— А-аа… Кто? Ты, Ганс? Да и не спал я совсем. Не спится что-то… Как лодка? Выходила на связь?.. Опять тихо? Уже пятый сеанс…
Ладно, ложись, поспи. Уж у кого-кого, а у тебя сон… Как у тех мюнхенских пожарных. Знай только свисток им через какое время подавай, чтоб перевернулись с одного бока на другой. А то ведь так и пролежни заиметь — что на два пальца плюнуть…
Да нет, не буду я умываться. Говорю же тебе — и не спал совсем!
И в темноте… К морю. Шею свернуть на этом проклятом русском острове — вот только этого мне не хватало для полного счастья.
Спи давай!
* * *
Господи… Ка-а-ак болит голова! Это от бессонницы. Какой? Третий день без сна? Ну, да… Если пятый сеанс лодка не выходит на связь, то как раз… третий день пошел.
Людвиг… Господин обер-лейтенант сказал, что если что… Как-никак на войне. Мало ли… Если три сеанса подряд борт на связь не выйдет, то чтобы надували лодку… Надували…
Да мы её и не спускали. Она ж в один тон с камнями. Ещё и маскировочная сеть сверху. Ганс на неё, по краю, крупной гальки навалил. Ветром ни сеть, ни покрытую ею лодку — не снесёт. И не видно. Сам с косы, где моржовое лежбище было, посмотрел, проверил.
С лодкой — вроде какое-то подобие крыши над головой. А так — попробуй, обсушись как после дождя. Открытый огонь, в целях соблюдения скрытности расположения радио-пеленгационного и наблюдательного поста, разводить нельзя.
Мра-а-ак… И занесло же тебя, Фридрих! Прямо к чёрту в пасть. На самый край света. На самый-самый… Крайнее и не бывает. Дальше только это проклятое холодное угрюмое серое море.
А здесь? Галька, камни и скалы… И всё. Точь-в-точь, как и море. Холодное, угрюмое и серое… Ну, кой-где — серо-коричневое. Для разнообразия. И — кое-где.
Вот кто эти жалкие, перекрученные и прижатые ветром к камням голые кустики назвал деревьями? Кто? Да он, видно, не был никогда и нигде, кроме этой чёртовой русской Арктики. Его бы сейчас. Прямо сейчас… К нам, в Баварию.
Да, начало сентября — самое хорошее время! Тепло, но нет уже той, часто изнуряющей, летней жары. Почти всё ещё стоит зелёное: и трава, и кусты, и деревья. Настоящие! Как тот дуб, что рядом с усадьбой. От коровника — ближе к дороге, по которой вместе с отцом почти каждое утро выезжали в поле… Вот это — дерево! Не то что это русское убожество…
Темно, правда. Но через пару часов начнёт светать, тогда и увидишь. Эти «деревья»… Во всей их «красе».
А дуб… Дуб сейчас ещё зелёный. Солнышко только думает, а разводить ли ему краски? Или ещё подождать чуток? Ну, если только на пробу… Желтеньким — по берёзкам. И то так, кое-где. А багряным… Может, по буковой роще?
— Ну, что? Вроде бы — со-овсем другой вид… Как-то светло и празднично.
Пра… Господи, Фриц! Как же это? Совсем из головы вылетело…
У-у-уу… Если бы она та-ак не болела, не забыл бы!
Третья суббота сентября. А сегодня? Всего-то! Меньше недели осталось. Ка-ак я мог забыть? Точно, с головой явно что-то творится…
Октоберфест! Октябрьский пивной праздник. Совсем немного времени осталось до того дня, когда на улицы Мюнхена выйдет традиционная процессия, во главе которой верховой, одетый в жёлто-чёрные одежды, молодой монах с большим колокольчиком в руке.
Хотя… какая процессия? Какой монах? Какой колокольчик? Война…
Ну, и что? Разве может война отменить праздник? Какой, может, и может. Но не Осенний пивной! Тут ничего не сделать. Это же праздник мартовского пива. И то, что отец сварил по весне, вот… Сейчас оно вызрело! И как? Как не выбить затычку из бочки, если того пиво, само пиво требует!
Пусть без процессии, монаха и колокольчика, но… Чуть меньше, чем через неделю, выбьет отец затычку из бочки мартовского пива и… разольёт пенящийся и приятно пахнущий солодом напиток по литровым кружкам «маас».
