Стихосложение-14. Что такое подражание, стилизация и реминисценция?

Перейти к предыдущей части статьи

Все три приема подразумевают обращение поэта к каким-либо образцам. Поэтому распространено мнение, что любое подражание и стилизация заведомо ниже образца. Позвольте не согласиться…

Тут всё дело в том, как относиться к образцам. Подражание — это неизбежный и на первых порах полезный этап в эволюции любого поэта. Сначала он находит то, что его восхищает, и учится у любимого поэта технике и приемам, стараясь достичь такого же качества. Подобно тому, как ученик скульптора следит за работой учителя, прежде чем начнет воплощать свои замыслы.

Конечно, подражание может принимать и комичные формы. Так некоторые фанатки А. Ахматовой (которых Гумилев презрительно называл «подахматовки») могли под влиянием следующих строчек своего кумира:

Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки…

…сотворить такой «шедевр»:

Я туфлю с левой ноги
На правую ногу надела…

Но это крайний случай. Обычно настоящий поэт, натренировавшись на образцах, начиняет выделять в своей практике именно то, что отличает его от других, и постепенно вырабатывает свой стиль. После чего может смело повторить вслед за Лермонтовым: «Нет, я не Байрон, я другой, / Еще неведомый избранник…».

Но мы говорили об ученическом подражании. Подражание, как поэтический прием, несколько иное, хотя цели его похожи — добиться сходства с каким-то образцом, сродниться с ним, выразить таким образом свое уважение.

Но здесь важен не один элемент сходства. Важно, чтобы автор подражания внёс что-нибудь своё — какие-то мысли, образы, приёмы, созвучные образцу, но не заслоняющие его. Прекрасным примером является «Подражание Корану» А. Пушкина:

…С небесной книги список дан
Тебе, пророк, не для строптивых;
Спокойно возвещай Коран,
Не понуждая нечестивых!

Почто ж кичится человек?
За то ль, что наг на свет явился,
Что дышит он недолгий век,
Что слаб умрет, как слаб родился?

За то ль, что бог и умертвит
И воскресит его — по воле?
Что с неба дни его хранит
И в радостях и в горькой доле?

…Но дважды ангел вострубит;
На землю гром небесный грянет:
И брат от брата побежит,
И сын от матери отпрянет.

И все пред бога притекут,
Обезображенные страхом;
И нечестивые падут,
Покрыты пламенем и прахом.

А, например, совсем еще юный Лермонтов, подражая «Кавказскому Пленнику» Пушкина, не побоялся исправить концовку на свой лад.

Гораздо больше свободы дает стилизация. В стилизации приемы образца используются более вольно. Обычно цель стилизации — сознательно воссоздать стиль какого-то времени, используя принятые тогда обороты, темы, формы. Этот приём может дать плодотворные творческие результаты, когда поэт ставит целью высказать нечто свое на языке другой эпохи или описать этим языком какую-то современную тему.

Так И. Одоевцева удачно стилизовала мистическую, страшную балладу под потребности своего времени. Вот отрывки из нее:

Солдат пришел к себе домой,
Считает барыши.
— Ну, будем сыты мы с тобой,
И мы, и малыши.

Семь тысяч! Целый капитал!
Мне здорово везло —
Сегодня в соль я подмешал
Толченое стекло.

Жена вскричала: — Боже мой!
Убийца ты и зверь!
Ведь это хуже, чем разбой —
Они помрут теперь.

Солдат в ответ: — Мы все помрем.
Я зла им не хочу.
Сходи-ка в церковь вечерком,
Поставь за них свечу.

…Настала ночь. Взошла луна.
Солдат ложится спать.
Как гроб, тверда и холодна
Двуспальная кровать.

И вдруг… Иль это только сон?
Вошел вороний поп.
За ним огромных семь ворон
Внесли стеклянный гроб,

Вошли и встали по углам.
Сгустилась сразу мгла.
«Брысь нечисть! В жизни не продам
Проклятого стекла!»

Но поздно. Замер стон у губ,
Семь раз прокаркал поп,
И семь ворон подняли труп
И положили в гроб,

И отнесли его в овраг,
И бросили туда,
В гнилую топь, в зловонный мрак —
До Страшного суда.

Плюс ко всему стилизация просто необходима, когда нужно придумать аутентичное стихотворение для какого-то романа о XVIII веке или текст песни для фильма о средневековых рыцарях.

