Разговоры «за жизнь»: зачем тратить время на бессмыслицу? Часть 1

Примечательна улица была следующим: ржавой трубой, пересекавшей ее около магазина «Тысяча мелочей», рыжим котом Жоржем, с видом городового обходившим свои владения, бельевой веревкой, натянутой от окна третьего этажа дома № 55 к тополю напротив, и самим магазином «Тысяча мелочей». Но о каждой примечательности по порядку.

Ржавая труба была на нашей улице с незапамятных времен. Вполне вероятно, что вначале притащили трубу, а потом вокруг нее проложили улицу и построили магазин. Тот, кто приволок этот уродливый обломок металла, был, в своем роде, творец. Железная Квазимода, украшенная по всему периметру и диаметру ржавыми бородавками, была очень живописна. А пыльные островки осота, вросшие в нее, придавали изысканно древний вид.

Изначальные функции трубы оставались загадкой. Некоторые старожилы говорили, что когда-то это была водопроводная конструкция, другие — что канализационная. Третьи, почему-то понизив голос, вообще утверждали, что этот уродец не что иное, как обломок немецкого самолета, сбитого хромым Гасаном. И что хромой Гасан, вернувшись с фронта, захватил и его с собой в качестве трофея.

При этом никто не сообщал, зачем это Гасану понадобилось и, самое главное, как он дотащил до дома ржавый символ поверженного фашизма? А спросить было не у кого, ибо Гасан вот уже лет сорок как отошел в мир иной. Как бы то ни было, с трубой наша улица дышала очарованием старины. Это наполняло нас гордостью. Не у каждых была такая металло-архитектурная местная достопримечательность.

Рыжий кот Жорж родился во вполне интеллигентной семье бывшей балерины Майи Кудриной от домашней кошки Саломеи и домашнего кота Варлаама. Помимо родителей, Жорж с младенчества обладал добрым десятком братьев, сестер, теть, дядь и племянников.

Родоначальником пушистого клана были дедушка и бабушка Жоржа. В отличие от своих потомков, они именовались просто — Мурка и Васька. Майя взяла их с улицы и позволила основать колонию. Несмотря на суровое спартанское детство, Мурка и Васька быстро освоились в квартире бездетной балерины. Ко времени смерти старушки по ее дому бегало больше тридцати котов. Воздуха в округе это не озонировало.

Новые жильцы быстро разогнали мохнатую братию: кого-то взяли сердобольные знакомые и друзья, кто-то просто сбежал. Но Жорж оставался верен своей улице, и жители привыкли к его массивной фигуре, степенно фланирующей вдоль тротуара. Жалкие остатки еды он не брал, а требовал полноценного обеда — супа, кусочков мяса или рыбы. При этом вид у него был явно разочарованный: «Что ж вы, люди, делаете, а? Я же мзду не беру, мне за державу обидно!»

Надо сказать, что жильцы уважали хвостатого таможенника и поддерживали честь державы, то есть улицы. Жорж никогда не голодал и лоснился год от года.

Бельевая веревка, натянутая от окна третьего этажа дома № 55 к тополю напротив, сама по себе никакой ценности не представляла. Обыкновенная серая веревка с витой нитью для прочности. Но вот белье, вывешиваемое на ней… Тоже, в принципе, заурядное, кроме оранжевых панталон с черными кружевами.

О! Эти проклятые панталоны будили непристойные мысли и принадлежали Лизе Мельник — даме необъятных размеров и большой души. В отличие от трубы, происхождение панталон сомнений не вызывало: они были трофейными немецкими, и их привез Лизе муж.

К счастью, габариты Лизы за долгие годы не изменились — мощная и широкая в кости, она стойко оставалась в привычном весе. Панталоны были сделаны на совесть и явно не без участия дьявола: они не выцветали, не рвались и не усаживались от частой стирки.

