Но не закончилась облава и не спят гончие,
И гибнут всё время молодые волки во всём огромном мире.
Не позвольте содрать вашу кожу! Защищайтесь и вы!
О братья волки, защищайтесь, пока вы все не погибли!
(Перевод Я. Качмарского)
В 1977 году на Фестивале студенческой песни в Кракове этот по сути вольный перевод знаменитой «Охоты на волков», исполненный на пару с Петром Гераком, принес будущему поэту первую премию и стал начальной точкой отсчета его популярности.
Между прочим, у Качмарского это был не первый перевод из Высоцкого. Достаточно вспомнить песню «Сгорели мы по недоразумению», которую Яцек перевел в 1973 году. Потом — «Случай в ресторане». Кто сейчас об этом помнит, кроме специалистов? А вот после личной встречи Качмарского с Высоцким, видимо какая-то часть энергетики от второго передалась первому. И появилась «Облава», с которой Яцек пошел к своей известности.
Иначе говоря, во многом именно благодаря Высоцкому началось становление Качмарского как поэта. Есть такое понятие, как межнациональное влияние. Явление, встречающееся в поэзии очень редко. Но в случае с Качмарским и Высоцким оно просматривается очень явно, четко и однозначно.
Яцек по-своему использует достаточно большое количество идей и тем Владимира Семеновича. И здесь не только его «Облава» или «Эпитафия Высоцкому» как перекличка между «Охотой» и «Истопи ты мне баньку» или «Конями привередливыми». Можно вспомнить пару «Канатоходец» Высоцкого и написанную Качмарским во время введения Ярузельским военного положения «Наш цирк закрыли на ключ».
При этом ни в коем случае нельзя говорить о подражании одного поэта другому. Качмарский, опираясь на поэтическое наследие Высоцкого, идёт своей собственной дорогой. В его вольных переводах появляются новые символы и образы, отсутствовавшие в русском оригинале. Вот что, например, говорит сам поэт о введение в текст «Облавы» собак, которых не было у Владимира Семеновича в его «Охоте на волков»:
Не мог я по примеру Высоцкого использовать образ красной тряпки над землёй, которую боится волк. Эта его метафора была актуальна в Советском Союзе, так как речь шла о безволии подавленных людей, которые были не в состоянии перепрыгнуть через красную тряпку, даже если от этого зависела их жизнь.
В Польше же любой перепрыгивал через красную тряпку, если хотел или был вынужден это сделать. У нас проблемой были именно псы, готовые пойти против собственной природы…
Учитывая вот эту, где-то усилившуюся, где-то появившуюся именно у Яцека политическую составляющую его стихов и песен, их общественный резонанс, актуальность и соответствие конкретному времени в истории страны, сама собой напрашивается ещё одна параллель. Между Качмарским и Тальковым.
Яцека ведь называли «голосом „Солидарности“». А его «Стены» были официальным гимном этой известной далеко за пределами Польши организации. Но даже принимая во внимание политическую составляющую стихов и песен Качмарского, их привязку к конкретному поколению как представителю своего времени — польский поэт опять же всё-таки ближе к Высоцкому, чем к Талькову.
Потому что Польша не воспринимала его как голос конкретной партии. Или голос конкретного поколения. Страна считала Качмарского голосом нации.
Точно так же когда-то мы относились к Высоцкому, которого слушали все. Даже его гонители. Достаточно вспомнить уже давно ставшее классикой — «меня зовут большие люди, чтоб я им пел «Охоту на волков».
Тальков всё-таки несколько иной. Как мне кажется, он певец конкретного поколения и не менее конкретной проблематики. Но что-то пока неясное, неуловимое, наперекор всему — проглядывается, проступает в образе польского поэта и от Игоря Талькова.
Опять же — как показалось мне. Просто мы, наверное, пока не воспринимаем Качмарского так, как его воспринимают в Польше. Мы только знаем, что он тесно связан не только с польской, что вполне естественно, но и с русской культурой. Мы — знаем. А хорошо бы не только знать, но и прочувствовать.
Проблема в том, что для того, чтобы это сделать, надо знать творчество. А мы пока такой возможности не имеем. Просто потому, что нет ещё достаточного количества переводов стихов Яцека. Если оглядеться вокруг, посмотреть, посчитать… Много ли переводов стихов и песен Качмарского мы знаем? Около десятка. Может быть, чуть больше. И всё!
