Прыжок из поднебесья (рассказ, получивший премию «Писатель года»)

В моей жизни такой период наступил где-то на втором или третьем курсах института, то есть лет около двадцати от роду. К этому времени я уже обзавелся значком «Альпинист СССР», принял участие в двух сложных категорийных горных походах, плюс одним попроще даже руководил, обошел на лыжах почти всю Карелию, прошел на байдарках, ну об этом история умалчивает, поскольку, хотя на байдарках я действительно ходил, те расстояния сейчас мне кажутся просто смешными. Ну, а самое главное — я считался заядлым и опытным туристом, и на меня с уважением посматривала зеленая туристская молодежь.

Но всего этого было мало, кровь буквально кипела в жилах, казалось, я могу горы свернуть, где только ту точку опоры найти, интересно было бы знать. И вот тут на доске объявлений около БАЗ ‘а (для несведущих: это большой актовый зал), где постоянно, как сейчас сказали бы, тусовался самый активный и деятельный народ, появилось объявление. Текст его я, разумеется, забыл, но смысл врезался в мою память на всю жизнь: производится запись в секцию по прыжкам с парашютом — такой вот смысл был у этого объявления. Нас, туристов и альпинистов, записалось туда человек двадцать, ну, а кроме нас еще, может, набралось около десятка всяких прочих одиночек, а больше, как потом оказалось, было и не нужно.

Закончились теоретические занятия, и вот как-то ранним февральским  утром мы собрались на Курском вокзале, залезли в электричку и отправились в Серпухов, где на привокзальной площади нас ждал длинный автобус с одной дверкой, расположенной рядом с водительским сиденьем. Видели вы, наверное, такие автобусы в кино. Еще минут двадцать неторопливой езды по заснеженным сельским улицам, и вот мы оказались около забора, огораживающего летное поле с виднеющимися вдали самолетиками. На стене небольшого одноэтажного здания висела табличка, сообщающая всем желающим, что именно здесь под эгидой ДОСААФ находится летный клуб.

Ворота открылись, и автобус, так же не спеша, вполз на территорию. Через несколько минут мы все уже стояли, вытянувшись в одну шеренгу, перед лежащими на земле парашютами, а за ними торчал какой-то дядька, из руководства клубом, наверное. Решили мы так, поскольку одет он был в летную кожанку, с шлемом на голове, на котором очки-консервы держались, знаете такие, в которых летчики первых лет того века летали. Мы и подумали, что это начальник какой. И вот там он нам рассказал леденящую кровь историю, произошедшую на прошлой неделе с одним из таких же смельчаков, как и мы.

Случилось это, к счастью, не здесь, а на другом, но тоже подмосковном аэродроме, ведь таких клубов, по всей стране разбросанных, в то время хватало. Маленькую заметку о происшествии я уже видел, она была в «Вечерней Москве» опубликована, была такая газета, которая практически в каждом доме водилась. Но в газете была скупая выжимка, а здесь под проплывающими по голубому… Сами знаете, какой цвет бывает у неба в погожий зимний денек. Так вот под проплывающими по голубому небу облаками, под таким чувствительно прохладным ветерком, температура, кстати, была на улице около пяти-семи градусов, легкий морозец, значит, был, нам и рассказали эту историю, очень подробно и в таких красках, чтобы мы, наверное, отказались все сразу поголовно от этого рискованного поступка.

Произошло там, в другом клубе, вот что. У одного из прыгунов не раскрылся парашют, бывает это редко, но тут случилось. Парашют был с принудительным раскрыванием, то есть все как в кино, к специальному тросу, натянутому внутри самолета, пристегивают твой фал, который и должен вытянуть парашют и автоматически после этого отцепиться. А тут что-то не сложилось, может, парашют был неправильно собран, может, еще что, но и парашют не вытянулся, и фал не отцепился.

Дядя из руководства, который все это доводил до нашего внимания, на секунду замолчал, чтобы мы до конца прониклись и осознали уже сказанное, затем продолжил:

— А сами понимаете, дело это происходило там, вверху, — и он поднял голову к небу, показывая пальцем на одно из небольших облачков.

