«Днем, ночью, от зари и до зари другой,
Они, те мастера, живут во власти пьянства…»
«И здесь же мастера, пьянчуги, едоки,
Насквозь правдивые и чуждый жеманства
Крепили весело фламандские станки,
Творя прекрасное от пьянства и до пьянства».
Вероятнее всего, Верхарн видел полотна своих земляков в музеях. Он был знаком и с художниками. Один из них — Тео ван Рейссельберге — написал его портрет и картину «Верхарн читает свои стихи».
Рассказы современников о нравах художников, легенды о художниках прошлого и претворились в эти замечательные стихи. Они замечательны еще и тем, что в них открытым текстом говорится о пьянстве творцов картин, которые впоследствии (иногда после смерти авторов) признавались шедеврами.
Если у Верхарна пьянство как таковое даже не выглядит пороком, ведущим к катастрофе, то Адриан ван Остаде, может быть, сам того не желая, оставил живописные свидетельства самоуничтожения таланта…
Высокое помещение с огромным витражом. Из окна — яркий свет. Художник за мольбертом с кистью и муштабелем. За его спиной — полка с книгами, шкаф с одной дверцей (следов второй не обнаруживается), к шкафу прислонены два полотна, на полу — не то книга, не то папка с набросками.
На скамье стоит раскрытая книга, подпертая шкатулкой — видимо, с нее и копирует свою картину мастер.
Под винтовой лестницей две женщины. Одна что-то размешивает в горшке (вероятно, у художника уже нет зубов, и она размельчает и растирает мясо). В левой руке второй — нечто вроде ковша. У столика — кувшин с вином или пивом. Похоже, время идет к обеду.
На стене слева висит лютня (скорее, как элемент натюрморта, чем для игры — слишком высоко подвешена).
Стул, на котором сидит художник, видал виды: снизу торчит солома набивки. Художник в берете, фуфайке, шлепанцах без задника. На полочке прямо против мастера стоит копия античной статуи и еще какой-то небольшой гипс.
Спустя 20 лет появляется еще картина «Художник в мастерской». Похоже, что тот же художник, но дом и обстановка — другие. Помещение, в котором он работает, выглядит грязновато и странновато.
На заднем плане грузная женская фигура с чем-то вроде горшка. Дверь в прихожую открыта, лестницы ведут наверх и вниз. На полу — рисунки, на стене — череп не то лошади, не то лося, под потолком справа — лосиные рога. За спиной художника — гипсовая голова, перед ним справа — манекен с подвижными сочленениями. По полу разбросаны раковины от устриц.
На всем — печать запустения, неухоженности. Может быть, это рождено похмельем, а служанка еще не успела навести порядок. Она пока что принесла художнику горшок с едой и готовится его накормить обедом. А устрицы — остаток ужина.
Похоже, что у художника когда-то дела шли лучше, значительно лучше. Витраж, гнутый стул, ботфорты — свидетели давнего присутствия денег. Об их отсутствии (тоже давнем) говорит тент, натянутый под потолком: защита от дождя, песка и трухи с гниющего потолка. На ремонт денег нет.
Когда-то художник писал другие картины: большая рамка прислонена к стене. Сегодня в работе небольшое полотно. Скорее всего — в оплату долга в кабачке и в лавочках.
Как художник обеднел? Прямых свидетельств процесса обнищания нет, но есть подозрительный предмет, напоминающий жбан для вина. На его горловине — тряпочная заглушка. Видимо, его содержание уже подходит к концу, поэтому художник взялся за очередную картину, чтобы обменять ее на пойло и какую-нибудь еду.
Еще одна деталь, которая не бросается в глаза только потому, что ее нет на картине: полное отсутствие готовых полотен. Для работающего художника такое совершенно невозможно. Мастер растерял свой талант, утопил его в вине и перестал писать, кроме как по крайней необходимости.
Искусствоведы пишут, что на этих полотнах Адриан ван Остаде изобразил сам себя в своей мастерской. Думается, что эти сценки — то, что наблюдал художник у своих коллег по цеху. А чтобы никого не задеть, он одну из них подписал «Автопортрет».
Жил когда-то в Горьком напротив Дома художников - насмотрелся этого пьянства до сыта. Государство о них заботилось, давало звания, квартиры, студии. А они пили! Зато сколько в них было спеси и гонора - что мы, простые смертные, понимали в их искусстве. Сейчас уже никого не помню, разве только Варламова!
0 Ответить
Ещё и ещё раз спасибо!
0 Ответить