А на столе уже будет стоять большое блюдо с бретцелями — мягкими, но хрустящими крендельками, усыпанными крупной солью. К которым, чуть позже, мама принесёт из кухни большую сковородку, полную ароматных, постреливающих разогретым жиром белых в крапинку колбасок. Вайсвурст.
И к белым колбаскам — белое, пшеничное пиво… Разве может что быть лучше, вкуснее и полезнее пшеничного пива? Полезнее! Вот именно…
Мама всегда любила рассказывать, как ему, ещё совсем-совсем мелкому, орущему во всю мощь ещё небольших лёгких, вместо соски вложили в рот жеванный ржаной мякиш, смоченный «Хефевайценом». И всё. С той поры — никакого крика. Вот только соску ему можно было и не предлагать. Всё равно выплюнет. Нечего. И без соски рос здоровым и спокойным, без каких капризов и истерик.
Вот только сейчас. Ка-ак болит голова…
Нет, это, наверное, не только от бессонницы. Скорее всего сказывается та контузия, когда осенью 41-го их тральщик у Нормандских островов потопил английский бомбардировщик. Именно с той поры у него нет-нет, да начинала болеть голова. Но чтобы так сильно и так долго… Так — в первый раз. А что тут странного? Всё когда-то бывает впервые. Накопилось, видно, за войну. Столько, что всё, уже никакой мочи.
Так что прости, отец, но пить тебе этой осенью пиво одному. Как это было прошлой, позапрошлой, позапозапрошлой… И наверное, будущей осенью.
Так-то, конечно… Людвиг. Господин обер-лейтенант сказал, что если что… Как-никак на войне. Мало ли…
Если три сеанса подряд борт на связь не выйдет, то чтобы надували лодку и шли на зюйд-зюйд-ост. К устью этой большой русской реки — Лены. А там — либо побережьем, либо по основному руслу реки и потом, Быковской протокой, — в залив Неелова. Там наша гидрометеорологическая станция. В конце сентября, начале октября их должна забрать U-711, чтобы перебросить на основную базу, на остров Земли Александры.
Спасибо, Людвиг. Ты всегда был хорошим командиром. И другом… Был.
Да, Людвиг, это проклятое слово «был»! Знаешь, скольким ребятам, что были со мной рядом все эти четыре года, я, вынужденно, говорю сегодня «был»? И я не знаю. Но многим, очень многим. Вот и тебе. Тоже говорю «был». И это так.
А теперь. Пришёл и мой час. Я знаю, что не дойду до Неелова. Я это знаю. Точно. Как и то, что всё… Сели батареи. Здесь оставаться бессмысленно. Но и туда я — не дойду. Я не хочу туда идти. Я хочу — к вам. Сейчас, ребята. Подождите минутку…
Мне надо увидеть эту тонкую розовую полоску, что разрезает черный мир преисподней на две части, отделяя небо от моря. Я не хочу в море. Мне — к вам, ребята. За вот эти, чуть подсвеченные восходящим солнышком свинцово-фиолетовые облака, что рядом… Почти у самой земли.
Значит, и вы, парни? Тоже — рядом?! Вы ждёте? Я быстро.
Железо никогда меня не подводило. Вот так. С предохранителя. Затвор… Передёрнули. Всё-оо. Патрон в патроннике.
Теперь… Нет, грудь — это ненадёжно… Лучше ствол сюда. Под подбородок. И ближе к шее.
Прости, отец… И — не жди.
Я — к вам, парни.
* * *
Что? Кто?..
Кто стрелял?!
Русские?
Фриц… Фриц, ты где? Фри-и-иц!
Фриц… Ты чего?.. Тебя ранили?.. Сейчас, сейчас… Подожди чуть-чуть… Сей-час.
Чё-о-орт! Да вскроется когда этот индивидуальный пакет?..
Сейчас, Фриц… Сей-час… Фриц.
Фри-и-иц… Что же ты наделал, унтер?..
Заче-е-ем!
