• Мнения
  • |
  • Обсуждения
Ляман Багирова Грандмастер

Все проходит в этом мире?.. Памяти поэта Юрия Левитанского

Несколько слов вместо пролога… Для меня Новый год — самый любимый праздник. В эти удивительные, праздничные, а особенно предпраздничные, суматошные дни все мы немного становимся детьми. Чуть-чуть хочется верить в чудо. Ну, вот, еще немного, чуть-чуть, и сказка непременно случится. Ведь не может быть, чтобы она не случилась! Ведь в это время даже у Судьбы должно быть хорошее настроение, и она может улыбнуться. Хочется верить, что улыбнется…

Левитанский, Юрий Давидович ru.wikipedia.org

Этот волшебный, колдовской праздник уже сыграл со мной странную штуку. И вроде не юница, и Новый Год, далеко не первый в моей жизни, но чары этого времени неистребимы. Помните: «Весь наш дурной опыт с любовью мы забываем в любви. Ибо чара старше опыта». Новый год — тоже любовь, и тоже чара. И вот — отступлю от правила!

Заметки к памятным датам, дню рождения и смерти писателей и поэтов предполагают освещение их жизни и творчества. Я этого делать сегодня не буду. Лишь скажу, что герой моего маленького эссе — поэт Юрий Левитанский. И чтобы уж совсем не уклоняться от канонов литературной статьи, отмечу, что родился он 22 января 1922 года в украинском городке Козелец Черниговской области. В школе мечтал быть астрономом, но стал поэтом. Автор 26 сборников стихов и пародий. Песни на его стихи звучат в кинофильмах «Москва слезам не верит», «Рыцарский роман». Юрий Левитанский скончался 25 января 1996 г. в Москве. Похоронен на Ваганьковском кладбище.

Это — официоз. А я — уж простите меня — расскажу то, что хранит мое сердце. Как помню. Как люблю.

Лето 19… года… Солнце, а может, счастье, прыгает в моих темных глазах и теплой рукой гладит по голове. Мы едем с родителями в Булдури, маленький курортный поселок Юрмалы. Там рядом с морем и лесом в бревенчатом доме нас ждет хозяйка Анна Сергеевна. Дом ее старый, но добротный и крепкий, с лесенкой на второй этаж и печкой на первом. Печка топится сосновыми ветками, и оттого в доме даже летом пахнет чем-то смолистым, пряным и празднично-новогодним.

Анна Сергеевна — вдова, живет с дочерью Мартой. Дочь латыша и русской — красавица. За огромные серо-голубые глаза и прямые пепельные волосы мать зовет ее Сольвейг. Но в отличие от ибсеновской героини, Марта смешлива и жених ее рядом.

Влюбленные друг в друга жених и невеста почти целыми днями вместе. Поэтому Марту мы видим редко, а вот соседа Анны Сергеевны, долговязого Улдиса — часто. Старик одинок, словоохотлив, а у Анны Сергеевны такое вкусное земляничное варенье, рассыпчатая картошка и жареные лисички в сметане!

После ужина Улдис прикладывает бледные пальцы к печке, и они постепенно розовеют. Август в этих краях похож на бакинский октябрь, вечерами становится совсем зябко. Но огонь старой печки творит чудеса. Очертания предметов меняются, пламя дрожит в капле земляничного варенья, с которым Улдис пьет чай, а глухой мерный голос его останавливает время. И вновь запускает его…

Улдис читает Левитанского. В то лето я впервые слышу об этом поэте.

Но у Рижского взморья все тише стучат поезда.
В заметенном окне полуночная стынет звезда.
Возле Рижского взморья, у кромки его берегов,
опускается занавес белых январских снегов.

Опускается занавес белый над сценой пустой
и уходят волхвы за неверной своею звездой.
Остывает залив, засыпает в заливе вода.
И стоят холода, и стоят над землей холода.

Анна Сергеевна поглядывает на него иронически. Ее кумиры — Пушкин и Некрасов. Восторгов соседа по поводу неизвестного ей Левитанского она не разделяет и снисходительно улыбается. Улдис нервничает и, растягивая гласные, принимается убеждать: «Вы умная женщина, Анна Сергеевна, а ничего нового и принимать не хотите! И напрасно! Я вам говорю: Левитанский — замечательный поэт. Умница, философ, фронтовик!»

