Что сделал для медицины пионер асептики Игнац Земмельвейс? Часть 2

Перейти к первой части статьи

Открытие Земмельвейса, по сути, было приговором акушерам всего мира, отвергавшим его и продолжавшим работать старыми методами. Оно превращало этих врачей в убийц, своими руками — в буквальном смысле — заносящих инфекцию. Это основная причина, по которой оно вначале было резко и безоговорочно отвергнуто.

Директор клиники, доктор Клейн, запретил Земмельвейсу публиковать статистику уменьшения смертности при внедрении стерилизации рук. Клейн сказал, что посчитает такую публикацию за донос. Фактически лишь за открытие Земмельвейса изгнали с работы (не продлили формальный договор), несмотря на то, что смертность в клинике резко упала. Ему пришлось уехать из Вены в Будапешт.

Естественность такого отношения легко понять, если представить, какое впечатление открытие Земмельвейса произвело на врачей. Один из них, Густав Михаэлис, информированный о методике Земмельвейса, в 1848 году ввел у себя в клинике обязательную стерилизацию рук хлорной водой.

Результаты не заставили себя ждать — смертность стремительно упала. Он попытался изменить общее мнение медицинского мира, но убеленные сединами профессора оставались непреклонны и подвергли его травле. Михаэлис не выдержал потрясения и покончил жизнь самоубийством.

Кроме того, Земмельвейс в глазах мировой профессуры был излишне молод и малоопытен, чтобы учить и, более того, чего-то еще и требовать. Он пытался информировать врачей наиболее деликатным путем — с помощью частных писем. Он писал ученым с мировым именем, профессорам и врачам-практикам. Безуспешно! Его письма не произвели практически никакого действия на мировую общественность врачей, и все оставалось по-прежнему: врачи не дезинфицировали руки, пациентки умирали, и это считалось нормой.

Вот отрывок из письма одного из учеников Земмельвейса, написанного в конце 50-х годов, то есть почти через 13 лет после открытия истинных причин родильной лихорадки:

Анатомический театр является единственным местом, где студенты могут встречаться и проводить время в ожидании вызова в акушерскую клинику. Чтобы убить время, они нередко занимаются на трупах или с препаратами… А когда их вызывают в клинику на противоположной стороне улицы, они отправляются туда, не проделав никакой дезинфекции, часто даже просто не вымыв руки…
При таком положении роженицы могут с тем же успехом рожать прямо в морге. Студенты переходят улицу, вытирая руки, еще влажные от крови, носовыми платками, и прямо идут обследовать рожениц… Вполне понятно, почему на собрании врачей клиники медицинский инспектор Граца воскликнул: «В сущности говоря, акушерская клиника представляет собой не что иное, как учреждение для массовых убийств…»

Многие исследователи уже после смерти Земмельвейса обвиняли его в медлительности и нерешительности: 11 лет он не публиковал никаких материалов. Но это не медлительность. Земмельвейс руководствовался профессиональной этикой и эти долгие 11 лет проверял и перепроверял себя, прежде чем опубликовать рекомендации. К 1860 году Земмельвейс написал книгу. Но и ее проигнорировали. Только после этого он начал писать открытые письма наиболее видным своим противникам. В одном из них были такие слова:

…если мы можем как-то смириться с опустошениями, произведенными родильной лихорадкой до 1847 года, ибо никого нельзя винить в несознательно совершенных преступлениях, то совсем иначе обстоит дело со смертностью от нее после 1847 года. В 1864 году исполняется 200 лет с тех пор, как родильная лихорадка начала свирепствовать в акушерских клиниках — этому пора наконец положить предел. Кто виноват в том, что через пятнадцать лет после появления теории предупреждения родильной лихорадки рожающие женщины продолжают умирать? Не кто иной, как профессора акушерства…

Земмельвейс яростно боролся всю жизнь, прекрасно понимая, что каждый день промедления внедрения его теории приносит бессмысленные жертвы, которых могло бы не быть. Он готов был тратить время и деньги, лишь бы научный мир прислушался к нему.

Немецким врачам, например, он предложил организовать за свой счет семинар, на котором он смог бы обучить их своей методике. Он просто хотел научить их мыть руки правильно! Сделать то, о чем мы слышим в последнее время постоянно! Он просил врачей выбрать удобное для них время и место для такого семинара, но врачи отказались! Он готов был пожертвовать своей жизнью, он хотел донести истину, хотел, чтобы ему поверили. Но его научное открытие полностью признало лишь следующее поколение врачей, на котором не было крови тысяч женщин, так и не ставших матерями.