Но разве можно на основании такого информационного мизера делать какие-то выводы о творчестве поэта? Как рассуждать о нём, если нам не известна большая часть его поэтического наследия, скрытая от потенциального читателя языковым барьером?
Поэтому сегодня в этой статье — только часть из того, что можно бы рассказать о духовных и творческих ниточках, связывающих Яцека Качмарского с русской культурой. Их ведь много. Очень много.
Просто большинство из них пока не дошло до русского читателя. Как, например, стихотворение «Рублев», написанное под впечатлением от одноименного фильма Андрея Тарковского. Глубокое, философское произведение, в котором польский поэт вслед за русским режиссером и одновременно вместе с ним задумывается над взаимоотношениями личности и власти. Рассуждает о месте поэта в современном ему обществе. О присутствии в творчестве божественной составляющей.
В этом произведении Качмарский пытается найти свои ответы на те вопросы, которые уже достаточно давно перешагнули рамки национальных границ. Поэтому и его творчество уже не может принадлежать исключительно Польше, для которой он творил. Или только России, от культурного наследия которой Яцек получил очень многое из того, благодаря чему он стал тем, кем стал. Его стихи и песни уже вошли в общемировую культурную копилку.
И, наверное, осталось только подождать. Чтобы пришло время, и в каждой стране появился бы тот, кто сможет раскрыть своим соотечественникам красоту произведений Качмарского.
Ну, а пока нет такого, кто бы не просто перевел, но вложил бы в этот перевод уже свой поэтический дар – просто подстрочник. Банальный подстрочник стихотворения «Рублев». В надежде на то, что когда-то и в России появится человек, который донесет до нас не только смысл, но и поэтику стихотворных строчек Яцека Качмарского –
Рублёв
(по фильму A. Тарковского)
На земле, что всегда под водой или снегом,
Есть дороги, по которым почти никто не ходит.
Иногда, там блаженный
Движется по небу -
к людям, плывущим в лодке!
И возвещает, что летит.
А они хватают его в сети.
Между полей и заводей там белые города,
Где торгуют лошадьми, шелками и серой.
А над торгом вырастает прекрасный монастырь.
Хоралы и хрип.
Икона и конь.
Удила и золотой нимб святого.
На стенах подворья - цепи и серпы.
Скоморох прихлопывает себя по бедрам и поет.
О людях, что живут радостью, хоть и терпят нужду.
И кто-то смеется.
Кто-то угощает его водкой.
А кто-то другой вызовет ему палача.
Пусть идет на волю и пляшет с вырванным языком дальше.
Болван, который уже не может произнести ни слова.
А Князь с внутренней галереи, как и должно,
Смотрит соколом,
Стережет своё добро от огня и зла,
Чтобы почувствовал люд, как он о них заботится.
Князь – меценат, любитель искусств.
Распиши, говорит, мне стены дворца.
Помощник уже раскладывает краски и кисти,
А в дверях становится стража.
И звучит голос Князя:
- За работу твою – жизнь. Или сума.
Зодчий, что строил для меня этот дворец,
Ничего прекраснее его уже не возведет. Никому!
Когда закончил, приключилась с ним досадная неприятность:
В темном месте на убийц
Невзначай он попал.
А они выкололи ему глаза.
И засмеялся князь, аж эхо пошло по залу.
И гремело оно, даже когда он, похожий на павлина, вышел.
А я встал перед стеной, что была такой белой,
Как ослепленное лицо
Того, кто воздвигнул её.
И от слез его, как от крови, стала она красная.
Я стоял на коленях у неё, белой, склоненный перед Божественным
Когда пришла эта девка, почти безумная.
И читала она мои иконы движениями рук,
Смеялась над толпой,
Плакала перед Богом,
И страшил ее ада огонь.
И встало вдруг пламя со всех сторон,
К небу поднялись клубы дыма.
В дверях конская морда – зрительницей. И улыбка татарина,
Который гордую голову Князя,
Тащит за волосы,
А у того - кровь стекает по усам.
Ужас девушки вызывает взрывы смеха - это так весело!
И церковные покровы швыряются ей под ноги,
А она надевает их, кружится…
Слезы её высохли
И танец, у седла, к которому приторочена княжеская голова, - Как благодарность.