«Фронтовик» в устах старого Улдиса — наивысшая похвала. Он был особенным латышом — старый Улдис.

Анна Сергеевна усмехается и протягивает ему очередную чашку чая. Старик чуть озорно поглядывает на нее и продолжает как ни в чем не бывало:

Мне нравится иронический человек.
И взгляд его, иронический, из-под век.
И черточка эта тоненькая у рта —
иронии отличительная черта.

Мне нравится иронический человек.
Он, в сущности, — героический человек.
Мне нравится иронический его взгляд
на вещи, которые вас, извините, злят.

 — Можете усмехаться, сколько угодно, Анна Сергеевна, но это тоже Левитанский! Палдиес! (Спасибо).

В голубых глазах старика вспыхивают искорки. Шаль Анны Сергеевны бросает ажурную тень на печку, и над углями вьется тонкий пряный дым. Мое маленькое сердце жаждет приобщения к чуду. Oно растворено в особом запахе старого дома, ягодах земляники в коричневой керамической вазе и глухом голосе Улдиса, нараспев читающего Левитанского…

Еще оставалось несколько лет до меньшовской «Москвы», которая слезам не верит, где прозвучал знаменитый «Диалог у Новогодней елки», и до не менее знаменитых, даже каких-то сакральных строк: «Каждый выбирает для себя. Женщину. Религию. Дорогу».

Еще оставалось несколько лет до знаменитого ответа Левитанского какому-то незадачливому журналисту, который, придя брать к поэту интервью, попросил: давайте обозначим круг тем, главных идей вашего творчества. Левитанский печально вздохнул: «Дорогой мой, у поэзии и у любви круга нет»…

И еще оставалось несколько лет, прежде чем поэт и философ Левитанский встретил главную любовь своей жизни. По иронии судьбы, здесь в Юрмале.

«Судьба сочинила пьесу, а мы в ней сыграли», — не раз говорил жене Юрий Левитанский. С Ириной Машковской он познакомился в 1985 году в Юрмале. Она была 19-летней студенткой провинциального университета, он, 63-летний, — одним из самых известных поэтов своего времени. Незадолго до смерти он сказал: «Знаешь, а ведь ты была права: главное — когда есть ты и я, нас двое, мы нужны друг другу. Когда есть стол, бумага и карандаш. И когда ничего не болит…»

Читать письма, адресованные не тебе, конечно плохо. Читать письма, полные любви, плохо вдвойне. Будто прикасаешься к обнаженному человеческому сердцу. Неловко и трепетно. Но так, наверно, всегда бывает, когда предвкушаешь чудо.

«…Сегодня была по телевизору передача обо мне, телефон буквально раскален — звонят, и звонят, и звонят самые неожиданные люди из Москвы и даже из других городов — а мне бы только тебя нужно, и чтобы мы вместе смотрели, и ты была бы рада — тогда и я бы испытал настоящую радость, а так — это мимо меня».

«Жду тебя с нетерпением, хотя и то мне грустно, что предстану я пред тобою, при всем моем „помолодении“, измученным и усталым, а не таким, каким мог бы и хотел предстать пред твоими родными очами, и все-таки жду с огромным нетерпением — а там уж будь что будет…»

«…Понимаю, что не должен этого делать, что расстрою тебя опять, — а вот не могу иначе, как ни стараюсь, — ведь я как бы разговариваю с тобой таким, увы, странным образом, на бумаге…»

«Перечитал свое письмо, хотел его порвать и выбросить, да не смог. Если ты сумеешь это все понять и это мне простить — буду любить тебя больше, хотя, клянусь тебе, больше уж, кажется, некуда. Безумно тебя люблю и жду, и буду ждать — когда-нибудь ты поймешь, чего мне это стоило и как мне это было трудно».

«Прочти, ради Бога, — ну не принимай все слишком близко к доброму своему сердцу! — надеюсь, завтра будет письмо, и мне полегчает немного, и пойду утром заказывать разговор с тобою и снова ждать, ждать, ждать…»

А это уже вспоминает вдова поэта, Ирина Машковская:

«Он никогда не читал мне своих стихов. Я видела его декламирующим свои стихотворения только на поэтических вечерах. В кругу близких друзей он мог спеть одну из очаровательных песенок собственного сочинения, про кепочку к примеру… Но от чтения стихов он отказывался.

