Рубенс, «Венера и Адонис». Адонис или горицвет?

Смертным пленясь, покидает она побережье Киферы.
Ей не любезен и Паф, опоясанный морем открытым,
Рыбой обильнейший Книд, Амафунт, чреватый металлом…

Мотается за своим возлюбленным:

На небо тоже нейдет; предпочтен даже небу Адонис.
С ним она всюду, где он.

Носится с ним везде, вместе с ним охотится:

С ним по горам и лесам, по скалам блуждает заросшим…
Псов натравляет сама…

Даже облик свой изменила — одевается, как богиня охоты Диана:

С голым коленом, подол подпоясав по чину Дианы.

Надо отметить, что охотились они (Венера и Адонис) на дичь, которая убегала, а не нападала. Эта деталь характеризует нашего героя — он не настолько храбр и силен, чтобы связываться с хищниками. Юноша скорее изнежен, чем мужествен.

Венера его наставляет:

«Быть храбрым с бегущими должно, —
Юноше так говорит, — а со смелыми смелость опасна.
Юноша, дерзок не будь, над моей ты погибелью сжалься!
Не нападай на зверей, от природы снабженных оружьем…

Молнии в желтых клыках у жестоких таятся кабанов,
Грозно бросается в бой лев желтый с великою злостью…
Их ты, о мой дорогой, а с ними и прочих животных,
Не обращающих тыл, но грудь выставляющих в битве,
Всех избегай".

Ей не нужна сила, мужественность, храбрость. Ей нужна красота, любовь, ласка:

… тенью своей приглашает нас тополь соседний;
Ложе нам стелет трава. Прилечь хочу я с тобою
Здесь, на земле!" И легла, к траве и к нему прижимаясь.
И, прислонившись к нему, на груди головою покоясь…
(Овидий, «Метаморфозы»)

Адонис безразличен: не он добивается, его добиваются. И действий у него никаких. Он вроде и присутствует, и как бы его нет: ни слова, ни полслова. Эта странность была подмечена Вильямом Шекспиром. В его истории Адонис хоть что-то говорит…

Едва лишь солнце, лик явив багряный,
С зарею плачущей простилось вновь,
Охотиться Адонис стал румяный:
Любил он травлю, презирал любовь.
Его, спеша, Венера настигает,
Как волокита дерзкий, обольщает

И говорит: «О, лучший цвет полей,
Меня прекрасней втрое, несравненный,
Румяней роз, белее голубей,
Укор для нимф, прелестней плоти тленной;
Природа предрекла, создав тебя:
Лишь ты умрешь, погибнет мир, любя».

Это — словесное вступление. А дальше — Венера переходит в атаку:

Тут, влажной завладев его рукою,
Сил воплощеньем жизненных, она
Целебной для богинь росой земною
Ее зовет, дрожа, возбуждена.
Желанье множит силы опьянелой:
Его с коня она срывает смело.

В одной руке ее была узда,
И привлекала юношу другая…

Требуется некоторое пояснение к словам «Целебной для богинь росой земною Ее зовет…»: влажность руки (по понятиям тех еще времен) знаменовала обилие жизненных сил. «Желанье множит силы опьянелой» — опьянелой от чувств.

Что делает Адонис?

Краснеет он с досады и стыда,
К такой игре охоты не питая.

Ни в легенде, ни у Шекспира нет и намека на то, что Адонис был любовником какого-либо мужа (или наоборот). Просто — он холоден:

Она, как уголь пламенный, красна,
Он красен от стыда, но кровь хладна.

А Венера идет напролом:

На сук обломанный вмиг намотала
Венера повод (как любовь спешит!);
Привязан конь; она стараться стала
Связать и всадника, что с ног уж сбит,
Как бы сама хотела быть им сбитой.

И вот, она добилась своего:

Лишь он упал, простерлась и она;
Им были локти, бедра их опорой.
Вот треплет по щеке его, нежна;
Он хмурится, браниться стал, но скоро
Ему смыкает поцелуй уста:
«Браниться будешь, не откроешь рта».

Она просто ненасытна:

Как перья птицы, мясо клювом рвет
Терзаемая голодом орлица
И, поглощая все, крылами бьет,
Пока не стихнет голод или птица, —
Так лоб она целует, щеки, бровь,
И, только кончит, начинает вновь.

И вновь продолжается бой:

Так в зной не жаждал путник свежих вод,
Как жаждала она своей услады:
Спасенье видит, но его неймет;
Пылает вся среди речной прохлады.
«О, сжалься, — восклицает, — мальчик злой!»

