Как закончилась «шахская жизнь» советских офицеров?

Но главное — рожи. В привычных касках, панамах. Или шапках-ушанках, в зависимости от сезона. Коротко стриженные, если без головного убора. На броне или так, пёхом. И вот смотришь на них, совершенно тебе незнакомых, а в памяти всплывают лица, родней которых и сейчас невозможно представить.

…Наша, Ташкурганская мото-маневренная группа (ММГ) базировалась на территории шахского дворца. Сам дворец был достаточно солидным зданием. Помимо столовой для рядового состава и огромной русской печи… Кстати, узбеки-поварята так и не научились в ней печь хлеб. Всё у них одна мякина получалась без аппетитной зажаристой корочки, да и та — плохо пропеченная. Как когда-то говорила бабуля — «глызеватая». В общем, надо было им тандыр сооружать, чтобы они свои лепешки пекли. Вот тогда, может, и были бы мы с хлебом, а не чем-то совершенно непонятным, даже по запаху хлеб не напоминающим.

В общем, помимо столовой и большой русской печи, в здании шахского дворца располагался штаб ММГ, кабинет её начальника (майора Тропина), комната оперативной группы во главе с майором Дюгаевым, узел связи ЗПУ и куча всяких иных важных (и не особо) служб. Но основные площади дворца занимало офицерское общежитие, если таковым его можно было назвать: с одной стороны — приличный по своим размерам зал, с другой — небольшие уютные комнатки. По площади — что-то типа однушки в нашей родной советской хрущевке, но, в отличие от неё, с огромными сводчатыми потолками.

Короче, условия соответствовали санитарным нормам, и по вот этим комнаткам располагались все офицеры ММГ. Чуть было не написал — «одной дружной семьей». И написал бы, но… Это не совсем соответствовало бы действительности. Не только среди рядового состава, но и у советских офицеров, как оказывается, бывают стычки по тем или иным поводам. Но, до поры-времени, офицеры жили, не тужили в этом импровизированном общежитии, несмотря на те разногласия, которые время от времени между ними возникали.

А жили мы, как это не покажется кому-то странным, практически при коммунизме. Денег-«чеков» нам не платили, Военторга не было. Да вообще ничего не было! Был только адрес: УзССР, Сурхандарьинская обл., г. Термез, воинская часть такая-то. И всё! Да, нам приходили письма и посылки от родных, друзей, но они не подвергались таможенному досмотру. Пограничные вертушки забирали их на базе погранотряда, в Союзе, и прямым ходом — к нам, в Афганистан.

Я к чему? Практически в каждом письме можно было найти, как минимум, десятку. Ну, а в посылках и того поболее. Помимо того, что приходило с письмами и посылками, мы могли заказать что угодно: станки и безопасные лезвия для бритья, сигареты, одеколон, конверты без марок и т. п. И денег за это с нас не высчитывали. Приходит вертушка, подходишь и берешь: что тебе надо и сколько надо.

Единственно спиртного вертушки не привозили. Но… Был один стопроцентный вариант: это когда наша колонна шла в Союз через хайратонский мост за фуражом и боеприпасами. Мы её, естественно, сопровождали. Иногда сутки-двое ждали, пока загрузятся. Вот здесь и нужны были те деньги, что приходили с письмами-посылками. Плюс, все были «заряжены» под завязку: ручки-зажигалки с раздевающимися женщинами, зубная паста «Маклинз» или «Тако» и много чего всякого разного, заканчивая джинсами.

И вот грузится такая колонна в Термезе, но несколько ящиков загружают не тем, чем положено (например, минами), а водкой! На ящике делают определенные, понятные только заказчикам, отметки, чтобы бесценный груз дошел туда, куда надо, и… Всё! Никто груженную боеприпасами машину на таможне не проверяет, охота прибалтам (которыми на тот момент времени была практически полностью укомплектована термезская таможня) полный Урал лопатить, силёнок не хватит.

Так и привозили. Вечерком, когда выгрузка закончится и после того как офицеры слиняют, начинался дележ: кому и сколько. И всё, как правило, прокатывало без сучка и задоринки. Единственный раз, на моей памяти, случился прокол.

В темноте не заметили на двух ящиках крестики мелом, а может, они при выгрузке стерлись. Короче, когда минбат первой же ночью после разгрузки колонны подкинули по команде «к бою!», они пару залпов дали, а потом подтаскивают боекомплект, ящики открывают, а там… Вместо мин — водка! Аккуратно переложена, каждая бутылка завернута в полиэтилен! И в каждом минном ящике не меньше четырех десятков поллитровок!

Один из ящиков пацаны успели заныкать, а второй… Комбат просёк, в чем тут фишка, и реквизировал в пользу «голодающих Поволжья». Хотя так-то у них и своя была, офицерам разрешалось до двух литров привозить, но кто же знает, когда она, следующая колонна?

