезды холодны чужие —
Отрубленная голова
Неумирающей России.

Жизнь не баловала Валерия, вскоре юридический факультет университета был закрыт японцами. И русский эмигрант оказался перед выбором — какой путь выбрать? Поскольку он был воспитан в православной среде, то решил принять постриг и вскоре стал отцом Германом. Его определили на службу в Харбинский Казанско-Богородский монастырь, а чуть позже отправили в Пекин, в русскую духовную миссию.

Религиозная философия проявляется и в новых стихах Валерия. Например, «Над гробом», исполненные мистицизма, все равно оставляют в своем окончании надежду.

Над гробом

У архангела смерти легки стопы,
Он — как бич, как ночь, как судьба,
И опять жужжанье чужой толпы
Вкруг обтянутых щек и лба.

И опять на новых похоронах
Извивается скользкий змей:
Несказанный страх, баснословный страх
Разъедает сердца людей.

И псалом течет, и растет испуг, —
Чернотой на каждом лице.
Столько юных тел, столько белых рук
Возвратится в землю в конце!

Столько быстрых ног, столько зорких глаз,
Нежных губ и высоких плеч…
Говорят, что тех, кто ушел от нас,
Принял благостный ангел встреч.

И утешил их милосердный Бог
В беспечальных Своих местах,
Где они пребывают как пар, как вздох, —
Уверяет старик-монах.

Оттого у монаха везде кресты
И скелет посреди жилья,
И под ним: «Не забудь, что я был, как ты —
И ты будешь таким, как я».

После Пекина Валерий Францевич, который к тому времени взял себе литературный псевдоним «Перелешин», возвращается в Харбин и поступает на богословский факультет университета. Он нашел то, что искал? Погодите давать положительный ответ, не все так просто. И творчество поэта — стихотворение «Расплата» — яркое тому подтверждение:

Расплата

В лабиринте глухом, где мечусь я, как пойманный в сети,
Тянет гибельным ветром от стен земляных и камней,
И безвременно чахнут, как туберкулезные дети,
Слабогрудые замыслы, хилые всходы страстей.

Солнце трижды великое, царь всеблагой и преславный,
Хоть единым лучом укрепи меня против врага!
Но в назначенный день прошумит поединок неравный —
Сердце мне остановят железные бычьи рога.

Ариадна моя! Для чего у зловещего входа
Я с пути не сошел и приветом твоим пренебрег!
Ты сияла, как луч, как победа в бою, как свобода,
Прижимая ко груди спасительный пряжи клубок.

Как невеста, копье боевое ты мне подносила,
Ты, как мать, покрывала меня освященным щитом,
Но так сладко мне лгали и слава, и юность, и сила,
Так манили идти не оглядываясь, напролом…

Ты осталась вверху — безутешна, светла и крылата,
Домовитого счастья клубок покатился из рук…
Ариадна моя! Не за это ли ныне расплата
Паутиной своей оплетает меня, как паук?

Не стоит забывать и о времени, которое накладывает свой отпечаток на любого человека. Идет Вторая мировая война, на русских в Китае смотрят как на потенциально опасных людей. Сегодня у них все более-менее хорошо, а завтра, глядишь, самураи поведут их на расстрел.

А есть еще далекая, но родная Россия, в которой в это же самое время решается судьба мировой цивилизации. Как она там? Продержится ли? Разобьет ли врага?

Ностальгия

Я сердца на дольки, на ломтики не разделю,
Россия, Россия, отчизна моя золотая!
Все страны вселенной я сердцем широким люблю,
Но только, Россия, одну тебя больше Китая.

У мачехи ласковой — в желтой я вырос стране,
И желтые кроткие люди мне братьями стали:
Здесь неповторимые сказки мерещились мне,
И летние звезды в ночи для меня расцветали.

Лишь осенью поздней, в начальные дни октября,
Как северный ветер заплачет — родной и щемящий,
Когда на закате костром полыхает заря,
На север смотрю я — все дольше, и чаще, и чаще.

Оттуда — из этой родной и забытой земли —
Забытой, как сон, но во веки веков незабвенной —
Ни звука, ни слова — лишь медленные журавли
На крыльях усталых приносят привет драгоценный.

И вдруг опадают, как сложенные веера,
Улыбки, и сосны, и арки… Россия, Россия!
В прохладные эти задумчивые вечера
Печальной звездою восходит моя ностальгия.

Но война не вечна, она заканчивается, и для Валерия начинается новая жизнь. Он расстается с прошлым без излишнего вздоха, первым делом слагает с себя сан и устраивается переводчиком в отделение ТАСС в Шанхае.

