Жизнь, отданная искусству, или Каким мы помним Серго Закариадзе?

13-летний Серго выдержал экзамен (80 человек на место), но его не приняли по возрасту. Долго стоял он у театра, убитый горем, но добился зачисления вольнослушателем.

Режиссерам все нравилось в юноше: искристый темперамент, пронизывающий взгляд, атлетическая фигура. В пьесе «Гоп-ля» была сцена, когда к заключенным входит тюремщик, спрашивая: «Кто здесь требовал священника?» Пятеро поворачивали головы, с лица шестого спадал плащ, и он произносил несколько слов. Но как произносились эти слова! И как спадал плащ!

В пантомиме «Пожар» Закариадзе изображал Вестника. На гастролях режиссер сказал: «Будешь танцевать лезгинку. Ворвешься, сообщишь и на радостях станцуешь». Возражений режиссер не принял. И Закариадзе ее танцевал, вызывая бурю аплодисментов — так прекрасен был юноша Вестник, так красиво готовился он к танцу, вытягиваясь в струнку, одергивая черкеску, подтягивая ноговицы, выхватывая кинжал, чтобы зажать его в зубах, делая вид, что бросается в огненную пляску, но рывком исчезая в толпе.

Грузия была исхожена Закариадзе вдоль и поперек. Он досконально изучил быт, нравы всех ее районов. И, создавая образ, он играл не вообще грузина, а точно и во всем многообразии именно карталинца или имеритинца. Каждый из них шагал, говорил, общался, улыбался и прищуривался по-своему.

Закариадзе выступал и на концертной эстраде. В его репертуаре грузинские прозаики и поэты, творения Гете и Чандра. Артист вкладывает всю свою страсть в строки Казбеги, посвященные борьбе горцев за независимость: «Они шли на защиту родного края, словно на праздник, шли с сияющими лицами, твердо уверенные, что исполняют свой великий долг. И если случалось, что смерть настигала кого-нибудь, то имена их продолжали жить в народе, слава о них разносилась далеко в горах». 45 минут читает он поэму индийского писателя Чандра, ни на миг не отпуская внимания слушателей. Автор, аплодируя, взбегает на сцену и, к смущению Закариадзе, целует ему руку.

В селе Сигнахи Закариадзе встретил крестьянина, чья размашистая походка полной ступней при энергичном движении целеустремленного корпуса приковала его внимание и отложилась в памяти. 30 лет спустя, когда создавался образ Махарашвили, в памяти вдруг всплыл этот крестьянин, и его походка стала походкой всемирно известного Отца солдата.

Закариадзе не раз столкнется с легендарной фигурой Георгия Саакадзе. В одноименном фильме, где он сыграет роль его врага Шадимана, и в пьесе Чхеидзе, играя заглавную роль. Кажется, что Шадиман является частью сурового края: седых вершин Кавказа, грозовых туч. Он так убедителен в раздумьях о судьбе Грузии! «Мы в кольце мусульман. Как же мы одни справимся?» И упрек московскому посольству: «Лучше бы вы нам пушки прислали, а не приветы. Мы здесь воюем…» За эту работу Закариадзе был удостоен Госпремии СССР.

А затем была роль Багратиона в фильме «Кутузов». Здесь совпало все: и мысли, и чувства, и внешность, и даже национальность. Даже небольшая серия стоп-кадров передает динамику характера Багратиона. Вот — (редкий случай) спокойный Багратион, сосредоточенное, полное благородства лицо; пронзительный взгляд умных глаз, плотно сжатые губы. А рядом — сосредоточенное лицо с обостренными чертами волевого человека, принимающего единственно верное решение. Перед войсками появляется просветленный от доброй улыбки «отец солдатам». В другом кадре — остроумный военачальник, готовый обнять весь мир. Наутро бой, и генерала, мысленно оглядывающего завтрашнее поле битвы, сменяет стремительный полководец, увлекающий за собой войска громовым «Ура!». Его лицо озарено неугасимым солнцем Бородино, сияет счастьем близкой победы. На экране неподвластный ни времени, ни смерти ЧЕЛОВЕК! Миг — и на всем скаку обрывается бешеный полет, живое, трепетное тело застывает… и отливается навеки в бронзу.