Кто воевал, того пьянит золота кипяток.
Плиты с церковных куполов, книги пожираемые огнем,
Падают под копыта и ноги.
Взор прикипевший
К лику Бога, который заволокло дымом.
И он спрашивает - как возлюбить врага своего?
И снова мы укладываем тела в братские могилы.
Снова в путь без креста и с непокрытой главой.
После бури остаются сумерки и реки пепла.
Вместо престольных - языческие праздники;
Смех крови, игра тел
И огоньки, соединяющиеся по двое.
Из той земли, что презрев смерть не скупится живым,
Наилучшая глина для формы на звоны.
Под их звуки из этой земли я сегодня растираю краски
Для моей иконы.
На сухой дощечке
Есть место для всего мира. И для Творца.
Промокли и дерево, стоящее под дождем,
И наклонивший голову конь, со стекающей по шерсти водой.
Намокли зелень и золото на доске,
Что плачет как живая -
То Творца Корона.
И ожидают его
Конь и Икона.
Песню Качмарского «Рублев» можно послушать на Ютубе
http://www.youtube.com/watch?v=ZVCo28AAHkU&feature=player_embedded#at=17
Оригинальный польский текст стихотворения "Рублев"
http://www.kaczmarski.art.pl/tworczosc/wiersze_alfabetycznie/kaczmarskiego/r/rublow.php
0 Ответить
Константин, мне кажется, что говорить о песнях Качмарского, как о "вольных переводах Высоцкого", неправильно. Скорее это импровизации на тему песен Высоцкого. Изложение своими словами и своим талантом - что Качмарский услышал в песнях Высоцкого.
Оценка статьи: 5
0 Ответить
Спасибо за отзыв, Игорь. Просто я, когда применил термин "вольный перевод", подразумевал именно то, о чем Вы говорите. Перевод не близкий к тексту, а близкий к тому ощущению, которое автор перевода получил, прочитав оригинал. Да, стихотворение на ту же тему, но уже отражающее взгляд переводчика, а не автора по тому или иному вопросу. И естественно, поэтический стиль тоже - другой. Поэтому это уже не столько перевод, сколько самостоятельное поэтическое произведение. Или, как Вы правильно написали -
Изложение своими словами и своим талантом - что Качмарский услышал в песнях Высоцкого.
0 Ответить
Константин Кучер, возможно, когда пишешь, лучше не "подразумевать", а просто правильно писать?
Ведь и его "перевод" из Визбора к "той" песне Визбора, которую он, якобы, "переводил", имеет что-то общее только в фабуле (встреча за выпивкой русского и негра) и, немножечко, в припеве. А все остальное - совершенно другое.
Ну, написал Ян Качмарский неплохую песню, послушав Визбора, и написал. Но при чем тут "перевод"?
Ведь и с Высоцким - то же самое. Послушал песню, проникся талантом и написал песню, которую, с его точки зрения, Высоцкий написал бы, будь он поляком.
Оценка статьи: 5
0 Ответить
Игорь, я вообще-то не очень понимаю - в чем суть Вашего вопроса? Поскольку термин "вольный перевод" он сам по себе предполагает (подразумевает) "изложение своими словами и своим талантом", того, что переводчик услышал и почувствовал в оригинале произведения.
Если моё мнение для Вас малозначимо (см. ответ на Ваше первое замечание), то вот мнение исследователей творчества Яцека и его современников:
...позднее была переведена песня "Случай в ресторане". Всего же Качмарский перевёл на польский 19 песен Высоцкого, включая сюда и тексты, созданные им самим по мотивам песен Высоцкого "Я не люблю", "Канатоходец", "Ожидание длилось..."
"Облава-2", написанная Качмарским через несколько лет после первого обращения к теме, представляет собой, на первый взгляд, почти точный перевод песни Высоцкого "Словно бритва рассвет полоснул по глазам...". Но, как сказал сам Качмарский, в тот момент он даже не знал о существовании такой песни Высоцкого, а свою написал как реакцию на введение в Польше военного положения в декабре 1981 г.!
Качмарский пел вольные переводы Высоцкого.