Зато в эти десять лет я была первым его читателем. Он аккуратно перепечатывал на стареньком «Рейнметалле» свои неровные строчки со смешным наклоном влево и с серьезным видом протягивал мне, глядя поверх очков. Я садилась рядом, читала — и у меня перехватывало дыхание. Чтобы скрыть слезы, я указывала, например, на злоупотребление запятыми.

 — Филолог! Это же авторская пунктуация!

Однажды, как бы безразлично, он дал мне прочесть вот это:

Зачем послал тебя Господь
и в качестве кого?
Ведь ты не кровь моя, не плоть
и, более того,
ты даже не из этих лет —
ты из другого дня.
Зачем послал тебя Господь
испытывать меня
и сделал так, чтоб я и ты —
как выдох и как вдох —
сошлись у края, у черты,
на стыке двух эпох…"

Она предчувствовала, что он умрет, когда ее не будет рядом.

Так и случилось — 25 января 1996 года. Он ушел на встречу администрации президента с интеллигенцией — и не вернулся.

Один и тот же сон мне повторяться стал:
Мне снится, будто я от поезда отстал.
Один, в пути, зимой, на станцию ушел,
А скорый поезд мой пошел, пошел, пошел,
И я хочу бежать за ним — и не могу,
И чувствую сквозь сон, что все-таки бегу.

…Вот и я бегу. Бегу от своей памяти, бегу отчаянно и понимаю, что никуда от нее не убежать. Мягко, но настойчиво возвращает она меня в маленький бревенчатый дом на Рижском взморье, где маленькая девочка с необычными для Прибалтики темными глазами слушает долговязого старика у печки. Пламя дрожит в капле земляничного варенья, с которым Улдис пьет чай, а глухой мерный голос его останавливает время. И вновь запускает его… Улдис читает Левитанского. Все еще живы. Все, все…

Нескончаемой спирали бесконечные круги.
Снизу вверх пролеты лестницы — беги по ним, беги.
там, вверху, под самой крышей, в темноте горит окно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!

Я люблю сюжет старинный, где со всеми наравне
я не первый год играю роль, доставшуюся мне.
И, безвестный исполнитель, не расстраиваюсь я,
что в больших твоих афишах роль не значится моя,

что в различных этих списках исполнителей ролей
среди множества фамилий нет фамилии моей.
Все проходит в этом мире, снег сменяется дождем,
все проходит, все проходит, мы пришли, и мы уйдем.

Все приходит и уходит в никуда из ничего.
Все проходит, но бесследно не проходит ничего.
И, участвуя в сюжете, я смотрю со стороны
как текут мои мгновенья, мои годы, мои сны,

как сплетается с другими эта тоненькая нить,
где уже мне, к сожаленью, ничего не изменить,
потому что в этой драме, будь ты шут или король,
дважды роли не играют, только раз играют роль.

И над собственною ролью плачу я и хохочу.
По возможности достойно доиграть свое хочу —
ведь не мелкою монетой, жизнью собственной плачу
и за то, что горько плачу, и за то, что хохочу.

«По возможности достойно доиграть свое хочу»… Дай-то Бог всем нам. Достойно. По совести, по любви. По сердцу. Недаром говорят, дай Бог каждому по сердцу его. Ничего нет сильнее искреннего любящего человеческого сердца. Счастлив тот, кто им наделен.

Вот такое совсем небольшое и немного грустное повествование получилось. Не очень новогоднее. Простите меня за него, дорогие мои читатели.

И все же, с праздником! Несмотря ни на что, это самый волшебный, самый сказочный праздник. Когда немного, ну хоть самую капельку веришь в чудо и ждешь, что оно может случиться. Пусть оно случится с вами. Любите друг друга!

*Автор выражает глубокую благодарность Живому Журналу Станислава Садальского за предоставленную информацию.