Мы все покорно тоже задрали головы, но ничего кроме этого облачка там не смогли увидеть. Инструктор продолжил:

— Вот и представьте себе, что там происходило, — он опять ненадолго замолчал, наверное, так ясно представил себе ту картинку, что даже говорить не мог, но мы себе ничего представить не могли, не знали мы, что представлять надо, поэтому терпеливо мерзли.

— Самолет-то только что взлетел, еще первый заход делал, народу внутри полно, а самое страшное — топлива в баках тоже много. Самолет летит, а за ним человек, на веревке привязанный, болтается, крутится вокруг себя, и что там с ним, никто не знает, может, он уже давно сознание от страха потерял, кто ж это знает. Был бы он парашютист — другое дело, а так — салага, первый раз прыгнуть захотел, вот так же, как и вы, например, — и он опять замолчал.

Мы переступали с ноги на ногу, мороза сильного, конечно, не было, и ветерок такой совсем слабенький, было бы и не холодно совсем, но одеты мы были не по погоде, мы же не собирались целый час на улице строем на одном месте стоять, вот и надели что полегче, молодые же еще были. А тут еще история с непонятным концом, да дядька такой впечатлительный, про себя переживающий попался, одним словом, не жарко нам было.

— Был бы он настоящий парашютист, — продолжил он, — мы бы его изнутри обрезали, а он на запаске и спустился бы без проблем, а тут новичок. Что делать? — и он опять замолчал.

Мы тоже не знали, что можно в таких случаях делать, советовать никто ничего не стал, все терпеливо ждали продолжения рассказа. Стало даже любопытным, чем же закончилось дело, в газете об этом происшествии было только упомянуто, да результат был описан, но об этом позднее, потому что мои последующие приключения явились косвенным следствием того самого результата. Видите, как все это переплелось, но еще раз повторю, к этому мы еще с вами доберемся.

— Решили тогда сделать вот что, — человек собрался с духом и начал говорить без уже привычных нам пауз. — Надо выработать всю горючку, максимально снизиться и над одним из больших сугробов его обрезать. Ну, зачем горючку выработать, думаю, объяснять не надо? — спросил он и тут же начал объяснять, мы даже ответить на его вопрос не успели.

— Дело в том, что если бензин в баке будет, а летчик немного ошибется, то при падении взорваться эта птичка, — и он показал рукой куда-то в сторону, — может, а с пустым баком обойтись может, не взорвется, то есть. Так и сделали, к счастью, горючего в бак наливают, только чтоб на два захода хватило, немного, значит. Ну, много, немного, а минут пятнадцать они кружились и лишь потом сделали, как задумали. Получилось все как по писанному, как ожидалось, значит. Парень живой был и даже в сознании, испуганный только, а вы бы не испугались?

Мы даже головами покрутили, демонстрируя, что ничего бы мы не испугались, но он уже продолжал:

— В больницу его доставили, вот там и оказалось, что те самые минут пятнадцать для человеческого организма, который там болтался, — и он опять пальцем в небо ткнул, — это очень много. Дело в том, что у него один валенок с ноги свалился, в валенки, понимаешь,  он был для тепла обут, да и рукавицы он тоже потерял, а ветер там был страшенный, скорость-то у самолета ведь большая, вот оттуда ветер и образовался, пальцы малец и поморозил, их там в больнице и…, — он сделал такое характерное движение, как будто отрезал что-то ножницами.

Мы молча стояли, переживая все рассказанное, а инструктор замолчал и чего-то ждал, наверное, нашего добровольного отказа от прыжка. Мы молчали и тоже ждали, что дальше-то будет, даже интересно, неужто отменили все прыжки, запретили это дело и мы, так не прыгнув, и вернемся домой?

Дальше все было не так грустно, как мне представилось, оказалось, что в ДОСААФ сидят люди с хорошим чувством юмора, иначе до такого додуматься было бы невозможно. Нам тут же выдали ножи грибника, знаете, такие с деревянной ручкой, в которую откидное лезвие защелкивается. Ножи были совершенно новенькие, в каком-то солидоле даже измазанные.