(все цитаты по Марк Цыбульский, Данута Сиесс-Кжишковская "Владимир Высоцкий и Яцек Качмарский")
"Такого мощного, точного, по-настоящему гармоничного исполнения песен Высоцкого я в жизни никогда не слышал. Яцек пел вольные переводы Высоцкого на польский. И какие это были переводы!"
(цитируется по А.Блинушов. "Время расставания")
0 Ответить
Я, наверное, плохо объясняю, Константин.
Я пытался понять (в том числе и для себя) чем "вольный перевод" отличается от "импровизаций на тему".
Посмотрел в тольковом словаре. Там написано... много там написано. Написано "Эквивалентность на уровне описания ситуации", написано "Уяснение общего содержания, его передача на другом языке вне зависимости от языковой формы оригинала, т.е. следование содержанию"
Я еще раз перечитал стихотворение Высоцкого.
Отчаяние. Безвыходность. Оковы, ограничения поведения, "всосанные" с молоком матери. Надежда. Поступок - прыжок за флажки.
Читаю Качмарского (тот кусочек, что предложили в статье Вы) - Защищайтесь и вы! О братья волки, защищайтесь, пока вы все не погибли!
Наверное, будь Высоцкий поляком, он бы написал и не такое.
Но Высоцкий не был поляком.
Посему, строго ИМХО, Качмарский не переводил Высоцкого, Визбора и пр. Он слушал их песни, вникал в душу русской песни - и превращал ее в песню польскую, в песню поляка.
Делал очень талантливое изложение - "а как бы об этом написал автор, будь он не русским, а поляком".
При этом поляки вполне могут считать, что он просто перевел песни, чуть изменив текст...
А чего такого? Тут волки - там волки, тут охота - там охота. Тут протест - там протест.
Я не считаю Ваше мнение малозначимым (считал бы - не начал бы писать сюда), я просто призываю думать самому, а не ссылаться на написанное в книге о Кочмарском.
Ну, на самом деле - мало ли кто что написал в книге...
Оценка статьи: 5
0 Ответить
Да, Игорь, в части того, что думать нужно самому, Вы совершенно правы. Но дело в том, что и я считаю, что переводы Качмарского - вольные. Т. е. они вводят нас в ту ситуацию, которую дают своему читателю в своих произведениях русские поэты (В. Высоцкий, Ю. Визбор), но излагает он её по-своему, не следуя языковой форме, ритмике оригинала. Причем трактовка этих ситуаций приводится близкая польскому читателю, в связи с чем идет отклонение (в меньшей или большей степени) от трактовки авторской. Именно это, на мой взгляд и есть вольный перевод.
По сути, это уже не перевод. Это самостоятельное авторское произведение. Типа, как "Воздушный корабль" Ю. Лермонтова (из Зейдлица). Или его же "Ночевала тучка золотая" (вольный перевод Гейне).
0 Ответить
Константин, считаете так - разумеется, считайте, я ни в коем случае не претендую на абсолютную правоту...
Но позвольте и мне иметь собственное мнение и вольным переводом называть, скажем:
Земную жизнь пройдя до половины
Я очутился в сумрачном лесу
Утратя правый путь среди равнины (это перевод)
Alla meta cammin del nostra vita
в середине пути нашей жизни
Mi son trоvato nello bosco scuro
я обнаружил себя(оказался) в темном лесу
Dove la strada giusta e` smarrita
где потерялся правильный путь
(это оригинал с подстрочным переводом)
Если у Вас есть такое для "Ночевала тучка золотая" - дайте ссылочку, пожалуйста
Оценка статьи: 5
0 Ответить
Вот, Игорь, немецкий оригинал стихотворения Г. Гейне
Ein Fichtenbaum steht einsam
Im Norden auf kahler Hцh.
Ihn schlдfert; mit weiЯer Decke
Umhьllen ihn Eis und Schnee.
Er trдumt von einer Palme,
Die, fern im Morgenland,
Einsam und schweigend trauert
Auf brennender Felsenwand.
Подстрочник, с помощью тех технических средств, которые сейчас всем нам предоставляет интернет, думаю, Вы и сами легко сделаете.
А так, вот несколько не Лермонтовских перевода этого стихотворения.
На северном голом утёсе
Стоит одинокая ель.
Ей дремлется. Сонную снежным
Покровом одела метель.
