За что бобра уважали и... истребляли?

Когда-то я даже написал такой шуточный стишок:

Они — бодры.
Они — храбры.
Они — мудры.
Они — добры.
Они — бобры.

В каждой шутке лишь доля шутки. Вот индеец Соколиный Глаз из романов Ф. Купера всерьез утверждал, что «знал людей, умевших читать и писать, которые были гораздо глупее старого опытного бобра». Недаром народы Северной Америки и Сибири считали, что когда-то бобры были людьми, поэтому они понимают человеческий язык, а в особо критических ситуациях способны сами заговорить и даже заплакать.

А. Вознесенский:

Я на болотной тропе вечерней
встретил бобра. Он заплакал вхлюп.
Ручкой стоп-крана торчал плачевно
красной эмали передний зуб.

Вставши на ласты, наморщась жалко
(у них чешуйчатые хвосты),
хлещет усатейшая русалка.
Ну пропусти! Ну пропусти!

(Метод нашли, ревуны коварные.
Стоит затронуть их закуток,
выйдут и плачут
пред экскаватором —
экскаваторщик наутёк!

Выйдут семейкой, и лапки сложат,
и заслонят от мотора кров.
«Ваша сила —
а наши слёзы.
Рёв — на рёв!»)…

Очеловечивали бобров по двум причинам. Во-первых, бобр часто принимает вертикальное положение и даже иногда передвигается на задних лапах (например, когда самка несёт детёныша). В Средние века даже считали, что этот грызун и древесину так переносит, но это, конечно, перебор.

Стойка на двух нужна бобру, прежде всего, чтобы валить деревья. Упором зверьку служит чешуйчатый хвост с жёстким роговым килем посередине. Им же бобр рулит под водой, а также лупит по её поверхности, предупреждая товарищей об опасности.

Лесоруб (точнее, лесогрыз) из бобра отменный. Ему хватает двух минут, чтобы повалить ствол осины диаметром 7 см. Крупные деревья он обязательно разделывает на более мелкие части. Кстати, за резцами бобра расположены большие губные складки, способные закрывать ротовую полость. Поэтому зверёк способен грызть и под водой.

Деревья и озёра — вот главные условия для жизни бобра. В зависимости от ситуации этот зверёк либо роет нору на крутом берегу с подводным входом, либо строит т.н. хатку. Хатка возводится на мелководье и представляет собой солидную кучу хвороста (1−3 метра в высоту), скреплённого илом. Попасть туда можно только из-под воды. Вверху хатки имеется небольшая вентиляционная дыра, а недалеко от жилища припасена ещё одна древесная куча — на этот раз для питания.

Однако и этим архитекторские таланты мастера-бобра не исчерпываются. Когда в родном водоёме падает уровень воды, зверьки начинают строить за своей хаткой настоящую плотину — перегораживают путь водному потоку с помощью тех же сучьев и брёвен. Пишут, что в штате Монтана была обнаружена бобровая плотина протяжённостью в 700 м!

Таким же образом — перегораживая реки — бобры создают себе и искусственные пруды. Если пруд разрастается, а деревьев вокруг становится меньше, бобры роют каналы, по которым будет легко доставлять новые стройматериалы и еду.

Впрочем, восхищение бобровыми талантами не мешало людям на них охотиться (пусть Даль и записал пословицу «Убить бобра — не видать добра»). Причин для этого хватало. Во-первых, это, конечно, великолепный буроватый мех зверька. Недаром учёные предполагают, что слово «бобр» (по-немецки «biber», по-английски «beaver») произошло из праиндоевропейского языка как удвоенное название коричневого цвета — «bhe-bhru». Кстати, сейчас можно называть зверька и «бобр», и «бобёр», хотя раньше последним словом предпочитали называть именно мех.