Кстати, о капитан-лейтенанте В. А. Бабанове. Когда-то, уже достаточно давно, в 2009 г., журнал опубликовал мою статью «Как в Карском море топили "Марину Раскову?"». В её финале я обещал рассказать об этом офицере подробнее. Не рассказал. Частично восполняю этот пробел здесь. Тем более, обе истории тесно связаны.
Когда тральщик Бабанова Т-116 13 августа 1944 г. пришел в Хабарово, на его борту находилось 145 человек, спасенных им с «Марины Расковой», и 33 с потопленных U-365 тральщиков Т-114 и Т-118. Но, несмотря на это кап-лея обвинили в трусости. Ведь он ушел от тонувшей «Марины Расковой».
В той давней статье я сделал попытку доказать, что Бабанов не был трусом. Да, он принял очень жестокое решение — ушел от тонувшего корабля. Но это решение было оправдано. Ведь Т-116 покинул зону бедствия уже после того, как были потоплены два из трех кораблей боевого охранения. И потопи немцы последний — Т-116 (а шанс этот, учитывая судьбу Т-114 и Т-118, был очень большой), у людей не осталось бы ни малейшего шанса на спасение. Уйдя от «Марины Расковой» Бабанов спас 178 человек.
За всю спасательную операцию, что продолжалась вплоть до 3 сентября 1944 г., и в которой были задействованы многие корабли Северного Флота и Севморпути, практически вся полярная авиация, удалось спасти 73 человека.
Можно было бы спасти и больше, но эвакуация с "Марины Расковой" была организована» из рук вон. Хотя «пассажир» тонул более пяти часов, люди садились в спасательные средства без теплой одежды. При этом они пересаживались со спасательных плотиков в кунгасы, которые были на «Расковой» в качестве палубного груза. Ни воды, ни запаса питания в них не было. Всё это осталось на спасательных плотиках. На кунгасы не были погружены активные средства передвижения (весла, паруса), не было на них шлюпочных компасов. Не было организовано распределение членов экипажа «пассажира», имеющих плавательный опыт, по кунгасам.
Поэтому, когда спасатели обнаруживали кунгасы, большая часть людей в них уже была мертва. Голод и жажда сделали своё дело. Так из 84 человек, что были обнаружены летчиками Соколом (19 августа) и Козловым (23 августа — на 11 день после трагедии), в двух кунгасах в живых оставалось 16. Люди были сильно истощены, поэтому часть спасенных умирала уже на берегу. Части из них пришлось ампутировать обмороженные части тел. Иногда только пальцы, иногда сами конечности.
Но несмотря на то, что одним Бабановым было спасено людей почти в 2,5 раза больше, чем за всю последующую спасательную операцию, его обвинили в трусости. Тем более, у командования были большие сомнения, что «Раскову» потопила именно подводная лодка, а она не подорвалась на минах. И Бабанова отправили в море. Иди, доказывай, что ты не трус. Доказывай, что там, в районе гибели «пассажира» и двух тральщиков, была подводная лодка.
И Бабанов доказал и первое, и второе. Через 23 дня после гибели «Расковой» он нашел U-362 и потопил её. А между тем, сделать это было далеко не так просто. Достаточно вспомнить, что на долю кап-лея приходится 50% всех подводных лодок Кригсмарине, потопленных военными моряками Северного Флота. Первую, шедшую в надводном положении U-639 (командир обер-лейтенант Вихман), 28 августа 1943 г. северо-восточнее мыса Желания потопила советская подлодка С-101 (командир капитан-лейтенант Трофимов), всадив немцу в борт три торпеды.
Между прочим, боевой счет Бабанова мог быть и большим. Но он не обнаружил находившуюся неподалеку от U-362 другую лодку группы «Грайф» - U-739. Не обнаружил, несмотря на то, что последняя даже произвела по тральщику торпедную атаку. На счастье Т-116, безуспешную.
0 Ответить
Фриц был прав в своих подозрениях. U-362, получив пять пробоин, затонула 05 сентября 1944 г. в 10:48 в Карском море, недалеко от остова Уединения. Потоплена глубинными бомбами, сброшенными с советского тральщика Т-116 (ленд-лизовский номер АМ-116, командир – капитан-лейтенант В. А. Бабанов). Весь, находившийся на борту экипаж (51 человек, включая командира), погиб. На момент гибели обер-лейтенанту Людвигу Францу исполнилось 26 лет.
0 Ответить