Адониса не расшевелить. Она снова докучает ему:

«Иль стыдно целовать? Зажмурься снова,
И я зажмурюсь — станет ночь тотчас:
Двоих лишь услаждать любовь готова;
Играй же смело — не увидят нас…»

Адонис устал, он хочет уйти. Венера бросает ему упрек:

«Нет, ты не муж, хоть мужествен на вид:
Муж и без просьбы ласками дарит».

И вновь она пытается его соблазнить своими прелестями:

«Я — сад, ты — мой олень; ищи услады,
Где хочешь, — на горе и под горой.
Когда ж холмы тебя не утоляют,
Спустись туда, где родники пленяют.

В пределах этих мало ли услад?
Прелестный дол, высокая равнина,
Холмы округлые, а в дождь и в град
Тебя укроет в зарослях ложбина".

Адонис никак не загорается:

Уходит время, прочь стремится милый,
Из рук ее он рвется, как из пут.
«О, сжалься! Приласкай!» — она взывает;
Но, вырвавшись, к коню он убегает.

Адонис уходит, Венера улетает. На Адониса нападает кабан, ранит его. Венера спешит назад, но поздно.

Венера взглянет — бледен милый рот;
Руки коснется — та похолодела;
И на ухо шептать ему начнет,
Как будто внемлет скорбной речи тело;
Она поднимет веки милых глаз:
Там — две звезды, чей свет, увы, погас!

Два зеркала, в которые Венере
Глядеться приводилось столько раз,
Утратив дар, им сродный в высшей мере,
Не отражают ничего сейчас!
«О диво! — молвит. — Этот мир ужасен;
Ты умер в нем, а день, как прежде, ясен».

Смерть Адониса выглядит несколько иначе в «Метаморфозах» Овидия:

Тут из берлоги как раз, обнаружив добычу по следу,
Вепря выгнали псы, и готового из лесу выйти
Зверя ударом косым уязвил сын юный Кинира.
Вепрь охотничий дрот с клыка стряхает кривого,
Красный от крови его. Бегущего в страхе — спастись бы! -
Гонит свирепый кабан. И всадил целиком ему бивни
В пах и на желтый песок простер обреченного смерти!

Венера, которая еще была в полете, возвращается:

С упряжью легкой меж тем, поднебесьем несясь, Киферея
Не долетела еще на крылах лебединых до Кипра,
Как услыхала вдали умиравшего стоны и белых
Птиц повернула назад.

Она в горе — любимого больше нет в живых:

С высот увидала эфирных:
Он бездыханен лежит, простертый и окровавленный.
Спрянула и начала себе волосы рвать и одежду,
Не заслужившими мук руками в грудь ударяла,
Судьбам упреки глася…

Она обращается к царице подземного царства Персефоне:

«Но не все подчиняется в мире
Вашим правам, — говорит, — останется памятник вечный
Слез, Адонис, моих; твоей повторенье кончины
Изобразит, что ни год, мой плач над тобой неутешный!»

На картине Рубенса — расставание. Адонис пытается уйти. Венера обхватила его за шею, сцепила руки. Амур тоже против: виснет на Адонисе, ноги Амура болтаются в воздухе. Адонис пытается снять с себя руку Венеры (такое впечатление, что колесница служила им ложем, и Адонис, пытаясь уйти, буквально на себе вытянул Венеру из колесницы).

Рядом с Адонисом — собаки: две борзые, а третья, которая угрожающе смотрит с полотна, — вероятно, гончая Тальбота; этой породы уже нет.

На полотне Рубенса «Венера оплакивает смерть Адониса» Венера сидит в изголовьи. Рядом — три женские фигуры. Скорее всего, парки — богини судьбы. Амур в отчаянии снимает с себя колчан со стрелами. На черном фоне проступает зловещая морда не то медведя, не то волка (слева от фигуры Венеры). Венера разговаривает со своим возлюбленным, как с живым:

«Кровь же твоя обратится в цветок».
(Овидий, «Метаморфозы».)

И здесь происходит чудо:

Тут отрок, что пред ней лежал убитый,
Как легкий пар, растаял и пропал;
Из капель крови, на землю пролитой,
Возник цветок, лилейно бел и ал,
Ланиты бледные напоминая,
Чью белизну кропила кровь, пятная.
(Шекспир, «Венера и Адонис»)

Цветок «адонис» (или горицвет) — память о любви богини к смертному.

Может быть, во времена Шекспира адонис выглядел по-другому. А может быть, поэт пожертвовал прозой жизни во имя поэзии.