И ели мерещится пальма,
Что в дальней восточной земле
Одна молчаливо горюет
На зноем сожжённой скале.
(М. Л. Михайлов (1829—1865))
С чужой стороны
На севере мрачном, на дикой скале
Кедр одинокий под снегом белеет,
И сладко заснул он в инистой мгле,
И сон его вьюга лелеет.
Про юную пальму всё снится ему,
Что в дальних пределах Востока,
Под пламенным небом, на знойном холму
Стоит и цветёт, одинока…
1826
(Фёдор Тютчев (1803—1873))
На севере кедр одинокий
Стоит на пригорке крутом;
Он дремлет, сурово покрытый
И снежным и льдяным ковром.
Во сне ему видится пальма,
В далёкой, восточной стране,
В безмолвной, глубокой печали,
Одна на горячей скале…
1841
(Афанасий Фет (1820—1892))
* * *
Инеем снежным, как ризой, покрыт,
Кедр одинокий в пустыне стоит.
Дремлет, могучий, под песнями вьюги,
Дремлет и видит — на пламенном юге
Стройная пальма растёт и, с тоской,
Смотрит на север его ледяной.
(Аполлон Майков (1821—1897))
На севере диком, на круче бесплодной
Стоит одиноко сосна;
Вся снегом одета в дремо́те холодной
Как саваном белым она.
Ей снится, что чудная пальма Востока
В далекой и знойной земле
В тоске молчаливой стоит одиноко
На солнцем палимой скале.
(Лев Уманец)
На голом и скользком утёсе,
На севере где-то, без сна,
Одна-одинёшенька, слёзы
Замёрзли, под снегом, – сосна.
И грёзы её лишь о юге.
В далёкой и жаркой стране,
В горах раскалённых, упругий,
Там кедр грустит в тишине.
(Алёна Алексеева)
На севере кедр одинокий
Стоит на вершине нагой –
Забылся, укутанный снегом,
Закованный в креп ледяной.
Он грезит о пальме далёкой,
Что в крае, где солнце встаёт,
В безмолвной тоске, одиноко
На скалах горячих растёт.
(Товий Хархур)
0 Ответить
Спасибо, Константин. Очень хорошие примеры. Переведено вроде по-разному. Даже где-то сосна, где-то кедр...
А смысл - один. Великолепные примеры "вольного превода".
Оценка статьи: 5
0 Ответить
Ну, смысл, я бы не сказал, чтобы один. У Гейне всё-таки пара кедр-пальма. Не просто тоска или печаль, а мечта мужчины (кедра) по женскому (пальма) началу. А там, где в переводе на севере стоит ель или сосна, этот смысловой ньюанс теряется.
Очень интересно получилось у Алены Алексеевой. Сохранив изначальную женско-мужскую пару, она перенесла кедр на юг, на север поместив привычную нам сосну. Оригинально и что самое интересное, - правдоподобно. Ведь сосна - одна из самых распространенных хвойных пород на севере. И даже то растение, что мы привычно называем кедром, тоже, по сути, сосна. Что отражает её латинское название - Pínus sibírica (Пинус сибирика, Сосна сибирская). Кедр же (тот же Ливанский), чувствует себя комфортно значительно южнее.
Но суть у всех одна - одно живое существо тоскует по другому, которое очень далеко.
Лермонтов же ушел от "живой" составляющей стихотворения Гейне и превратил своих "героев" в предметы неодушевленные, одновременно поэтически "одушевив" их, поскольку они могут и тосковать, и беспечно играть. Опять же, Лермонтов удалил расстояния. Сблизил своих лирических героев. Они вот, рядом. Но увы, в их лирическом настроении ничего не меняется.
Да, на мой взгляд, это, действительно, хороший пример "вольного" перевода...
0 Ответить
Спасибо автору за статью. Вы затронули очень интересное явление- межнациональное влияние, встречающееся в поэзии.
Конечно же можно говорить и о родстве душ, и общей душевной боли, и похожей обстановке в обществе.
И немного не по теме, а, вклиниваясь в ваш диалог с Игорем Вадимовым, хотелось добавить, что у Гейне ель (пихта) в стихотворении. Но речь всё же о мужчине (der Fichtenbaum- м.р.) Непростая задача для переводчика, желающего дословного перевода. Вольный перевод в таких случаях- спасение.
0 Ответить