• Мнения
  • |
  • Обсуждения
Борис Рохленко Грандмастер

Что рисует художник? Кредо Сергея Москалева

На этот вопрос кажется очевидным ответ: то, что видит. Есть еще вариант — то, что помнит. Но есть еще вариант: художник рисует себя. Посмотрите на снимок. Это художник Сергей Москалев. Открытое лицо. Пестрая рубашка из какой-то кричащей ткани. Рядом с ним физически ощущаешь радость жизни!

А теперь посмотрите на его картины. Обратите внимание на цветовую гамму — она очень напоминает рисунок на рубашке. И несмотря на то, что в картинах отчетливо превалируют холодноватые голубые тона, они не вызывают грусти и тоски, они не подавляют. Наоборот, при взгляде на них становится легко и свободно!

Художник пишет самого себя. Но что интересно: как формировался художник? Откуда у него это ощущение невероятной красоты окружающего мира? Где источник его радостной энергии? Ответа нет. Есть несколько фактов его биографии, которые фиксируют какие-то точки в формировании его личности, но это практически ничего не объясняет.

Перефразируя поэта, можно сказать: «Живет, любит, творит». «Я спонтанный человек, эмоциональный. Сегодня мне цветы нравятся. Я увижу какой-нибудь цветок, мне его хочется нарисовать. У меня как-то сериями. Раз вот — цветы. Цветы, цветы. Надоело мне цветы — делаю портреты». Мне кажется, что это как раз очень важный момент в творчестве любого человека: делать то, что доставляет удовольствие, что делается не по обязанности, не по принуждению. Именно тогда художник раскрывается полностью — и кажется, что именно это прослеживается в картинах Сергея.

С другой стороны, это не маляр, он прекрасно образован, у него великолепная техника. «У меня техника „а ля прима“. Она как бы на эмоциях. Я пишу мастихином. И работа такая должна быть не перегруженной. Если много краски, она должна легко смотреться».

Как и в любом другом деле, в живописи есть канон, правила. Но если художник — не копиист, не фальсификатор, и у него есть собственное понимание процесса изображения, он может отступить от стандарта, позволить себе некоторую вольность: «Есть такие… они тупо копируют и думают: у них спросят, что там было в стакане — чай или молоко, где была ручка у чашки… а какая разница? Главное — чтобы это красиво смотрелось и по цвету, и по композиции. Допустим, не хватает какого-то пятна — мазнул, вот вам и пятно. А есть художники, которые просто копируют: зеленый — зеленый, красный — красный, а тень вот так упала… А здесь, может, вообще не надо тень писать. Зритель — он все равно верит. Если действительно красиво написано — он видит и верит. Художник выступает, как актер на сцене. Актер вас обманывает на сцене. Но вы верите, когда это сделано талантливо. Когда не дилетант играет, а профессионал. И когда играет мастер — непонятно, как он это сделал. Ему веришь. У художников — то же самое».

Легкость — кажущаяся, на самом деле она пришла как результат и учебы, и труда, и постоянного самосовершенствования. Сергей получил не только основательное образование, он с детства был погружен в атмосферу искусства. Может быть, из него бы получился неплохой музыкант (его пытались учить игре на фортепиано), но — не получился. Получился художник.

Его бабушка работала в Пензенском художественном училище. И как член семьи работника училища он ежегодно, с полутора лет, выезжал в пригород, в дом отдыха работников искусств. «И вот что запомнилось (мне тогда было 7−8 лет): лес, корабельные сосны. Дорога песчаная извилистая, проезженная, и огромная лужа. Посреди дороги. Машины там не могут проехать. И стоит художник (он до сих пор работает в училище)… он стоит в луже. Он стоит, пишет лужу. Мне казалось это вообще шедевром невозможным! И вот эти краски, запах красок, запах земляники, дождя прошедшего… и я в таких сапожках зелененьких…»

Вот это Пензенское художественное училище Сергей и закончил: «А у нас художественное училище пензенское — это на самом деле — храм искусства. В полном смысле. И первым его директором был академик живописи Константин Аполлонович Савицкий. (Он передвижник. Он приехал в Пензу специально для того, чтобы возглавить училище.) Там все было продумано. Огромные такие тяжелые толстые двери. Входишь — сразу лестница парадная, на ней стоят скульптуры, фонари… все того времени. На самом деле — храм искусств. Как в Академии художеств… Висят работы, запах краски — атмосфера! На первом этаже были рабочие мастерские, на втором этаже — галерея».