Статья опубликована в выпуске 22.01.2015

Комментарии (28):

Чтобы оставить комментарий зарегистрируйтесь или войдите на сайт

Войти через социальные сети:

  • Ляман, спасибо Вам. Обязательно прочитаю, единственно может не день в день. Бернса очень люблю, особенно в переводах Маршака. Правда, не знаю, чего там больше, самого Бернса или все-таки Самуила Яковлевича.
    Вот когда я больше всего жалею, что с языками я не дружен.

    Оценка статьи: 5

    • Владимир Жестков, Ах, Владимир, а может это и не так важно. Все же важен сам дух поэзии Бернса, а Маршак умел его передавать. Ни один перевод, конечно, не сравнится с оригиналом, но есть переводы как полет курицы, а есть как полет орла. Курица взлетит, ее всю видно, но она не взлетит высоко, а орла может не так видно, но высоко летает, красиво.

      Оценка статьи: 5

  • Ляман, в последнее время я практически не захожу на ШЖ. Так, просматриваю заголовки и редко, редко открываю статьи и читаю их. Но сегодня, просматривая вчерашний журнал, увидел знакомую до боли фамилию одного из самых светлых наших поэтов и не выдержал, открыл и с великим удовольствием прочитал Вашу поэму в прозе о нем и его творчестве. Как это у Вас получается я не знаю, но каждая Ваша прозаическая строчка созвучна его поэтической. Вы написали настолько пронзительную статью, что слезы невольно сами по себе наворачиваются на глаза.
    Спасибо Вам огромное за талант. Пишите, пожалуйста чаще.
    Конечно 5.

    Оценка статьи: 5

    • Владимир Жестков, А вот за эти слова, спасибо вам, Владимир, великое спасибо. У меня и слезы текут по щекам... Спасибо вам.
      Еще в детстве читала книгу "Жажда жизни" Стоуна. Там есть эпизод, когда определяют, кто из художников как пишет. Про одного говорят, что он пишет умом, другой - селезенкой, третий - желудком, четвертый - даже говорить неловко, а вот про Ван Гога сказали, что он пишет сердцем, нежностью и страстью. Я так думаю, что писать всегда надо сердцем, во всем. Потому что на сердце, на нежности и страсти зиждется мир. А все остальное уже потом. Гете говорил: перед великим умом я снимаю шляпу, а перед великим сердцем - преклоняю колени. Добру откроется сердце, только добру.
      Спасибо вам еще раз, Владимир. А уже беспокоилась, куда же вы пропали. Скоро должна выйти моя статья о Бернсе в 2-х частях. Называется: Куда уходят книги? Буду рада, если посмотрите.

      Оценка статьи: 5

  • Ляман Багирова, у Вас получились не статья и не эссе, а песня, даже баллада
    Спасибо Вам большое, и успехов!

  • Ох, и не говорите, Лидия... Действительно, наше наследие не идет дальше, у поколения моей дочери свои кумиры. Иногда думаешь: ну это жизнь, наверно, так и должно быть, а иногда так обидно становится. Неужели все, что сияло нам светом добра, искренности, любви так и погибнет втуне?..

    Оценка статьи: 5

  • Лидия Богданова Лидия Богданова Читатель 22 января 2015 в 15:30 отредактирован 22 января 2015 в 15:32 Сообщить модератору

    Действительно, здорово. Так душевно написано о человеке, которого может и не каждый знает, да что там даже не слышал и не читал его стихов. Я с его творчеством познакомилась лет цать назад, когда услышала песню под гитару в исполнении одного альпиниста, он пел много и хорошо, собирал вокруг всегда много слушателей и впоследствии даже стал одним, может не из известных всем, но городским бардом. Но я помню его только по одной песне, когда я ее слушала у меня мурашки бегали по телу. Это песня "Сон об уходящем поезде" Почему эти стихи просто околдовали меня не знаю, но я тоже боюсь отстать от поезда, когда я куда-то еду, то чаще всего дальше вагона никуда не ухожу Уже только за одно это стихотворение поэту Левитанскому большая и светлая память от меня

    • Лидия Богданова, Спасибо вам огромное. Спасибо за память о замечательном поэте. Мне так дорого ваше внимание. А еще то, что у нас одна и та же песня на слова Левитанского: "Сон об уходящем поезде". В детстве была пластинка "Поют Татьяна и Сергей Никитины", так эту песню я могла слушать бессчетное количество раз, еще не зная, что автор слов Левитанский. А потом, когда уже узнала, то стала искать и другие его стихи и читала их с большим удовольствием.
      Спасибо вам.

