Вчера. Как шагается по шпалам без клавесина на душе?

Вечером пришлось спуститься в метро, так как машина в ремонте, а ехать надо было на «Тульскую», на клавесинный концерт знаменитого Гельдмана. Я хоть метро и не люблю, но «Яндекс» сказал, что так быстрее будет, чем в такси по пробкам. И дешевле, у меня ж удостоверение специальное.

Зашёл в вагон, встал позади стайки гимназисток в белых полушубках и читать начал. «История керамики Древнего Рима», составитель Татаринов А. В., чтиво увлекательнейшее, от «Пушкинской» до «Серпуховской» за минуту доехал, так показалось. И уже выходить скоро, я уже книгу убираю, как вдруг поезд замедлился, замедлился, прокатился по инерции и замер. И свет исчез, но не весь, дежурные лампочки остались, и тишина такая наступила — не звенящая, но тревожная.

Гимназистки между собой зашушукались, а женский голос в другом конце вагона громко-громко так: «Ну всё, Анзорик, мы в туннеле встали, не знаю, надолго, нет, без меня начинай или Виолетте позвони, она на машине, быстро приедет». И стоим в тишине, три минуты, пять…

И никакого объявления по громкой связи, и я хотел уже кнопку «Вызов машиниста» нажимать, но вспомнил, что в первом вагоне еду. Обогнул гимназисток, к двери кабины подошёл, постучал… «Благородный мужчина! — говорю. — Объясните нам произошедшее!»

Дверь открылась, благородный мужчина вышел, весь в форме и с надкусанным яблоком. С настоящим, не от Стива Джобса. «Извините — говорит. — Забыл совсем. Авария на подстанции, сейчас контактный рельс отключат и по шпалам на „Тульскую“ пойдём. Ещё раз извините».

И как-то спокойно стало, потому что машинист не будет яблоко есть, если что-то страшное случилось. Только мужик какой-то из сидячих возмущаться стал. Почему, говорит, я должен пешком до «Тульской» идти, если я тридцать пять рублей заплатил, чтоб до «Нагатинской» срочно доехать? И что мне делать, спрашивает, если я опоздаю, а у меня бизнес и я деньги потеряю?

Мы всем вагоном решили, что это курьер срочной доставки, а потом оказалось, что ничего срочного у него на «Нагатинской» нет, дом только с диваном и телевизором. А вскоре какие-то люди — тоже в форме — появились, в полумраке плохо видно, мужчины или женщины, и стали двери между вагонов открывать, не паниковать просили, и рация у кого-то из них верещала, что, мол, контактный рельс отключен, выводите пассажиров.

Через кабину спустились на рельсы, я первый оказался, за мной гимназистки, мужик этот с «Нагатинской»… Пошли потихоньку. Впереди, как фея, или как Данко, или как светлячок, не знаю даже, девушка с фонариком, из метрополитеновских, потом мы, и тишина, только шагов шуршание и вздохи от стен. Даже ребятёнок какой-то, он с мамой был, не капризничал, не пищал, а серьёзно шёл, как взрослый, и не моргал совсем.

Гимназистки всё по сторонам смотрели, крыс, наверное, легендарных высматривали, а я в рельсы вглядывался. Интересно, думал, какой из них контактный, а какой простой, чтоб контактный не задеть ненароком. Отключить-то его отключили, но всё может быть, сейчас начальник метрополитена в рубильную ворвётся, заорёт на дежурного, что, мол, час пик, а вы электричество отключили, уволю всех, включить немедленно, и включат же от страха, и только потом про нас расскажут.

Знаю я, как это бывает. И аварию уже устранили, и побежит ток по проводам, и мало нам здесь не покажется. Хотя аварию только к утру устранят, можете мне поверить, часто с этим сталкиваюсь. Но мало ли что, и на ребятёнка я постоянно оглядывался, чтоб он не трогал ничего. Нас-то шибанёт, не жалко, а ему страной рулить. Гимназистки-то тоже молодые, но дисциплинированные, прямо по моим шагам шли.

И вот мы идём-идём, стены давят, звуки какие-то странные, эхо, никто даже не фотографирует ничего, селфи эти свои не делает, поникшие все, притихшие, а «Тульской» всё нет и нет, и даже света впереди нет. И сорок метров земли над нами, и кладбище старое, старообрядческое, тоже над нами. Нервирует, конечно, немного.

Я гимназисткам историю весёлую про это кладбище рассказал, вычитал где-то. Развеселить хотел. Они, правда, даже не улыбнулись, гнетущее такое настроение, и ребятёночек сзади подвывать начал. И мамаша его шипела, то ли на него, то ли на меня за историю эту.

Тут ещё мужик с «Нагатинской» ныть начал, что он домой хочет и пусть ему деньги за проезд вернут, что он не собирается головотяпство метровское оплачивать, что он проездной не для того покупал, чтоб под землёй да ещё под кладбищем полжизни провести, и даже чай горячий никто не предложит, а тут вдруг раз — «Тульская»! Она ж тоже не освещена, тоже дежурные лампочки только, поэтому её и не видно было.

По лесенке на платформу поднялись, там уже и полицейские, все вежливые, успокаивали нас, хотя никто особо уже не нервничал. Мрачные все были, это да, зря я им про кладбище рассказал, как гробы истлевшие на рельсы падают и черепа на шпалах валяются. Эскалатор не работал, но на «Тульской» он маленький, двадцать ступенек.

Я перед ним хотел гимназисток вперёд пропустить и маму с ребёнком, но полицейский мне сказал, что не надо давку создавать и подвиги имитировать. Наверх, говорит, там уже автобусы бесплатные, и вперёд, по своим делам.

Я поднялся, в подземный переход вышел, а там… Свет мелькнул дневной, солнечный, я-то думал, вечер уже. Я к этому свету так рванулся, споткнулся на ступеньках даже, и на небо смотрю, там голуби, и небо голубое, и солнышко, и люди вокруг разговаривают, и воздух свежий-свежий, будто на море.

И одна гимназистка меня догнала и обняла, я смотрю, а она плачет. Ты что, говорю, зачем ты это, посмотри вокруг, все весёлые, и воробушки чирикают, и тепло-то как, и ширь какая с далью, и жених у тебя принц будет. Она улыбнулась, меня в щёку чмокнула, и они всей своей стайкой упорхнули куда-то, в «Шоколадницу», наверное.

А я ещё постоял, подышал и пошёл потихоньку. Живой, здоровый, клавесин в душе играет, да и вообще настроение великолепное. Облегчение какое-то, как будто все грехи отпустили мне в том туннеле. На концерт не пошёл, зачем мне два клавесина, один в душе, а один на сцене. Такси поймал и домой поехал.

Даже интервью никому давать не стал, хотя телефон разрывался. Отключил его и всё. Я ж главный энергетик московского метрополитена… Но они моё мнение и так знают, в прошлый раз им говорил. В подземелье, я считаю, света быть не должно, на то оно и подземелье.

Уволюсь, наверное, завтра. Ну его, метро это. Зарплата хорошая, но эти глубины, мрак туннельный, кладбища сверху, аварии… Я б вообще его засыпал.

Уволюсь и буду клавесины делать. И керамикой для души займусь.

Как-то так вот вечер прошёл. А про гробы я всё-таки зря, наверное…