После училища была Москва, членство в Ассоциации художников ЮНЕСКО. И возможность посещать крупнейшие собрания произведений искусства. Изучать творчество великих, учиться у них. «Но в основном обучение я получил, когда работал со своими учителями, художниками. Они даже не преподавали нигде, вот лично с ними. Я к ним домой приходил. Мы шли на этюды. Или просто вместе… Вот у меня был учитель один. Я приходил к нему домой. Он доставал свои работы и рассказывал, почему он вот этот мазок положил: „Здесь вот так вот. Здесь положил поэтому…“ Мы вообще долго с ним общались. Это Глатченко Борис Николаевич». «Учусь до сих пор. Вот сейчас мне нравится художник Фортуни. Вот я у него увидел такую раскладку цветовую. Я тоже зажегся… не повторить даже, а вот изюминку какую-то у него увидел. И вот такое же хочется. Мы даже друг у друга учимся — все, кто работает в одном направлении. Смотрим, кто как сделал, увидел — получилось, и пытаешься это же сделать. Повторить — это далеко не просто».

Сергей — удачливый художник. Его картины пользовались спросом и в России, и в Израиле. И сегодня он достаточно популярен. Далеко не каждый может похвалиться тем, что он работает по контракту с галереей. Сергей работал и в Цфате по контракту, и в Тель-Авиве продолжает работать по контракту. Плохо это или хорошо? Художник чувствует себя востребованным, с одной стороны, с другой — обеспеченным. Конечно, можно говорить о том, что такая работа напоминает конвейер какого-нибудь предприятия Форда, что это — выжимание соков, жестокая эксплуатация, которая приведет к повторению пройденного. Можно говорить. Но можно говорить и о том, что высокое мастерство и желание совершенствоваться — та база, которая позволяет быть уверенным в том, что качество картин не только что останется на достигнутом уровне — оно будет расти.

Есть силы — есть творения. Возможно, придет время, когда художник чисто физически не сможет выдать 70 полотен в год. Возможно. Но сегодня он может — и может очень неплохо. Может быть, он будет преподавать, делиться с начинающими художниками секретами мастерства. Может быть. Но сегодня он пишет — и пишет очень хорошо. Может быть, он сменит манеру, станет умеренным по цветовой гамме, более спокойным и философским. Может быть, но сегодня он молод, он видит мир радостным, и он его доносит до зрителей в своих светящихся от этой радости полотнах.

С сожалением я узнал о том, что у Сергея нет фотографий его картин российского периода. Жаль, потому что хочется проследить путь художника, оценить его достижения, посмотреть, что он потерял или приобрел. А полотна уже разбрелись по всему миру, живут отдельной, независимой от автора жизнью.

Художник не стар, по нынешним меркам — очень молод (он родился в 1970 году). И ему предстоит еще очень долгая жизнь (хотя сам он не знает, до скольки лет он хотел бы дожить). И эти долгие годы, есть такая уверенность, он будет творить и радовать зрителей и счастливых обладателей своими красочными полотнами.

P. S. В статье использованы фрагменты интервью, которое С. Москалев дал автору 21 июля 2009 года в Бат-Яме, Израиль.

(Фото автора.)

Статья опубликована в выпуске 28.11.2009

Комментарии (4):

Чтобы оставить комментарий зарегистрируйтесь или войдите на сайт

Войти через социальные сети:

  • Интересно и познавательно!

    Одно печалит - он может отступить от стандарта, позволить себе некоторую вольность: «Есть такие... они тупо копируют и думают: у них спросят, что там было в стакане – чай или молоко, где была ручка у чашки... а какая разница?

    Когда начинают сравнивать и тупо себя продвигать... уже не художник, а ... ремесленник.

    Оценка статьи: 5

    • Вячеслав Старостин, если говорить о герое статьи - его продвигают владельцы галерей, в которых он работал и работает по контракту. А сравнивать - это в натуре любого человека. И зрителя, и художника. А уж тем более критика. Я не могу удержаться - я помещаю здесь фото с картины израильского художника. Не называю его имени - этот стиль довлеет среди коренных израильтян, которые учились в Израиле (я не боюсь обобщать, потому что видел такой продукции довольно много). И как тут не сравнивать?