Вечная молодость панталон вкупе с неизменными габаритами Лизы могла бы навеять мысли о некоем портрете Дориана Грея, но на нашей улице тогда и слыхом не слыхивали об Оскаре Уайльде. Зато, когда оранжевый стяг с черными кокетливыми кружевами эротически-победно развевался на уровне третьего этажа дома № 55, в соседних квартирах разом издавался завистливый женский вздох и начинался традиционный пилёж:

— У других мужья как мужья, своих жен как куколок одевают, а у меня чурбан чурбаном, пентюх пентюхом, нюня нюней (определений никчемности было много). Лучше бы мать моя вместо меня черный камень родила! Чем я провинилась перед тобой, Господи, что колода Лиза как королева одевается, а я как чернушка?

Мужья реагировали на это вяло:

— Извини, на войне не был и миллионы не режу! А у спекулянтов покупать ничего не буду!

— Конечно, мы же бедные, но честные! Зато жена и дети пусть в отрепьях ходят!

— Хватит, женщина! Занимайся своими делами!

— Зачем я только замуж выходила, дурья моя башка?!

На это мужья синхронно разводили руками: мол, сама подтверждаешь, а я этого не говорил!

Ну, и, наконец, магазин «Тысяча мелочей». Последняя и самая яркая достопримечательность нашей улицы.

В общем-то, в самом магазине ничего примечательного не было. Обыкновенный набор хозяйственных принадлежностей: гвозди, крючки, кастрюльки, стаканы, коврики для ванной и прихожей, кашпо для цветов, шланги, средства для чистки мебели, ведра, термосы, а в другой стороне — почему-то картошка, капуста и зелень. Жильцы вначале дивились странному набору товаров, но потом свыклись.

Заведовал всем этим богатством Лев Захарович. Большего оригинала трудно было найти. Он был продавцом и главным украшением магазина.

Забежишь к нему, бывало, утром:

— Лев Захарович, мне бы картошки килограмма два.

— Какой? — с деланным безразличием вопрошает Лев Захарович, но лысина предательски наливается кровью.

— Как какой? Картошки просто!

— Я не глухой! Тебя мама не учила не кричать, особенно на старших? Какой картошки, я спрашиваю? Для чего?

— ?!!

— Боже мой! — Лев Захарович всплескивал коротенькими ручками. — Боже мой! Что вырастет из этого ребенка, я Тебя спрашиваю? Он даже не знает, какая картошка ему нужна! Как он будет помогать родителям, каким он будет хозяином? Ничему не учат детей, только собой занимаются. Беги, спроси у мамы, для чего ей нужна картошка?

Мама реагировала не менее бурно.

— Что он умничает? Тоже мне — старый болтун! Скажи, для супа!

Услышав ответ, Лев Захарович медленно остывал.

— Ну, хоть какая-то определенность! Запомни, деточка (в хорошем расположении духа он всех называл деточками), белая картошка — для супа, она аккуратная и не разваливается. Если для пюре, то нужны желтые сорта — они рассыпчатые и пюре будет красивым и воздушным. А вот если хочешь жареную, тогда непременно розовую. В ней много декстрина, картошечка будет с румяной корочкой, целенькая, да еще с луком и на сливочном масле — это еда богов!

Он складывал пальцы щепотью, подносил их ко рту и причмокивал. И по лицу его, словно лучи от солнца, во все стороны шли морщины.

Та же участь ждала и капусту. Не дай Бог, было не определить для чего она нужна — для борща или голубцов. Лев Захарович приходил в отчаяние!

— Запомни, пока я жив, потому как ваши родители жизни, я смотрю, вообще вас не учат: плотные, сочные кочаны — на борщ, чтобы наваристее был, а вот легкую, пустую капусту — на голубцы, чтобы «раздевать» было легко и листья бы не поломались. Запомни, все в жизни пригодится!

Окончательно приходя в благодушное настроение, Лев Захарович усаживался на табурет с лоскутной подушкой и начинал разговоры «за жизнь».

Продолжение следует…