Непризнание Земмельвейса опытными врачами было самооправданием, дезинфекция рук принципиально не признавалась ими. Характерно, например, что дольше всех сопротивлялась пражская школа врачей, у которых смертность была наибольшей в Европе. Открытие Земмельвейса там было признано лишь через… 37 (!) лет после того, как оно было сделано.

Естественно, что жизнь, каждый день которой был боем со смертью и косностью, не могла не отразиться на характере Земмельвейса. Он превратился в угрюмого ворчуна, раздражающегося по любому поводу, для него перестали существовать юмор и веселье, он постоянно был погружен в свои мрачные мысли и периодически разражался взрывами бурного негодования. Исчезли былая скромность, застенчивость и терпимость. Уже из открытых писем видно, каким он стал бесцеремонным и самоуверенным — о собственных открытиях он пишет как о крупнейшем достижении медицины, стоящем в одном ряду с дженнеровским оспопрививанием.

Но его можно было прекрасно понять! Он знал, как избавить мир от недуга, а мир оставался глух к его советам. Земмельвейс лишился рассудка. В середине 1865 года он был помещен в психиатрическую больницу в Вене. Коллега Земмельвейса по Пештскому университету и семейный врач Янош Баласса составил документ, согласно которому было рекомендовано направить Земмельвейса в психиатрическую лечебницу.

30 июля 1865 года его обманом убедили посетить сумасшедший дом в Дёблинге под Веной. Когда Земмельвейс всё понял и попытался бежать, сотрудники лечебницы избили его, одели в смирительную рубашку и поместили в тёмную комнату. В качестве лечения ему прописали слабительное и обливания холодной водой. Через две недели 13 августа 1865 года в возрасте 47 лет Земмельвейс умер. Похоронили его на городском кладбище Керепеши, и долгое время его могила была заброшена.

Игнац Земмельвейс сделал открытие, разработал его в теорию и частично внедрил при жизни. Но поистине, нет пророка в отечестве своем…

P. S. Я не случайно посвятила свою заметку пионеру мировой асептики. Болезнь легче предупредить и не допустить, чем потом бросать все силы на борьбу с уже существующим недугом. Что бы ни говорили сейчас о политической и экономической подоплеке нынешней пандемии (неизвестно, как она еще откликнется, когда время пафосно-патетических лозунгов «Вместе мы — сила! Мы справимся!» и проч. пройдет, и мир окажется на пороге экономического коллапса), одно абсолютно точно и верно — гигиена рук еще никому не повредила. Да и вообще, гигиена телесная и душевная — хорошая штука. История, в том числе и история медицины, убеждает нас в этом.

И напоследок. Сейчас в Сети большой популярностью пользуется стихотворение сетевого поэта из Казахстана Урри Грима (конечно же, псевдоним), почему-то выдаваемое за пушкинское.

Позвольте, жители страны,
В часы душевного мученья
Поздравить вас из заточенья
С великим праздником весны!
Всё утрясётся, всё пройдёт,
Уйдут печали и тревоги,
Вновь станут гладкими дороги
И сад, как прежде, зацветёт.
На помощь разум призовём,
Сметём болезнь силой знаний
И дни тяжёлых испытаний
Одной семьёй переживём.
Мы станем чище и мудрей,
Не сдавшись мраку и испугу,
Воспрянем духом и друг другу
Мы станем ближе и добрей.
И пусть за праздничным столом
Мы вновь порадуемся жизни,
Пусть в этот день пошлёт Всевышний
Кусочек счастья в каждый дом!
якобы А. С. Пушкин, 1827 год

Но даже невооруженным глазом видно, что и ритмика, и отдельные словесные конструкции не похожи на пушкинские строки. Кроме того, в 1827 году Александр Сергеевич ни в каком карантине не был. Он находился в вынужденном карантине в Болдино осенью 1830 года по причине вспышки холеры в Петербурге. Для поэта это время ознаменовалось невиданным творческим всплеском и получило затем название «Болдинская осень».

Спору нет, стихотворение сетевого поэта, конечно, жизнеутверждающее. Но уж если говорить об Александре Сергеевиче, то не грех вспомнить именно его стихотворение, написанное в 1825 году. Оно гораздо лаконичнее, но не менее воодушевляющее.

Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет.
Сердце в будущем живет;
Настоящее уныло:
Все мгновенно, все пройдет;
Что пройдет, то будет мило.

P. S. Имеющий уши да услышит… Будем жить! Здоровья и радости нам всем, нашим родным и близким! Берегите себя. Пожалуйста!