Еще большую творческую свободу в стихосложении дает прием реминисценции — неявного, но узнаваемого, заимствования из другого произведения. Так строчка В. Брюсова «Я изменял и многому, и многим…» — прямая отсылка к стихотворению П. Вяземского «Я пережил и многое, и многих…».

Можно цитировать и обыгрывать не только отдельные фразы, но и образы, ритмику. Главное, чтобы заимствования были умеренными и обогащали, а не заслоняли ваше произведение. Так в нижеприведенном отрывке из стихотворения С. Аксёненко прекрасно видны реминисценции из знаменитого стихотворения М. Светлова «Гренада» — это и схожая ритмика, и образ скачущих конноармейцев, поющих песню, и слова про папаху во ржи, являющиеся отсылкой к строчке Светлова: «Скажи мне, Украйна, / Не в этой ли ржи / Тараса Шевченко / Папаха лежит?»

Это нельзя сказать и забыть —
Звёзды летели из-под копыт.

Падали звёзды в камни, визжа,
Только попробуй пальцы разжать,

Только попробуй оставить седло —
Глянь, сколько снега здесь намело —

Поле пустынно, поле не спит —
Падают звёзды из-под копыт.

Снегом засыпана спелая рожь —
Вряд ли папаху в ней ты найдёшь,

Здесь только воздух, только гранит —
Падали звёзды из-под копыт.

И разбивались о камни, визжа,
И ничего нам в прошедшем не жаль —

Если былое — значит ушло —
Только не пробуй оставить седло —

Только не пробуй песню не спеть —
Время настанет, — вырвется смерть,

Вырвется камнем, или звездой —
Землю оставишь, — песню допой…

Что бы
узнали
родные
края —
Чем
отзовётся
песня
твоя.

Одним из распространенных поэтических жанров является посвящение. Суть его, на первый взгляд, вроде бы ясна — это стихотворное обращение к тому или иному лицу. Мадригалы и многие оды — это тоже разновидности посвящений. Обычно адресат указывается или в названии, или предваряется сноской.

Иногда, чтобы избегать прямого указания, адресат зашифровывается. Пушкинское «Я помню чудное мгновенье…» называется «К***» и обращено к племяннице соседки поэта — Анне Керн. Сама Керн вспоминала:

Он пришел утром и на прощание принес мне экземпляр 2-й главы «Онегина», в неразрезанных листках, между которых я нашла вчетверо сложенный почтовый лист бумаги со стихами: «Я помню чудное мгновенье» и проч. и проч. Когда я собиралась спрятать в шкатулку поэтический подарок, он долго на меня смотрел, потом судорожно выхватил и не хотел возвращать; насилу выпросила я их опять; что у него промелькнуло тогда в голове — не знаю.

Однако далеко не всегда текст посвящения обращен к адресату. Нередко поэт посвящает написанное стихотворение задним числом, как знак признательности — например, первому слушателю, оценившему сей труд. Из-за этого у читателей может возникнуть непреднамеренное отождествление героя стихотворения с адресатом посвящения.

Например, Гумилев посвятил свою «Волшебную скрипку» В. Брюсову:

Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка,
Не проси об этом счастье, отравляющем миры.
Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка,
Что такое тёмный ужас начинателя игры!

Тот, кто взял её однажды в повелительные руки,
У того исчез навеки безмятежный свет очей.
Духи ада любят слушать эти царственные звуки,
Бродят бешеные волки по дороге скрипачей…

Вряд ли «Милый мальчик…» — это Брюсов. Тем более что в первом издании Брюсову посвящался весь сборник стихотворений. Однако впоследствии общее посвящение было снято, и Брюсову стала посвящаться только «Волшебная скрипка».

Тот же Гумилев хотел как-то посвятить другое стихотворение — «Заблудившийся трамвай» — своей ученице Ирине Одоевцевой. Сделай он это, многие бы начали ассоциировать героиню стихотворения — Машеньку — с Одоевцевой, хотя никаких оснований для этого не было.

Мой друг Сергей Аксёненко тоже любил посвящать стихотворения по принципу «Выбирай любимый стих — посвящу». В результате мы обменялись подобными посвящениями и, на мой взгляд, весьма неудачно, ибо в каждом стихотворении присутствовал некто «Он», и этот «Он» явно мог вызвать у читателей совершенно неверные ассоциации с адресатом посвящения.

Поэтому лично я считаю, что к посвящениям надо подходить осторожно — либо они должны быть конкретным обращением к конкретному лицу, либо описывать какие-то темы и воспоминания, близкие обоим.

Продолжение следует…