Так ли страшны волки, как их малюют? И как от них отбиваться…

Из воспоминаний о детстве. Вот-вот из-за реки, со стороны Шмарного, должны подойти волки. Поэтому на улицу лучше не выходить. Да и зачем? И в хате хорошо. Тепло. Не то что на дворе. Где, как только зашло солнышко, сразу похолодало. Даже в старом, ушитом дедовом пиджаке и то — зябко.

Другое дело — у печки. Грубка почти прогорела. Но ещё видно в щелку дверки, как там, внутри, весело танцуют редкие красновато-желтые язычки пламени. Так что вьюшку закрывать рано. Но то — дедова забота. А он не торопится. Шумно прихлёбывая, пьёт горячий чай с высушенными на запечке хлебными кусочками и рассказывает что-то про станцию и зерно бабуле, которая моет после ужина посуду и, занятая делом, пока не вспоминает о том, что пора уже и спать.

Какое «спать»? А сказку? Вот, как раз! Надо посмотреть книжку, что вечером принёс из библиотеки деда. С картинками. По ним можно и определиться, что попросить почитать после того, как умоешься и нырнёшь под одеяло.

Но добраться до картинок не удалось. Бум-бум-бум! — загрохотало вдруг со двора. Волки. Точно — волки. В ворота ломятся. Бабуля уже закрыла их на задвижку? Или они только на крючке?

Бум-бум!

 — Эй, есть кто в хате живой!

Нет, не волки. Они только в сказках разговаривают. А так — зубами щёлкают. И… Воют ещё!

Если не волки, то кто? И любопытством преодолевая угнездившийся где-то в холодном животе страх… И когда совсем недавно выпитый чай успел остыть? Хвостом — за дедом, уже успевшим выскочить на крыльцо. Чтобы уцепившись за его штанину, осторожно выглянуть в сторону ощутимо покачивающихся под сильными ударами ворот…

 — А ну, не балуй! Кто там? У меня ружьё. Щас, шмальну жаканом! Мало не покажется.

 — Э-э-э… Охолонь, дед. То я, Колька.

 — Какой такой «Колька»? Не знаем мы. Откуда ещё «унучек» выискался?

 — Да как же. С хутора я. Сын старшей сестры твоего зятя.

 — Оли, что ли? Колька?..

 — Да, я. Я! Долго нас ещё с земелей под воротами мариновать будешь?

 — Щас, щас, Николай. Открываю. А ты что тут делаешь? Ну, марш в хату!

То — уже мне. Только какая хата? Колька. Колька тут. Может, чего вкусного с хутора принёс? Лесных орехов? Или сушёных груш? Так-то их грызть не особо, но если бабуля сварит компот…

Да и деду уже не до меня, возится у ворот с задвижкой. Вот, скрипнули они и через какую секунду дед, Колька — в пятне света, что выглянуло во двор из дверного проёма сеней и косым, продолговатым ромбом легло на холодную землю. За его границей, ближе к едва угадывающемуся в темноте забору, смутным силуэтом, ещё одна невысокая фигура.

Ого. Военная фуражка с блистючим козырьком и синим околышем, сапоги, пиджак с золотыми пуговицами… Значки! Белая верёвка. Такая же, как та, на которой бабуля обычно вешает сушиться постиранное бельё. Только у Кольки она значительно короче. И не натянута, а свисает от плеча какой-то загогулиной. Что только он на ней сушит? Портянки? Точно — портянки! Больше на ней ничего и не уместится. А так очень даже удобно. Снял сапоги, постирал и повесил тут же. Пусть сохнут. А сам по немцам. Из автомата: та-та-та! Здорово Колька придумал.

Только… а где его автомат? Он же солдат. Как без оружия? В руках… Нет. Какой-то небольшой мешок, который Колька держит за лямку у завязанного верёвкой верха. А в другой руке… Шинель. Она. Вон, и синий погон виден.

Ну-уу… Вообще, даже я знаю. Если шинель не надета, как на том, которого почти не видно, так она в скатке должна быть. Через плечо. Э-эх. Мне бы шинель и военную фуражку, уж я бы… Всё правильно сделал. И автомат не потерял бы.

Правда, о том, каким бы я, в отличие от Кольки, был хорошим солдатом, помечтать не удалось. Все мечты разлетелись на маленькие кусочки и стремительно умчались в тёмное беззвёздное небо от громкого:

 — Ну, шо стоите? Проходьте в хату. Тикы поснидалы, все ще горяче. Заходьте, Мыкола. Щас, на стил накрыю. Повечеряетэ. А то хто з тобою? И видкиля вы?

