В чем тяжесть ожидания финала? Сатирический рассказ

Председатель жилищного товарищества, Петр Семенович Подрасчетов, умирал. Уже неделю он не покидал пределы спальни. Эксклюзивные шторы, купленные его супругой по десять тысяч рублей за метр, были плотно задвинуты.

Тусклый свет итальянской лампы, стоявшей у самого изголовья массивной кровати, делал лицо страдальца немного вытянутым и бледным. Щеки Петра Семеновича уныло свисали на опущенные плечи. Больной изредка открывал тяжелые веки, с протяжным вздохом обводил взглядом комнату и слабым жестом подзывал супругу. Анна Васильевна в ту же секунду оказывалась рядом.

— Что тебе, дорогой? — обычно спрашивала она, заботливо утирая несуществующий пот с напряженного лба мужа.

— Ты, того, договорись со священником, пусть придет, — слабо шептал Петр Семенович, и слезы крупными каплями скатывались на шелковую наволочку.

— Что ты? Что ты? — слабо возражала супруга, перебирая в голове список знакомых, которые могли бы посодействовать в столь деликатном деле.

— Чувствую, что скоро, недолго мне страдать.

— Но врачи…

— Что врачи, что они понимают? Я чувствую, понимаешь, чувствую. Вот только как ты, без меня-то? —  и глубокий стон вырывался из груди Петра Семеновича.

— Петенька, ты бы поел. Я вот и бульончик сварила, и котлетки на пару натушила.

— Ну, разве бульончику с котлетками, — Петр Семенович тяжело поднимался, с трудом опирался на взбитые подушки, подложенные заботливой рукой супруги под спину, и съедал с видимым удовольствием тарелку бульона, закусывая нежнейшими куриными котлетками. Потом он выпивал большую чашку чая и со стоном опять ложился на смертное ложе.

Через час он вновь подзывал супругу и диалог повторялся. Устав от бесконечных просьб, Анна Васильевна обзвонила своих многочисленных приятелей и нашла, наконец, человека, способного помочь с визитом священника.

После ухода батюшки остался запах ладана и ощущение неправедной жизни. Петр Семенович теперь стонал почти без перерыва, отталкивал руку жены, протягивающей ему ложку с успокоительным, отказывался от еды. Он то гнал супругу, то призывал ее для долгих, мучительных монологов-исповедей.

— Эх, нагрешил я, матушка, — в речи все больше проскальзывала религиозная риторика.

— Так все грешны, милый.

— Так мне не за всех ответ держать, за себя. И весьма скоро.

— Что ж ты так убиваешься, ведь и батюшка был, отпустил грехи.

— Он-то отпустил, но чую, там, — Петр Семенович поднял дрожащий палец в сторону авторской лепнины, — там, — возвысил он голос, почти перейдя на визг, — там не простят. А все ты: Петечка, ремонт нужен, Петечка, пора авто поменять, Петечка, давай перестроим дачу.

— Так ведь все так живут. Что мне, пешком ходить?

— И походила бы, царица нашлась. А еще мамаша твоя. На одни зубы для любимой тещи истратили фонд ремонта крыш пяти домов. Только вдумайся! Пяти! Да у тещи должны быть зубы до самых пяток. А меня теперь спросят за эти крыши, наверняка спросят, крыши оттуда виднее, — и Петр Семенович снова принимался плакать.

Через сутки потенциальная вдова, осматривая свой гардероб на предмет траурных нарядов, вдруг вспомнила о старушке, к которой прошлым летом ездили с подружкой снимать порчу. Старушка Подрасчетовой понравилась. И пусть вместе с порчей Анна Васильевна избавилась и от внушительной суммы, снятой со счета ремонта коммуникаций, женщина долгое время чувствовала особую благодать.

— Петенька, — обратилась она к супругу, который, устав стонать, лежал с закрытыми глазами. Большая плазма на стене рассказывала о жизни насекомых. — Петенька, — еще раз обратилась Подрасчетова к мужу, — я вот подумала, а не привезти ли нам старушку из деревни, ну ту, к которой я ездила. Может, она поможет, раз у врачей не получается?

— Какую старушку? После которой меня в прокуратуру вызывали?

— Да, да, Петечка. Она — кудесница.

— Это не она, это я кудесник. Так прокурорских запутал, что они готовы были эти трубы за свой счет поменять.

— Давай я съезжу?

— А что? Хуже не будет. А деньги, что от них проку, зачем мне они теперь? — и Петр Семенович снова заплакал.

В машине Анна Васильевна обдумывала свое туманное будущее. «Конечно, после Петечки останется кое-какой капиталец, машины, квартирка неплохая, дачка, но ведь все это довольно быстро кончится без вливаний. А что если снова замуж пойти?» — на этой мысли машину Подрасчетовой так занесло на повороте, что она едва избежала столкновения.

Успокоившись, она вновь завела мотор, перебирая в голове возможных кандидатов на роль супруга. Самым перспективным, по ее мнению, был холостой знакомый Петра Семеновича, сотрудник жилищной инспекции, Кузьма Сергеевич Мохнолапов. «Придется шить пуританский траур, Кузьма Сергеевич весьма строгих правил», — думала женщина, притормаживая у неприметного домика ведуньи.

Бабка Матрена быстро собрала необходимое в узелок, попутно торгуясь о цене. «Ты, милка, не сумлевайся, мы твоего быстренько на ноги поставим. А уж ежели планида ему такая выйдет, то я тебе хорошего женишка наворожу. Что красоте вдовствовать», — приговаривала старуха всю дорогу до города.

В доме она первым делом подожгла пучок какой-то травы и обошла с этим факелом все углы квартиры, постреливая живыми глазками на великолепие убранства.

«Не сумлевайся», — обратилась она к хозяйке, очерчивая кругом супружескую кровать, на которой затаился Петр Семенович. Бабка долго шептала, затем что-то жгла, лила, в завершение побрызгала на больного из привезенной склянки. Остаток жидкости велела выпить, сообщив, что зелье это совершенно безопасно, сплошь из натуральных продуктов — лягушиных лапок, комариной настойки и мышиного помета. После перечисления ингредиентов мужчину стошнило, а бабка довольно пересчитывая купюры, проговорила: «Ишь, милой, вот и хворь из тебя вышла».

И действительно, больше часа Петр Семенович лежал молча, наблюдая за оздоровлением организма. Но вскоре в его животе началась такая буря, что мужчина понял, деньги старухе заплатили зря. Он метался по кровати, призывая поочередно жену, тещу, правление и ревизионную комиссию. К утру измучившаяся супруга собрала руководство товарищества у изголовья больного.

Петр Семенович начал самую главную исповедь. Он рассказывал обо всех липовых сделках, раскрывал тайны проводок и нецелевого использования средств. Собравшиеся товарищи молча слушали, лишь изредка глуховатый Сергей Данилович пытался задать вопрос, но на него тут же прикрикивали.

К концу исповеди больной покраснел, пот тек ручьями по крупному лицу, но Петр Семенович был доволен. Он потребовал у собравшихся написать бумагу с отпущением всех грехов, совершенных за время председательствования.

— Ты положи ее со мной в гроб, — прошептал он, обращаясь к супруге. Раскаяние лишило мученика последних сил.

В скорбном молчании уходили члены правления. Каждый из них продумывал варианты для продвижения своей кандидатуры на вакантное место, которое должен в ближайшее время освободить Подрасчетов.

А Петр Семенович неожиданно плотно отобедал и впервые за время болезни крепко уснул. Утром следующего дня он поднялся и отправился на службу.