Но это только присказка. Сказка же в том, что как-то в период относительного затишья, а это в провинции Саманган бывает, когда у мирных афганских дехкан созревает урожай гранат… Тут уж не до военных действий, когда каждый день — год кормит. Какая, павлин-мавлин, война, уборка поджимает! Ну и пока дехкане заняты гранатами, которые у них типа нашей картошки — всему голова, наступал период негласного перемирия сторон.

Вот в это самое время у нас в мангруппе появилась обезьянка. Небольшая такая. То ли шимпанзе, то ли макака. Точно не скажу. У меня как-то с биологическими дисциплинами в школе вечно проблемы были. Как однажды написал один из моих закадычных корешей, отвечая на вопросы очередной проверочной работы: «Костя Кучер тем отличается от холоднокровных, что у него аппетит — одинаково хороший вне зависимости от температуры и погодных условий окружающей среды».

Вот про аппетит я хорошо запомнил. А какую обезьянку — шимпанзе или макаку — пацаны надыбали на одной из прочесок… А может, и в дукане на хозяйственное мыло выменяли… Нет, ни за породу, ни за то, как обезьянка у нас появилась, не скажу, даже если кто и с пристрастием начнет у меня выпытывать эту страшную тайну. Ну, не знаю! Да и не этом дело.

Вся соль этой истории из жизни в том, что в один из тихих, спокойных вечеров после прихода очередной колонны из Союза и её разгрузки у офицеров был загул. Ну, естественно, все фотались с этой обезьяной… Да, точно! Я примерно такого же зверька не один раз видел в приморских городах, где фотографы бродят по пляжу и предлагают сфотографироваться на память с удавом или вот, с ручной обезьянкой. Точно, наша была один в один с обезьянками у этих фотографов!

В общем, все уже хорошо поддатые, а потому и добрые до невозможности, фотались с нашей обезьянкой, кормили её и сгущенкой, и всякими иными деликатесами, которые в тот вечер были в распоряжении офицеров и, по их понятиям, подходили под категорию «деликатесы». А утром…

Мы как раз несли дежурство на куполе дворца, где был наблюдательный пункт. И вот раннее утро, солнышко только начинает переваливать через отроги Гиндукуша, тихо. Птички-зверушки и вся мангруппа вместе с ними ещё спят. Как слышим вдруг внизу истошные крики громким шепотом… Начальник-то мангруппы, «мамочка» Тропин, ещё почивать изволит, а окно у него как раз на эту сторону выходит, как бы не разбудить его ненароком на свою голову!

Вот и получается, что тишь да гладь раннего, почти мирного утра беспардонным образом нарушают возбужденные голоса внизу и крики нестройным хором и громким шепотом: «Отдай, зараза! Вернись! Я тебе все прощу». Ну мы и заинтересовались таким вопиющим нарушением ранне-утренней тишины и режима радиомолчания.

Смотрим вниз. А там небольшая группа. Человек пять-шесть полуодетых офицеров стоят возле дворца, размахивая пистолетами, и смотрят на нас. Ну, это нам так сначала показалось, что они на нас смотрят. Но вгляделись внимательнее… Нет, не на нас. На купол шахского дворца. А надо сказать, что под куполом, по всему его периметру, шел небольшой парапет. И на нем… Сидит вот эта обезьяна и у неё в лапах — авоська… С водкой!

И чем больше они ей кричат, тем сильнее она им рожи корчит. А дальше… Происходит самое интересное: обезьяна достаёт из авоськи бутылку водки, разжимает лапу и… Бутылка летит вниз. Бац! И с такой высоты — о мраморные плиты. Раздается характерный «бумц», бутылка вдребезги.

Все сразу умолкают в глубоком трауре, одна обезьяна хохочет по-своему. Видно, звук бьющегося стекла ей понравился. Да и реакция всех присутствующих, наверное, тоже. Офицеры же, само собой, в полной прострации. А зверек, похоже, поймал свой, обезьяний кураж и начинает методично, одну за другой доставать бутылки из авоськи… И вслед за первой все восемь бутылок, что были в ней, отправляет вниз. На неумолимую встречу с мраморными плитами.

Естественно, под этот шум разбивающегося стекла и молчаливый, но от того не менее скорбный плач находящихся внизу офицеров проснулся и выглянул в окно начальник мангруппы: «Что за дела?» И перед его мгновенно отрезвляющим взором: офицеры в трусах-майках и с пистолетами, в воздухе водкой шманит, спасу нет, и — осколки битого бутылочного стекла чуть ли не горкой у него под окном…

Дело потом, видимо, решили полюбовно, чтобы не выносить сор из избы. Во всяком случае, о приказах типа «поставить на вид, лишить на два месяца денежного довольствия» или «расстрелять перед строем холостыми патронами», мне ничего неизвестно.

Обезьяну же первой… Самой первой вертушкой отправили в Термез. А уже там оформили даром от воинов-пограничников в зооуголок одной из местных школ. Чтобы пионеры, в отличие от нас, не только знали, но и любили биологию. И не одной родной страны, но и соседних государств плюсом к ней.

А офицерам было приказано: в течение месяца переехать жить к рядовому составу, в блиндажи. Вот так и закончилась их «шахская жизнь».