Я сразу же попробовал его открыть, ничего себе, какая там пружина оказалась тугая, я ножик с помощью зубов только и сумел раскрыть. Как же это все в штопоре, в какой ты можешь попасть,  как нам только что рассказали, делать, там точно не откроешь. Ну ладно, закрыть надо да убрать эту игрушку куда подальше, решил я и услышал с обеих сторон характерные щелчки, народ тоже начал ножи убирать. К прыжку надо уже готовиться, парашют примерить, да лямки подогнать, к нам уже направлялись специально подготовленные люди, чтобы помочь со всем справиться.

Одного неловкого движения хватило, чтобы кусок моего пальца попал под новенькое лезвие, и я на себе самом проверил остроту этого ножа. Острым он оказался, зря говорят, что в магазинах все ножи тупые, ничего ими, мол, не отрежешь, я вот отрезал и даже очень немаленький кусочек своего родного до невозможности пальчика. Кровь, хотел написать, хлынула, но одумался: если бы хлынула, то меня точно за ушко бы взяли, как шкодливого котенка, да из строя вывели. Нет, она потекла, но не так уж и сильно, неприятно это да, больно тоже, но бояться нечего было.

Я трикотажную перчатку сразу же натянул, палец порезанный  зажал, чтоб никто кровь не заметил, и за парашютом нагнулся. Тут и помощник, из местных который, подоспел и надеть парашют мне помог, и лямки подогнал, подготовил к прыжку, значит. Перестроили нас по какому-то одному им ведомому ранжиру, ну не по росту — это уж точно, скорее, по весу подбирали, и мы к самолету направились.

В самолет по двенадцать человек, как помнится мне, а может, и по-другому, но мне запомнилась именно эта цифра, залезало, это вместе с инструктором, который с нашей, например, группой летел. Шум двигателя был достаточно сильным, но слышать друг друга вполне возможно было. Инструктор наклонился ко мне, я у самого люка оказался, а это означало, что и прыгать мне первым придется, и сказал внушительно так, что я сразу же согласился:

— Ты тяжелее меня и прыгать должен первым, иначе на мой купол сесть можешь, но я должен первым на земле оказаться, поэтому сделаем так: я прыгну, ты отсчитаешь точно три секунды и прыгнешь. Умеешь секунды считать?

Я кивнул головой, но он даже не посмотрел на меня, а продолжал говорить. Интересная манера у них здесь на аэродроме вопросы задавать сложилась, подумал я. Вопрос задают и сами же на него отвечают.

— Секунды надо считать так: размеренно, не частя, говорить про себя — и раз, и два, и три, и прыгай. Ясно?

Мне-то это было ясно, но поскольку мотор у самолета работал, то слышал все, что инструктор говорил, лишь я один.

Все то время, пока самолет подлетал к невидимой в небе, но существующей в реалиях точке, где надо начинать прыгать, я думал только об одном, течет кровь или нет. Боль утихла почти совсем, а вот мысль, что там кровь продолжает идти и перчатку потом придется долго отмачивать, прежде чем она снимется с руки, меня мучила.

То ли загорелась зеленая лампочка, то ли я этого в кино насмотрелся, я уже не знаю, но наступил тот момент, когда прыгать уже надо было. Инструктор подошел к краю открытого люка и шагнул в пустоту, здорово это у него получилось, просто загляденье. Я стоял и про себя считал, как он наказал делать, но тут сильнейший удар коленом в зад — и я, кувыркаясь, вылетел из самолета. Ощущение, прямо скажу, то еще, мало того, что меня как труса выпихнули, так еще и по копчику врезали, больно, однако.

Я не успел все это домыслить, сильный рывок — и я болтаюсь в лямках парашюта, открылся он, а надо мной с хлопком еще один купол открылся, а вот еще один, и менее чем через минуту все мы, те, кто попал в первый заход, парили в воздухе. Ощущение непередаваемое — внизу белая поверхность, но она так далеко и совсем не приближается, а наверху голубое небо, красота, даже песню какую-нибудь запеть захотелось.