      Оценка статьи: 5

      • Ляман Багирова, да это Никитин, люблю бардов и песню у костра, вся моя молодость прошла именно у него и с пластинками наших бардов. Я иногда думаю почему такое хорошее наследие не идет дальше, нашим детям ведь это просто, как классика, которую забывать нельзя.

  • Душевно! Написано просто потрясающе! Читаешь и получаешь удовольствие и от стихов, и от прекрасного языка!

    Оценка статьи: 5

  • Спасибо за лиричное, полное светлой грусти эссе.

    Поэт в России всегда был больше чем поэт. В наше сухое время и подавно.

    • Игорь Ткачев, спасибо, спасибо вам огромное! Вы доставили мне искреннюю радость своими словами. И уж, если Вы вспомнили Евтушенко, то позвольте вспомнить и еще одно его стихотворение, хотя оно несколько из другой оперы:
      В любви вы либо рыцарь, либо вы
      не любите. Закон есть непреклонный:
      в ком дара нет любви неразделенной,
      в том нету дара божьего любви.

      Но, если вдуматься, оно все о том же - о миссии поэта. Настоящий поэт пишет сердцем, только сердцем. И тогда, возможно, даже в наше сухое и циничное время добру откроется сердце. Чем больше живу, тем больше убеждаюсь, что все распри, ссоры и войны из-за недостатка любви. Ребенка любят недостаточно, он старается обратить на себя внимание в силу своего темперамента.И зачастую делает это агрессивно. Пожилой человек чувствует недостаток внимания к себе, становится ворчливым, мелочным брюзгой, и это тоже желание обратить на себя внимание. А по большому счету - просто недостаток любви.Извините, что утомляю вас, но позвольте маленький пример. У моей покойной мамы была тетя, женщина очень пожилая, неграмотная,прожившая очень тяжелую жизнь, но Бог наделил ее невероятным даром любви и чуткости ко всем. К ней стремились все от именитых родственников, до простых. И каждого она могла приветить, утешить, сказать ласковое тихое слово, так, что люди уходили из ее дома утоленными душой. Когда ее не стало, то на похоронах искренно плакали все. А это, увы, случается все реже и реже.
      Спасибо вам.

      Оценка статьи: 5

  • Хорошая статья. Тем более, что писать о поэтах достаточно сложно.

    Оценка статьи: 5

  • М/б я ошибаюсь, но я считаю в числе многих Ю.Левитанского "автором одного стихотворения", пронзительного, "с запахами и звуками".
    "Я по свету немало хаживал"
    Для Я.Смелякова "визитной карточкой" стало "Если я заболею,..."

    Оценка статьи: 5

    • Сергей Дмитриев, Спасибо вам огромное, Сергей, за внимание к моему труду.Спасибо и за то, что напомнили об этих двух пронзительных стихотворениях. Только, если я не ошибаюсь, "Я по свету немало хаживал" это "Гимн Москве" авторы Марк Лисянский и Сергей Агранян,музыка, по-моему, Дунаевский.А вот автор второго - действительно Смеляков. Но самое удивительное, что Вы своим воспоминанием об этих двух замечательных стихотворениях, напомнили мне одно из стихотворений Левитанского, не менее пронзительное и мудрое.

      Все уже круг друзей, тот узкий круг,
      Где друг моих друзей мне тоже друг,
      И брат моих друзей мне тоже брат,
      И враг моих друзей мне враг стократ.

      Все уже круг друзей, все уже круг
      Знакомых лиц и дружественных рук,
      Все шире круг потерь, все глуше зов
      Ушедших и умолкших голосов.

      Но все слышней с годами, все слышней
      Невидимых разрывов полоса,
      Но все трудней с годами, все трудней
      Вычеркивать из книжки адреса,

      Вычеркивать из книжки имена,
      Вычеркивать, навечно забывать,
      Вычеркивать из книжки времена,
      Которым уже больше не бывать.