Поначалу промысел бобров был строго регламентирован. В древней Руси охотиться на них было дозволено только особым людям — «бобровникам». Бережно относились к «мудрому Бобру» и индейцы. До тех пор, пока в середине XVI века не началась мода на «касторовые шляпы» (castor — латинское наименование зверька). Дело в том, что бобровый мех был очень мягкий и шляпе можно было придавать любую форму. Существовало даже поверье, что подобные головные уборы благоприятно влияют на умственные способности их владельцев.

Борьба за охотничьи угодья в районе американских Великих озёр и право торговать бобровым мехом привела в XVII веке к т.н. «бобровым войнам», в которые были вовлечены французы, англичане и ирокезы.

В Канаде бобр стал даже национальным символом и талисманом Летних Олимпийских игр в Монреале. А американский Орегон неофициально называют «бобровым штатом».

Второй причиной охоты на бобров стал «кастореум», или «бобровая струя» — пахучая жидкость, выделяемая бобрами, когда они метят территорию. «Бобровую струю» использовали как закрепитель запаха в парфюмерии, а также как чудодейственное лечебное средство (последнее качество так и не нашло подтверждения у учёных). Поэтому ценилась она в 4 раза дороже бобровой шкуры.

Козьма Прутков «Военные афоризмы»:

Сегодня не поеду на развод,
У меня немного болит живот.
Даже с трудом на ногах стою —
Принести мне бобровую струю.

В «Божественной комедии» Данте можно встретить загадочную строчку «Садится бобр вести свою войну…». Комментаторы предполагают, что здесь отражено старинное поверье о том, что бобр ловит рыб, опуская в воду хвост и выделяя привлекательную «бобровую струю». Настоятельно прошу: бобра с выдрой не путать, хоть он и живёт в воде, но рыбами не питается.

Так как «кастореум» вырабатывается в особых мешочках, расположенных у анального отверстия, люди долго путали их с яичками. Кстати, учёные предполагают, что латинское наименование бобра — «кастор» — может происходить от неприятного слова «кастрация».

Связано это с ещё одним чудным старинным поверьем. Мол, когда охотник настигает бобра, тот сразу понимает, что охотнику нужно. Поэтому, чтобы спасти свою жизнь, зверёк… отгрызает себе яички и бросает их преследователю.

Апулей «Метаморфозы», II век:
«Любовника своего, посмевшего полюбить другую женщину, единым словом она обратила в бобра, так как зверь этот, когда ему грозит опасность попасться в плен, спасается от погони, лишая себя детородных членов; она рассчитывала, что и с тем, кто на сторону понёс свою любовь, случится нечто подобное».

Из этого поверья даже умудрялись выводить мораль. В устах древнегреческого баснописца Эзопа она звучала так: «Так и разумные люди для спасения жизни ни во что не ставят богатство». А в «Бестиарии» средневекового поэта Филиппа Танского звучала христианская поучительность:

…Прообраз человека,
Который духом свят.
Когда кромешный ад
Лютует на охоте,
Не только бренной плоти
Взыскует сатана.
Душа ему нужна.
Святого догоняет,
Морочит, соблазняет,
Надеясь на успех:
Ввести бы только в грех!
И западня готова,
Но как прельстить святого?
Он тело бросить рад.
В накладке супостат.
Душа, покинув тело,
На небеса взлетела.
Научишься добру
Благодаря бобру.

К числу прочих достоинств бобра относится и его мясо. В 1932 году учёный Н. Верещагин писал, что по вкусу оно «очень нежно и вкусно, похоже на кроличье и может употребляться как в вареном, так и в жареном виде». Тем не менее в православной культуре есть бобровое мясо не принято.

А вот католики разрешают есть его даже в пост. Ещё в XVIII веке епископ канадского Квебека послал в Ватикан запрос на эту тему. Теософы обратились к авторитетным трудам Фомы Аквинского. А так как тот систематизировал животных по образу жизни, то бобра Католическая церковь решила признать… рыбой! А раз это рыба, то и запрет на неё не распространяется. Заодно к рыбам отнесли и других водных (и съедобных) грызунов — ондатру и капибару, к великой радости американских католиков.

Кстати, об ондатре и капибаре — речь ещё впереди…