Его с головой захватывает другая жизнь, он пишет прошение о представлении ему советского гражданства, и эта просьба удовлетворена. Он может ехать на Родину, но застревает в Китае, в конце концов, профессионалы такого уровня нужны России и здесь, в Поднебесной. Но кто он? Русский? Китаец? Гражданин мира? Не все так просто…

Заблудившийся аргонавт

Мне в подарок приносит время
Столько книг, и мыслей, и встреч,
Но еще легковесно бремя
Для моих неуставших плеч.

Я широк, как морское лоно:
Все объемля и все любя,
Все заветы и все знамена,
Целый мир вбираю в себя.

Но когда бы ведать, что с детства
Я Китаю был обручен,
Что для этого и наследства,
И семьи, и дома лишен, —

Я б родился в городе южном —
В Баошане или Чэнду —
В именитом, степенном, дружном,
Многодетном старом роду.

Мне мой дед, бакалавр ученый,
Дал бы имя Свирель Луны,
Или строже: Утес Дракона,
Или тише: Луч Тишины.

Под горячим солнцем смуглея,
Потемнело б мое лицо,
И серебряное на шее
Все рельефней было б кольцо.

И, как рыбки в узких бассейнах
Под шатрами ярких кустов,
Я бы вырос в сетях затейных
Иероглифов и стихов.

Лет пятнадцати, вероятно,
По священной воле отца,
Я б женился на неопрятной,
Но богатой дочке купца.

Так, не зная, что мир мой тесен,
Я старел бы, важен и сыт,
Без раздумчивых русских песен,
От которых сердце горит.

А теперь, словно голос долга,
Голос дома поет во мне,
Если вольное слово «Волга»
На эфирной плывет волне.

Оттого, что при всей нагрузке
Вер, девизов, стягов и правд,
Я — до костного мозга русский
Заблудившийся аргонавт.

Но счастье быть русским длилось недолго. Отрезвление наступило слишком быстро. И вот уже Перелешин обращается с новой «челобитной» — просит отпустить его в США. «Была без радости любовь, разлука будет без печали?» — так, кажется, говорят.

Однако послевоенная Америка не принимает мятущегося русского, выросшего в Восточной Азии. Спустя некоторое время из США его высылают с абсурдной формулировкой: за попытку «создания китайской коммунистической партии». Впоследствии запрет на въезд в США снял лично Генри Киссинджер.

Куда податься теперь? Перелешин оказывается в городе мечты Остапа Бендера — Рио-де-Жанейро. Но это только Бендеру все видится в розовом свете. В совершенно новом мире, без русской языковой среды, этот удивительный человек кем только не работал — и преподавателем, и продавцом в ювелирной лавке… Но никогда не терял присутствия духа, освоив португальский язык практически сразу после приезда.

Можно много рассказывать о стихотворных сборниках, которые выпустил Валерий Францевич. Но главный труд всей его жизни: перевод на поэтический русский язык древнего китайского трактата «Дао Дэ Цзин». Он был впервые опубликован в СССР в 1988 году, в год 75-летия поэта. Своеобразный итог жизни поэта:

Чего увидеть нельзя —
Безобразно и незримо.
Чего не уловит слух —
Беззвучно, неуловимо.
Чего не тронешь рукой —
Бесплотно, неощутимо.
К такому свойству тройному
Уму не прийти земному:
Их три, но они — одно.
***
Обитает Истина повсюду:
Слева, справа ты ее найдешь.
Всеми правит, не порабощая,
Ничего не ищет для себя,
Все объемлет, но не подавляет.
Так мала, что как бы нет ее.
Все вернется к ней, того не зная:
Тем она безмерно велика,
Что, величия не сознавая,
Даже больше станет от того.
***
Личиной счастья может быть беда,
А счастье — корнем бедствий иногда.
О, если бы мы знали наперед,
Что в кривду правда вдруг не перейдет
И что добро не обернется злом!
Мы в обольщеньях горестных живем.
***
Если нужно что-то сократить,
То заранее расширь его.
Если нужно что-то надорвать,
То сначала подкрепи его.
Если нужно что-то опустить,
То сначала подними его.
Если что-либо захочешь взять,
То сначала уступи его.
Никакой науки в этом нет.
Мягкому и слабому порой
Сильные проигрывают бой.
***
От красок слепнут зоркие глаза,
От музыки ослабевает слух.
Тупеет вкус от лакомств и приправ,
Дичает ум от бешеных охот,
Родится зависть от больших забот.
Один мудрец на внешность не глядит
И чувствами развлечься не спешит.
***
От нашего рождения до смерти
На рост уходит три десятых срока,
И на распад — другие три десятых.
А из того, что нам дано для жизни,
Мы, суетясь, бросаем той же смерти
От разности опять же три десятых.
Так мы неосмотрительно, бездумно
Перерасходуем живую силу.

Остается добавить, что Валерий Францевич Салатко-Петрище скончался в Рио-де-Жанейро в день 75-летия Великой Октябрьской социалистической революции — 7 ноября 1992 года. Случайность ли? Не вынесла душа поэта…