• Мнения
  • |
  • Обсуждения
Сергей Курий Грандмастер

Какие поэтические открытия совершил К. Чуковский в своем «Крокодиле»?

Эра новой детской поэзии началась буквально накануне коренных перемен в российской жизни. И хотя никакого пропагандистского или политического смысла сказка К. Чуковского «Крокодил» не несла, в нее всё же вплелись реалии времени — Первой мировой войны и последних лет буржуазного мира.

Kiselev Andrey Valerevich Shutterstock.com

Само «появление» Крокодила на улицах города тогда никого особо не удивляло — в народе уже давно были популярны песенки вроде «По улице ходила большая крокодила…» и «Удивительно мил жил да был крокодил…». Петровский утверждал, что на образ всё глотающей рептилии могла повлиять и повесть Ф. Достоевского «Крокодил, или случай в Пассаже», чтение которой Чуковский слышал у своего друга И. Репина.
Никаких вопросов у тогдашних читателей не вызывало и возмущение народа по поводу того, что Крокодил говорит по-немецки. Во время 1-й мировой антигерманские настроения были настолько сильны, что даже Петербург переименовали в Петроград, и плакаты «По-немецки говорить воспрещается» действительно висели в городе. По улицам еще ходят городовые, а «доблестный Ваня Васильчиков» гордится тем, что «без няни гуляет по улицам».

Героем детского стихотворения впервые становится героический ребенок, который, взмахнув «своей саблей игрушечной» заставляет страшилище вернуть проглоченных. Вымоливший пощаду Крокодил возвращается в Африку, где рассказывает царю Гиппопотаму о мучениях их «братьев», заточенных в зверинцах. Возмущенные звери идут войной на Петроград, и горилла похищает девочку Лялю (прообразом которой послужила дочка художника З. Гржебина — «очень изящная девочка, похожая на куклу»). Забавно, как строки из сказки Чуковского:

«…На трубу вспорхнула,
Сажи зачерпнула,
Вымазала Лялю,
Села на карниз.

Села, задремала,
Лялю покачала
И с ужасным криком
Кинулася вниз",

спустя время отзовутся в популярной песенке С. Крылова:

«Девочка, волнуясь, села на карниз
И с ужасным криком кинулася вниз,
Там соединились детские сердца,
Так узнала мама моего отца».

Разумеется, Ваня Васильчиков снова одерживает легкую победу, и сказка заканчивается таким близким народу России 1916 г. призывом к миру:

«Живите вместе с нами,
И будемте друзьями:
Довольно мы сражались
И крови пролили!

Мы ружья поломаем,
Мы пули закопаем,
А вы себе спилите
Копыта и рога!"
.

Яркий динамичный сюжет с непрерывным каскадом приключений и героем-сверстником уже был прорывом в затхлом болоте детской поэзии. Но не менее (а скорее более) важным оказалось другое новаторство Чуковского — необычная стихотворная форма сказки. Писатель одним из первых начал присматриваться к такому явлению, как массовая культура, которая шла на смену старому фольклору. Ненавидя ее за пошлость, примитивность и просчитанные дешевые клише, Чуковский тем не менее пытался понять, чем она привлекает массы и как можно, с одной стороны, «облагородить» некоторые ее приемы, а с другой — ввести эти приемы в качественную «высокую» поэзию. Эта же идея занимала и Александра Блока. Недаром многие исследователи справедливо указывают на сходство поэтических приемов в поэме «Двенадцать» (1918) и «Крокодиле». Происходит постоянная смена ритма, в текст стихотворения вплетается язык плаката, разговорной речи, частушки, детской считалки, городского романса.

«12»:

«Ветер веселый
И зол и рад.
Крутит подолы,
Прохожих косит,
Рвет, мнет и носит
Большой плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию»…
И слова доносит:

…И у нас было собрание…
…Вот в этом здании…
…Обсудили —
Постановили:
На время — десять, на ночь — двадцать пять…
…И меньше — ни с кого не брать…
…Пойдем спать…"

«Крокодил»:

«…А яростного гада
Долой из Петрограда!»

«12»:

«Запрокинулась лицом,
Зубки блещут жемчугом…
Ах ты, Катя, моя Катя,
Толстоморденькая…»

«Крокодил»:

«Он вбегает в трамвай,
Все кричат: — Ай-ай-ай! -
И бегом,
Кувырком,
По домам,
По углам:
 — Помогите! Спасите! Помилуйте!»