Был в творчестве Закариадзе и великий образ Давида Строителя. И надо видеть сцену появления Давида на сборище заговорщиков. Как тихо начинает он говорить, тоном, завораживающим князей, как тихая мелодия ядовитую змею. «Да, я первый среди вас. У меня в руках символ власти — скипетр. Но принадлежит он не мне, а Грузии. И он тяжел! Если кто хочет взвалить на себя эту тяжесть, пусть берет его». И царственным жестом швыряет скипетр к ногам феодалов.

Стоило кому-нибудь схватить скипетр, и вместе с ним пришла бы власть. Но все глядели на катящийся скипетр заворожено, провожая его глазами, боясь двинуться. Казалось, остекленели взоры князей, и только одни глаза жили в смене эмоций — и это были глаза Давида. Когда же, преодолев оцепенение, кто-то двинулся к скипетру, раздался его громоподобный окрик: «Не сметь!» И будто подкошенные повалились князья к ногам Давила, ставшего во весь рост над всеми со скипетром в руке и пламенем во взоре.

Созданный Закариадзе образ еще больше усилил уважение к царю Давиду, сплотившему в XI веке раздробленную Грузию, отстоявшему ее независимость, построившему святыню — храм Гелати, в стены которого он положил немало камней.

В 1952 году Закариадзе получил вторую Госпремию за роль Гигаури в пьесе «Его звезда».

А затем пришел «Отец солдата». И маршал А. И. Родимцев, увлеченный рассказом о штурме Берлина, возьмет в «свидетели» Закариадзе: «Вы же помните, как мы ворвались на Фридрихштассе, и вы смогли найти сына, увы, слишком поздно». Закариадзе не был в пылающем Берлине, ему не довелось выступать во фронтовых бригадах. И воспоминания маршала — образец воздействия истинного искусства. Война прошла через сердце Артиста. Иначе не родился бы через 20 лет после войны «Отец солдата». Все, что было накоплено за долгую жизнь в искусстве, Закариадзе отдал Георгию Махарашвили.

…Старик-крестьянин отправился в прифронтовую полосу навестить раненого сына и остался, чтобы разделить с ним борьбу за победу. С крестьянской наивностью он в который раз повторяет в госпитале, что сын его должен быть здесь, раз писал, что он здесь. Вот же письмо, он сам писал, что будет здесь…

Раздраженно отбивается: «Я здесь гуляю…» Мечется перед поездом, не решаясь ехать туда, куда не разрешено, но затем решительно бросает в тамбур вагона узелок и, как мальчишка, самого себя.

После «Отца солдата» Закариадзе сказал: «Каждый актер мечтает о такой роли. Мне пришлось ждать этого счастья более 30 лет». Сына Закариадзе зовут Гурам, но все его называют Годердзи, по имени сына Махарашвили.

В 1969 году была роль старого колхозника в спектакле «Пока арба не перевернулась». Это была комедия, но так хотелось плакать в финале, когда Минаго возвращался домой, и его одинокая фигура словно вопрошала: «А с кем я буду делить весну, которая скоро придет?»

Рабочий день Закариадзе был расписан по минутам. Он горел! И сгорел… Ему говорили: «Так нельзя!» Он смеялся: «Я как дуб». Но сердце оказалось не в силах нести фантастическую нагрузку. Оно было отдано любимому делу. Иначе жить он не мог. Он был таким, каким он был.

В день его похорон в Грузии был национальный траур. В переполненном зале Театра Руставели шла панихида. Когда к гробу подошли солдаты-пограничники, неся громадный венок, на ленте которого было написано «Отцу солдата от его сыновей» — в зале зарыдали.

Уходит человек, и его место остается не замененным, и оно тем больше, чем значительнее был ушедший для людей. Серго Закариадзе жив, он живет в нашей благодарной памяти.