Вышедшая из хаты на крыльцо бабуля сделала приглашающий жест в сторону сеней.

 — Да не, ба. Я на минутку. Брательника забрать и — домой, на хутор. А-аа… Это? Земеля. Витька. С Долгой Поляны. В Старом встретил. Тоже дембельнулся. Танкист бывший. Мы с ним за это дело… Чуть вздрогнули на станции в буфете. За содружество разных родов войск.

 — Да куда ты, Николай? — вступил в разговор деда — Куда на ночь глядя? Оставайтесь. Поужинаете, переночуете. Места в хате хватит. А утречком — домой.

 — Не-не, дед. И не уговаривай. Домой, домой. Два года не был, а тут осталось… Через речку, логом. Меньше чем через час дома будем. Давай, собирай Костяна. Ну что, мелочь, пойдёшь со мной? На хутор. К тётке. У вас же тут, кроме курей и кабанчика — никого? А у нас — молочко. Парное. Как, Коськин, молочка-то хоц-ца?

Фу-уу… Молоко. Тёплое. Настроение как-то незаметно стало портиться.

 — А волки?..

 — Какие?

 — Ну, за речкой. На Шмаренском лугу. И дальше. В лесу.

 — Тю-уу. Дурной что ли? Какие волки? То — зимой. И — не каждый год. А щас они в лес ушли. Далеко-далеко. Ну, если что, так мы палкой их.

 — Какой палкой? У тебя же нет. А автомат где?

 — Нет, так будет. Выломаем. Большу-ущую! А автомат… Какой автомат?

 — Ну, твой. Солдатский.

Не обращая внимания на приятеля, прыснувшего за его спиной коротким смешком, Колька, сделав пару шагов к крыльцу, — у-ух! И я уже у него на руках, крепко прижатый к колючему сукну кителя.

 — Не, Коськин. Автомат там, в части остался. Он дембелю не положен. Я уже всё. Гражданский человек.

 — И собаку пограничную из армии с тобой не отпустили?

 — Не. Как её, Кось? А кто границу охранять будет? Да и зачем нам пограничная? У нас же Пират. Помнишь Пиратку? Помнишь?

 — Помню. Коля…

 — А?

 — А у Пиратки щеночки есть?

 — Так давай, собирайся. Придём на хутор, посмотрим. Если у Пиратки и нет, что, мы с тобой щеночка не найдём? Принесёшь потом деду с бабой. А то смотри, у них во дворе даже собаки нет. А знаешь, как щенка выбирать, чтобы он потом хорошим сторожем был?

 — Как?

Но тут в разговор стремительно вмешивается бабуля:

 — Якэ кутэня? Шо ты, Мыкола, выдумав? В ничь, с дытыной. Лисом. Та ще й выпылы на станции. И нэ кажи нычого. Не пущу. Потим, днём як-ныбудь прыйдешь, забэрэшь. А то и батька вже скоро будэ. С йим и пиде.

 — Правда, Коля. Куда. Ночь уже на дворе. Потом, как-нибудь днём, придёшь. А ещё лучше, если с отцом. Через недельку Алексей приедет и сам с Костиком на хутор двинет.

 — А что, дядька скоро должен быть? Вот это новость. Всё, мы тогда почесали. Надо мать предупредить, чтоб брагу ставила. Брательник скоро в гости пожалует. Как раз и дембель обмоем. Так что, Кось, придёшь с батяней?

 — Да.

И нагнувшись к самому Колькиному уху:

 — А ты щеночка найдёшь?

На что, так же, в ухо, еле слышным шепотом:

 — Найду. А ещё знаешь что?

 — Шо?

 — Рогатку сделаю. Хочешь?

 — Да-а. Коля… Знаешь?

 — Что?

Тихо-тихо, чтобы никто не слышал:

 — Я тебя люблю. Сильно-сильно.

Чтобы почувствовать в ответ короткое, но сильное прикосновение тёплого, широкого лба где-то в районе своего уха.

И уже передавая меня деду с рук на руки:

 — Ну, ладно. Так мы ждём. Счастливо оставаться. Пока, дед!

 — Остался бы, Коля.

 — Не, мы пошли. Ну, что, Витёк, ходу?

Так Колька и ушёл. В страшную, непроглядную темноту прохладной весенней ночи. К себе, на хутор. Чтобы по пути отбиваться от волков большой и тяжёлой палкой.