Ну ладно, висеть в лямках не очень-то комфортно, надо садиться в то седло, которое у парашюта имеется. Уселся. Еще раз осмотрелся. Никаких перемен. Земля все так же далеко. Приближаться как будто бы не собирается. Самое время пальцем заняться. Интересно же, течет кровь или нет. И так я увлекся такой вроде бы простой проблемой, как снятие перчатки, что момент, когда земля начала стремительно нестись на меня, я попросту пропустил.  Очнулся лишь, когда услышал в матюгальник, это рупор такой, дикий ор:

— Ты, что делаешь, по ветру, по ветру разворачивайся!

Я попытался что-то изобразить, но сильный удар о землю свел все мои попытки на нет. Вот тут я уже испытал настоящую боль, болела левая пятка, попавшая в накатанную колею от самолета. Кое-как встав, я подтянул к себе парашют, который никак не желал поддаваться, а все стремился куда-то ввысь, но я ловко, как и учили, подтянул нижние стропы, купол сложился и сдался.

Дальше помню плохо, все было, как в тумане. Пришел я в себя уже в автобусе, я сидел на переднем сидениье у самого выхода. Оживленные, шутя и смеясь, мимо проходили мои товарищи, они похлопывали меня по плечу, мол, ты тоже молодец, но я себя таким не ощущал, как-то все не так сложилось — и палец этот дурацкий, и пинок в задницу, и такое неловкое приземление.

Наконец все расселись, оказалось, что ни одного свободного места не осталось. Буквально через пару минут к автобусу, в котором уже была закрыта та единственная дверь, постучали два каких-то парня, но водитель не обратил на них никакого внимания, и автобус медленно начал движение.

Мы, которые сидели спереди, не поняли, что там произошло, только звон стекла разбитого и услышали. А вот сзади уже крики раздались нешуточные. Я оглянулся и увидел, что одна из девчонок с заднего ряда закрыла лицо руками, а из-под них течет кровь.

— Стой, стой! — все еще кричали сзади, хотя автобус-то уже стоял.

— Вон они, смотри, сейчас за поворотом скроются.

Дверь автобусная открылась, к ней уже пробиралось несколько парней, но я-то сидел у самого выхода, да и не зря я в легкоатлетической секции тренировался, стартовый рывок у меня, говорят, очень даже ничего был. Вот я и выскочил из автобуса первым и, пока двое парней к повороту за угол подбегали, я их уж почти достал.

Но тут начало происходить что-то непонятное. Эти парни прекратили бежать, а начали прыгать куда-то в сторону деревянного забора, тянущегося вдоль улицы. Калитки вроде все были заперты. «Ну вы попали», — мелькнула у меня мысль, и я ускорился.

Нет, не зря наш тренер учил нас рваному темпу, мой рывок сразу же приблизил меня ко второму парню буквально на расстояние вытянутой руки, я ее и вытянул и попытался схватить его за шарф, который болтался сзади. Все было бы хорошо, но между нами была полоса чистого снега, через которую эти деятели только что перепрыгнули. Они-то прыгали, зная зачем, позднее в милиции оказалось, что они местные, на параллельной улице жили. Так вот, они прекрасно знали, что там пушистым, несколько дней назад выпавшим снегом припорошена была глубокая канава, в которую я со всего размаха и уткнулся.

Уже в электричке мне рассказали, что я провалился почти по пояс и лицом сильно ударился о какой-то корень, торчащий из земли. В общем, ребят этих догнали, а нас с той девчонкой, в автобусе пострадавшей,  доставили в местную больницу. У нее были множественные порезы на лице, один из этих мерзавцев разбил стекло автобуса, в которое девочка смотрела.

-  Хорошо, она в очках была, — сказала медицинская сестра в приемном покое.

У меня же были сильные ушибы мягких тканей головы, но никакой угрозы для жизни не было, вот нас и отпустили домой.

Пятка сильно болела, лицо все распухло, я рассматривал себя дома в зеркало и думал: «Ну, что ж, будем и дальше с парашютом прыгать».

Редакция журнала «ШколаЖизни.ру» от всей души поздравляет Владимира Жесткова с получением премии «Писатель года», которая была вручена за этот рассказ. Мы желаем автору творческих успехов, крепкого здоровья и благополучия!