      Вычеркивать, вести печальный счет,
      Последний счет вести начистоту,
      Как тот обратный, медленный отсчет,
      Перед полетом в бездну, в пустоту,

      Когда уже - прощайте насовсем,
      Когда уже - спасибо, если есть.
      Последний раз вычеркивая - семь,
      Последний раз отбрасывая - шесть,

      Последний раз отсчитывая - пять,
      И до конца отсчитывая вспять -
      Четыре, три - когда уже не вдруг
      Нет никого, и разомкнется круг...

      Распался круг, прощайте, круга нет.
      Распался, ни упреков, ни обид.
      Спокойное движение планет
      По разобщенным эллипсам орбит.

      И пустота. Ее зловещий лик
      Все так же ясен, строен и велик.

      Спасибо вам за все!
      С уважением. Ляман.

      Оценка статьи: 5

      • Ляман Багирова, меня уже поправили. Мне нравится М.Светлов на эту невесёлую тему:" Где-то рядом мой последний час,// за стеной стучит он каблуками. // Я исчезну, обнимая вас холодеющими руками, //
        === В вечность поплывёт моё лицо: // ни на что, ни на кого не глядя, // и ребёнок выйдет на крыльцо, // улыбнётся:" До свиданья, дядя!"

        Или у А.Взнснскго:"Прощайте, Семён Исакович,// фюить ! // Оттуда ни одой ни сагою // не возвратить."

        Оценка статьи: 5

        • Сергей Дмитриев, что-то вы взгрустнули...нам не гоже думать такими мыслями о предназначении, мы просто живем и радуемся жизни, это удел великих
          - Что происходит на свете? - А просто зима.
          - Просто зима, полагаете вы? - Полагаю.
          Я ведь и сам, как умею, следы пролагаю
          в ваши уснувшие ранней порою дома.

          - Что же за всем этим будет? - А будет январь.
          - Будет январь, вы считаете? - Да, я считаю.
          Я ведь давно эту белую книгу читаю,
          этот, с картинками вьюги, старинный букварь.

          - Чем же всё это окончится? - Будет апрель.
          - Будет апрель, вы уверены? - Да, я уверен.
          Я уже слышал, и слух этот мною проверен,
          будто бы в роще сегодня звенела свирель.

          - Что же из этого следует? - Следует жить!
          Шить сарафаны и лёгкие платья из ситца.
          - Вы полагаете, всё это будет носиться?
          - Я полагаю, что всё это следует шить!

          - Следует шить, ибо сколько вьюгЕ ни кружить,
          недолговечны её кабала и опала.
          - Так разрешите же в честь новогоднего бала
          руку на танец, сударыня, вам предложить!

          - Месяц серебряный, шар со свечою внутри,
          и карнавальные маски - по кругу, по кругу!
          - Вальс начинается. Дайте ж, сударыня, руку,
          и - раз-два-три,
          раз-два-три,
          раз-два-три,
          раз-два-три!..

    • Сергей Дмитриев, а у Смелякова меня "заводят" два стихотворения: "Вам не случалось ли влюбляться..." и "Кладбище паровозов".

      А у названного Вами стихотворения есть менее оптимистическая вторая часть.

      Я отсюдова уйду...

      Я на всю честную Русь
      заявил, смелея,
      что к врачам не обращусь,
      если заболею.

      Значит, сдуру я наврал
      или это снится,
      что и я сюда попал,
      в тесную больницу?

      Медицинская вода
      и журнал «Здоровье».
      И ночник, а не звезда
      в самом изголовье.

      Ни морей и ни степей,
      никаких туманов,
      и окно в стене моей
      голо без обмана.

      Я ж писал, больной с лица,
      в голубой тетради
      не для красного словца,
      не для денег ради.

      Бормочу в ночном бреду
      фельдшерице Вале:
      «Я отсюдова уйду,
      зря меня поймали.

      Укради мне — что за труд?!
      ржавый ключ острожный».

      Ежели поэты врут,
      больше жить не можно.

      Оценка статьи: 5

      • Марк Блау, "птичка вылетела" и "менее оптимистичной частью" её не поймать и не нейтрализовать. Когда в народ "вылетела птичка" песни "Иди,вставай, кудрявая", в цехах звеня", её хотели изъять из обращения, потому что автора замордовали. Но не получилось.
        За неуверенные писания сорри.

        Оценка статьи: 5