Так появляется знаменитая «корнеева строфа», которая завершается строчкой, которая не рифмуется с предыдущими и написана в другом размере.
Изменения ритма в стихах Чуковского происходит постоянно в тесной связи с происходящим. То тут, то там слышны отзвуки русской классики. Так монолог Крокодила —

«О, этот сад, ужасный сад!
Его забыть я был бы рад.
Там под бичами сторожей
Немало мучится зверей…»

напоминает ритмы «Мцыри» Ю. Лермонтова, а

«Милая девочка Лялечка!
С куклой гуляла она
И на Таврической улице
Вдруг увидала Слона…»
 —

«Балладу о великих грешниках» Н. Некрасова. Ну, а вереница африканских зверей вполне могла быть вдохновлена «африканской» поэмой «Мик» Н. Гумилева. Правда, по словам Чуковского, сам Гумилев «Крокодила» недолюбливал, видя в нем… «насмешку над зверьми».

Что до ритмического разнообразия и поэтических «гиперссылок», то Чуковский считал, что именно так детские стихи должны подготовить слух ребенка к восприятию всего богатства русского поэтического языка. Недаром Ю. Тынянов полушутя-полусерьезно посвятил Корнею Ивановичу следующий стишок:

«Пока
Я изучал проблему языка
Ее вы разрешили
В «Крокодиле».

И хотя авторская ирония присутствует в «Крокодиле», сказка от этого не превращается в пародию — именно за это ее безумно полюбит самая разная детвора — от дворян до беспризорников. Здесь не было сюсюканья взрослого и скучной нравоучительности, поэтому Ваня Васильчиков воспринимался как «свой», настоящий герой. На это не раз указывал и сам Чуковский:

«…К сожалению, рисунки Ре-Ми, при всех своих огромных достоинствах, несколько исказили тенденцию моей поэмы. Они изобразили в комическом виде то, к чему в стихах я отношусь с пиететом.

…Это поэма героическая, побуждающая к совершению подвигов. Смелый мальчик спасает весь город от диких зверей, освобождает маленькую девочку из плена, сражается с чудовищами и проч. Нужно выдвинуть на первый план серьезный смысл этой вещи. Пусть она останется легкой, игривой, но под спудом в ней должна ощущаться прочная моральная основа. Ваню, напр., не нужно делать персонажем комическим. Он красив, благороден, смел. Точно так же и девочка, которую он спасает, не должна быть карикатурной… она должна быть милая, нежная".

Взрослая буржуазная публика восприняла «Крокодила» неоднозначно. Издательство Девриена вернуло рукопись, сопроводив ее пренебрежительным — «Это для уличных мальчишек».

К. Чуковский:
«Мне долго советовали, чтобы я своей фамилии не ставил, чтобы оставался критиком. Когда моего сына в школе спросили: „Это твой папа „Крокодильчиков“ сочиняет?“, — он сказал: „Нет“, потому что это было стыдно, это было очень несолидное занятие…»

Когда же в 1917 г. сказка под названием «Ваня и Крокодил» стала печататься в журнале «Для детей» (приложении к журналу «Нива»), взрослые снова начали возмущаться, и после 3-го номера издание чуть было не прикрыли. Но натиск детей, требующих продолжения, пересилил. «Крокодил» публиковался во всех 12-ти номерах журнала, застав и падение монархии, и падение Временного правительства (недаром к сказке было шуточное примечание: «Многие и до сих пор не знают, что лев уже давно не царь зверей. Звери свергли его с престола…».

Молодая Советская власть отреагировала на сказку Чуковского довольно неожиданно. В 1919 г. издательство Петросовета, располагающееся прямо в Смольном, решило не просто издать «Крокодила», но издать его в альбомном формате с иллюстрациями Ре-Ми (А. Ремизова) и тиражом в 50 тыс. экземпляров. Мало того — какое-то время книга раздавалась бесплатно!

И этот тираж, и переиздание в Новониколаевске (нынешнем Новосибирске) разошлись мгновенно.
На обложке было две, немыслимые ранее для детской литературы, надписи: «ПОЭМА для маленьких детей» и посвящение «моим ГЛУБОКОУВАЖАЕМЫМ детям — Бобе, Лиде, Коле».

Так в русскую литературу на полных правах вошла детская поэзия, литературный критик неожиданно сам для себя превратился в сказочника, а Крокодил Крокодилович стал неизменным персонажем большинства его сказок. О них речь у нас еще впереди.

Статья опубликована в выпуске 1.04.2012
Обновлено 5.09.2023

Комментарии (14):

Чтобы оставить комментарий зарегистрируйтесь или войдите на сайт

Войти через социальные сети: