Как в дебрях кировских лесов когда-то охотились на медведя-овсянника?

Наверное, не зря говорят, что человек жив, пока он остается в памяти тех людей, которые когда-то были рядом с ним.

Если говорить об отцовых родителях, то жили они в фабричном поселке на северо-западе Кировской области, у самой границы с Коми. Фабричным поселок стал по той простой причине, что изначально он создавался при бумажной фабрике, которую ещё при царе-батюшке капиталисты построили.

Только там, в этой Кировской глухомани, капиталисты были какие-то неправильные, совсем не такие, как в учебнике по истории СССР. У нас, как нам, тогда ещё пацанам, рассказывали древние фабричные ветераны, капиталисты для своих рабочих строили дома, школы для их детей, в которых даже музыке обучали. А хозяин фабрики лично приезжал к мастерам домой, чтобы поздравить с Рождеством там, Пасхой или именинами. И, понятное дело, приезжал не с пустыми руками.

В общем, слушали мы и удивлялись. Хотя материальная основа всех этих рассказов — вот, прямо перед глазами стояла. Построенные теми самыми капиталистами, деревянные двухэтажные дома на один подъезд, остававшиеся крепкими, добротными и во времена моего безоблачного детства. И в которых продолжали жить дети тех ещё, досоциалистических фабричных. Наши дедушки и бабушки.

Естественно, и мои исключением из правил не были. Жили в обычном для фабричного поселка восьмиквартирном деревянном двухэтажном доме. И соседей, получается, у нас было… Ну, очень много. Кто-то уже и подзабылся, а вот дядь Васю, Василия Ивановича Кузнецова, с первого этажа помню очень хорошо. Наверное, потому, что был он довольно необычным человеком.

Все остальные были коренные, фабричные, а дядь Вася и его жена, теть Люба — деревенскими, из деревни Аникино (бывший Аникинский сельсовет колхоза «Восход»), со всеми отсюда вытекающими. Если сплавщики…

А надо сказать, что изначально, при капиталистах, фабрика работала на старом тряпье, но с приходом Советской власти её переориентировали на древесину. Благо лесов вокруг да у соседей, в Коми, тогда хватало. Соответственно, в поселке появилась такая профессиональная прослойка — сплавщики. К которой в какой-то мере, через деда и отца, и я относился.

Естественно, опасная работа на реке накладывала свой отпечаток на этих людей. Поэтому сплавщиков у нас в поселке побаивались. Типа, с этими ухарями лучше не связываться. Себе дороже. Хотя я бы не сказал, чтобы сплавщики были такими уж сорвиголовами. Нет, как правило, народ этот был образованный, начитанный, поэтому не только в драке, но и в обычном разговоре класть сплавщикам палец в рот не рекомендовалось. Откусят на раз-два и не поперхнутся.

И вот в нашем почти полностью заселенном сплавщиками доме появляется дядя Вася Кузнецов. И это не могло не пройти незамеченным. Хотя бы по той простой причине, что поднимаясь на второй этаж, например, к нам, он по своей деревенской привычке всегда что-то громко орал и не менее громко топал ногами. Ну, аникинские, что с них возьмёшь?

А ещё у дядь Васи был мотоцикл «Днепр». Черный, с коляской. Машина! Не то что батин «Урал». Сиденья мягкие, большие, заводится с пол-оборота, и звук почти как у теперешних «Харлеев». Хотя, как по мне, у «Днепра» даже помощнее, басистее и резче.

Для своего мотоцикла дядя Вася во дворе, прямо под нашими окнами, построил гараж. Естественно, деревянный. И вот, бывало, сидишь на кухне, сёрбаешь чаёк с сухариками, которые бабуля сушила из того хлеба, что оставался от вчерашней буханки к тому времени, когда я приносил из поселкового магазина свежего, ещё горячего, утренней выпечки… Сидишь на кухне, сёрбаешь чаек и посматриваешь одним глазом — что там во дворе творится. А-ааа… Дядь Вася приехал! Ну, теперь чай, сухари и все остальные дела — по боку. А сам носом — в оконное стекло: ну, сейчас… Начнется!

И вот смотришь: дядь Вася открывает ворота гаража, садится на свой «Днепр» и… По газам! Рев на всю улицу, двор окутывается сизым полупрозрачным дымом бензинового выхлопа и… Дядь Вася на всей дури влетает в гараж. Но не успевает «Днепр» скрыться в темном зеве гаража, как… Бац! И дядь Вася со своим мотоциклом уже снова во дворе.

Как?! Каким Макаром? Он же только, и пары секунд не прошло, как в гараж влетел! Да вот так. Как влетел, так и вылетел.

