Военная тайна в семейном альбоме. Как Минька гостил у бабушки?

Минька, как выражалась бабушка, действительно, маялся, и не на шутку. В городе батареи зимой топили плохо, и дома термометр выше 16 градусов не показывал. Поэтому Миньку, пока он не ходил в школу, на все три месяца отправляли жить к бабушке в деревню.

Деревенский дом был большой, и русская печка в нём тоже была большая. Миньке доставляло особое удовольствие спать на ней или просто сидеть рядом. Гулять его выпускали редко, да он на улицу не очень-то и просился.

Наполовину деревянный, наполовину кирпичный, с дороги дом выглядел весьма экзотично. Двоюродная бабушкина сестра — тётя Тая — рассказывала, что полностью дом обложить кирпичом не успели, потому что война началась. Конечно, тогда, когда Минька это слышал, война уже давно была позади. Но дом так и остался стоять — спереди кирпичным, а со стороны двора, где были закуты для домашней скотины — деревянным. Своим видом он словно напоминал о тех лихих днях, которые пришлось пережить людям.

Миньку, правда, это нисколько не смущало. Места, где поиграть и порезвиться, ему хватало. А как только приближалось время ложиться спать, бабушка всегда читала вслух какую-нибудь сказку. Или про семью свою рассказывала, какая она была раньше — большая, дружная и работящая.

Только про войну бабушка говорить не любила. По словам тёти Таи, это было оттого, что война у Минькиной бабушки почти всех родных забрала: родителей, дядю Акима — родного отцова брата, старшую сестру, двух братьев-близнецов и других родственников. Минька плохо понимал, о ком шла речь, потому что тех людей, про которых говорила тётушка, он знал только по старым, наполовину пожелтевшим, фотографиям.

— Ой, хорошо, касатик, отцу-то твоему к началу войны всего-то семь годов было, — неизменно повторяла тётя Тая, — а кабы он постарше был, то и его забрали бы воевать. А там уж неизвестно было, остался бы он живым или нет.

Бывало, что бабушка и тётя Тая уходили, и тогда они оставляли Миньку одного. Вернее, не совсем одного, а с дедом. У него была своя комната, но Минька в такие моменты предпочитал играть, забираясь на печку. В комнату к деду он опасался заглядывать даже тогда, когда дома, помимо него, был ещё кто-то.

По его меркам, дед был человеком не то что странным, а каким-то даже страшным. Он почему-то всегда сидел на кровати в одном положении. Худой и прямой, он напоминал мальчику длинную палку. Когда бабушка входила в его комнату с миской супа или чаем, Минька, разбираемый любопытством, пересиливая страх, иногда заходил вместе с ней. При этом он старался как можно крепче держать бабушку за юбку.

— Отец! — кричала бабушка, наклоняясь к дедову уху. — Поешь вот!

И она ставила на небольшой столик деревянную плошку с борщом или рыбным супом и при этом указывала на неё пальцем.

Дед поднимал на бабушку выцветшие глаза, будто что-то пытался сообразить, и, окинув взглядом столик, произносил нечленораздельные звуки и махал рукой в сторону двери. Это означало, что бабушке надо было уходить. И она каждый раз уходила, оставляя суп и то, что было в стакане — чай, кисель или компот из сушёных ягод. И Минька, всё так же не отцепляясь от бабушкиного подола, уходил тоже. Потому что боялся этого непонятного человека, который доводился ему дедом.

А потом проходило время, и из комнаты слышался стук палки об пол: это значило, что старик закончил свою трапезу и можно было прийти, и забрать ставшую пустой посуду.

— Может, тебе картошки ещё принести? Или вчерашней каши? — всё так же, наклоняясь к дедову уху, из которого росли не очень приятные на вид жёсткие белые волоски, снова кричала бабушка. Но тот всегда отказывался. Минька даже не помнил, чтобы дед ел ещё что-то кроме супа.

— А что он ест так мало? — поинтересовался он как-то раз у тёти Таи.

— Хворает он сильно. Как на войне контузию получил — так словно другим человеком сделался, — ответила тётка. — Помоложе был — так всё головой по весне мучился. Болела она у него сильно, так же как сейчас у тебя болят уши. Но тогда он хоть что-то дома делать мог. Где подкрасит, где подремонтирует что-нибудь. А сейчас уж совсем старым стал. Ладно, хоть так живёт, не помирает, — и она, скосив глаза, посмотрела на дверь комнаты, где жил дед.

Минька, который не понял слова «контузия», не решился продолжать разговор, потому что в переднюю вошла бабушка, в руках которой были сорванные с грядки стрелы зелёного лука. Тётя Тая моментально переключилась на какое-то дело, а мальчуган незаметно залез на печку, где, прижавшись к тёплой, сохранившей с ночи тепло стене, незаметно для себя заснул.

Продолжение следует…