У задней стенки дядь Васиного гаража стояли две хорошо накачанные камеры. Одна — огроменная, от МАЗа, вторая — поменьше, от передних колес трактора «Беларусь». Поэтому, когда хозяин по пьянке влетал в гараж на скорости, мотоцикл упирался в камеры и его вместе с хозяином моментально выбрасывало из гаража! Но зато «Днепр» был цел и невредим.

Ну, а потом хозяин глушил мотик и потихоньку чапал домой, отсыпаться. А поскольку у него было двое девок, чуть постарше меня, а сын, Ванька, ещё мелкий, то из подъезда выскакивала наша пацанская шарага в полном составе. Кто-то проворачивал ключ в замке зажигания (не до конца, но так, чтобы руль не клинило), двое, с разных сторон, цеплялись за ручки руля, а остальная толпа толкала «Днепр» сзади. И вот так, потихоньку, потихоньку мы и загоняли мотоцикл в гараж.

А как-то по осени… Мы уже в школу пошли, но тех нудных, затяжных дождей и промозглых ночей, что пойдут под конец сентября, ещё не было. Деревья стояли в листве, которая хоть и начала местами желтеть или багроветь, но довольно крепко держалась на ветках, и налетающий порывами ветерок, если что и срывал с довольно густых крон, то так, сущую мелочь. Поэтому если не лениться, встать спозаранку… А поскольку в те давние времена фабрика работала в три смены, то рабочий люд в нашем доме поднимался рано, с первыми лучами уже не жаркого, но ещё ласкового осеннего солнышка.

Так вот, если встать со всеми, то до первого урока было ещё время пробежаться по ближним лесам, чтобы набрать ведро-полтора небольших, как на подбор, ровных волнушек. Они в это время — самое то. Ещё упругие, с белой едкой жидкостью на срезе и, в подавляющей части, без червей.

И вот в воскресенье, как обычно, с самого ранья, выходим на крыльцо, а там уже сидит Василий Иванович собственной персоной. Рука и голова, как у того красного командира, перевязаны. Правда, крови на рукаве нет, зато нога в гипсе. А рядом с ним — кто на дровяном, ещё не расколотом на полешки, чурбачке, кто просто так, на корточках, — наши мужики кружком. Сидят, смолят свои цигарки, кто «Астру», кто «Беломор», и хоть молча, но с интересом смотрят на дядь Васю. Что, мол, случилось-то?!

А Василий-то и довольный, что к нему такое повышенное внимание со всех сторон! «Что-что…». Да вот, ходил на медведя-овсяника. Но ружьё подвело — осечка. Ну, он, естественно, на меня. Ох, уж ломал, ломал мою бедную головушку… Вот тут. Тут. И, видите, ногу сломал. Но и я ему показал манёхо, где раки зимуют. Вот, даже приклад о медвежью голову разбил.

Мужики слушают, кивают сочувственно. Да, под медведем оказаться — не мед и не сахар. А Василий видит такое сочувственное к нему отношение и дальше, в красках и цвете — как его медведь ломал, ломал, но не загрыз. И тут…

Вышла на крыльцо жена дяди Васи — теть Люба. Вышла, да как треснет его по балде! Прямо на глазах у всего честного народа.

 — Да что, — говорит, — вы его слушаете. Ездил он в родное Аникино. Вот там с мужиками и сходил на медведя. Последнее не убранное поле овса осталось. Они, как и положено, сделали лабазы в кронах деревьев, что растут по опушке леса, выходящего к полю, и с ночи засели. Так все — люди, как люди, а этот… Умудрился под утро свалиться с того лабаза. И нет бы, хоть упасть по-человечески: в мягкий мох или хотя бы густую траву. Так нет! Его угораздило прямо на пенек шмякнуться! Ружье сломал, а вдобавок теперь ещё и больничный, скорее всего, не оплатят. Травма-то не производственная. Да ещё неизвестно, сколько он там, на лабазе этом, выпил, пока не заснул. «Для сугреву, для сугреву». А теперь, пока нога не срастется и не выпишут его, на одну мою зарплату — всем пятерым! Медведь его ломал… Да медведь, наверное, их, охотников этих хреновых, километров за сто слышал. И дурак он, что ли, к тому полю подходить, когда там кто храпит, а кто с лабаза так падает, что треск по всему лесу до самого Лальска стоит?!

Вот таким Василий Иванович был охотником. Собак, правда, держал постоянно, но трофеев его как-то особо не помню. Хотя нет, был случай!

Как-то они с младшим братом отца Толиком и его другом съездили на глухариный ток. Правда, вместо глухарей привезли десятка три турухтанов — небольших водных куличков, по размеру чуть меньше голубя, которых подстрелили уже возвращаясь, на мелководье в устье Шилюга. Но это другая история из жизни, которая, пожалуй, заслуживает отдельного рассказа.