Обожженные дети войны: как они выжили? История детства

Но война — штука очень многогранная, сколько людей сгорело в ее пламени, не оставив после себя ни имени, ни фамилии… И даже термин такой был придуман для них — «Неизвестный солдат». Таким неизвестным солдатом, павшим без вести, оказался и мой дед, Иван Иванович Москаленко, попавший под бомбежку фашистских «юнкерсов» летом 1943 года под Курском. Как потом рассказывали уцелевшие в бомбежке — трое со всего воинского эшелона — многие бойцы и командиры даже не успели покинуть теплушки, которые вспыхнули в одно мгновение. В этой огромной топке не осталось даже фрагментов человеческих тел, поэтому ни о какой братской могиле даже речи не шло. Да и станции такой давно уже нет — чистое поле…

Когда я проезжаю по Курской области, всегда устраиваю своему дедушке минуту молчания. Иногда наливаю водку в стограммовый граненый стаканчик. Мне очень не хватает дедушки, Ивана Ивановича, которого я ни разу в жизни не видел. Очень сочувствую своему отцу, который лишился самого дорогого человека в пятилетнем возрасте.

Но сколько еще их, детей войны, пережили страшное горе? Выжили вопреки всему. Отстроили из руин европейскую часть страны. Они никогда не жаловались на трудности, не знали ни выходных, ни проходных. Уходили работать с рассветом, а возвращались за полночь. Им говорили: вы работаете на износ ради своих детей, чтобы они жили богато и счастливо.

Ну не может Россия жить богато и счастливо, не получается! Нет войны, так придумают какие-нибудь реформы, чтобы проверить людей на прочность. Только-только, кажется, начали подниматься после лихих 90-х годов, когда закрывались производства, люди оказывались на улицах, выживали только за счет огородных участков, так на тебе! Новая напасть — имя которой — мировой финансовый кризис. И больнее всего он ударил по пожилым людям, которым и так в жизни довелось хлебнуть горя. По ним, обожженным детям войны.

Двое из них живут совсем рядом с нами. В курортном Светлогорске Калининградской области. Это Антонас Андреевич Максимовас и его супруга Елена Михайловна. Приветливые милые старички, не старосветские помещики, как у Гоголя, а гораздо более приземленные. Очень душевные — любому гостю рады, и с порога готовы накрыть стол. Вот только стесняются, что он нынче не очень-то богат. Но хлеб, соленые огурчики, колбаса — в холодильнике всегда найдутся…

Общаясь с хозяевами чистой, опрятной квартиры, которая находится в самом центре Светлогорска, я не раз ловил себя на мысли: до чего же стойкий и терпеливый наш русский народ. Как бы ни складывалась судьба — песню нашей души не задушишь, не убьешь…

История их жизни, их любви настолько интересна, что я не вправе молчать. Да простит меня читатель за столь трагичный рассказ. Это не праздничный репортаж, а суровая проза войны, забывать о которой мы тоже не вправе…

История первая. В лесу прифронтовом…

Как порой причудливо складывается судьба. Рядовой Максимов из пехотного полка, который входил в армию генерала Ренненкампфа, впервые узнал, что такое Литва в августе 1914 года. Во время наступления он был тяжело ранен и оставлен на одном из литовских хуторов, где местные жители обещали выходить русского солдата. Надежда на спасение была не очень большая, солдат потерял много крови. Но молодой и крепкий организм выдюжил. Наверное, не в последнюю очередь из-за того, что за солдатиком ухаживала молоденькая дочь хозяйки хутора.

С ее помощью Максимов вновь научился ходить, разговаривать, улыбаться. Смешно для хозяйки коверкал литовские слова. А когда окончательно выздоровел, оказалось, что армия Ренненкампфа покинула Восточную Пруссию. Искать своих, пробиваясь по лесам наводненными противником, солдат не стал. Остался на хуторе, тем более, что дочь хозяйки уже ждала ребенка.

Он родился в 1915 году, назвали парня Андреем, в честь русского деда. Мальчишка рос очень смышленым, развитым не по годам, настоящий богатырь. Не одно девичье сердце покорил. А вскоре и сам отцом стал. Очень рано…

Казалось бы, мирная жизнь наладилась, живи — не хочу. Но в июне 1941 года в Литву вторглись немецко-фашистские полчища, и Андрей Максимовас (как его звали на литовский манер) ушел в леса. Вскоре был создан партизанский отряд, в котором подрастающему сыну Андрея — Антону досталась роль связного. Он хорошо знал месторасположения отряда и, рискуя быть обнаруженным, несколько раз пробирался к отцу. Передавал сведения о дислокации войск, об огневых точках гитлеровцев. А однажды, когда Антон в очередной раз прибежал на стоянку партизанского отряда, то увидел, что здесь недавно был страшный бой. Деревья были частью сожжены, частью нашпигованы" свинцом, правда, ни убитых, ни раненых не осталось.

Антон разыскал остатки партизанского отряда через несколько дней. Но отца среди партизан не было, как потом сообщили сыну — он погиб в бою. А парень решил домой не возвращаться, отомстить фашистам за отца. А вскоре Литву освободили наступающие войска Красной Армии. Антона в армию никто не взял — ему было только 15 лет. Но и домой парня решили не отправлять. Его «усыновил» отряд НКВД, который выбивал из окрестных лесов и хуторов недобитых фашистов и их пособников.

 — Страшное время было, — вспоминает Максимовас, — подходишь к леску или хутору, и не знаешь, что будет через мгновение. То ли на смертельный огонь нарвешься, то ли опоздаешь чуть-чуть и увидишь гору расстрелянных мирных жителей, то ли еще что…

Однажды группа под командованием старшего лейтенанта П., в которую входил и Антон, получила задание: обследовать очередной хутор. Пока с десяток красноармейцев готовились войти в дом, командир поставил пулеметчика Максимоваса неподалеку, чтобы он держал под прицелом окна.

Легкой прогулки не получилось: в комнатах прятались бандиты, которые открыли ураганный огонь. Антон поддерживал своих товарищей пулеметными очередями. Какое-то время казалось, что сопротивление будет сломлено в течение нескольких минут. Но сколько длился бой, 16-летний боец так и не узнал. Внезапно что-то горячее впилось в голову, и свет в глазах померк.

История вторая. В рабстве.

Когда началась война, Лёле, так звали среднюю дочь в семье, не исполнилось и 13 лет. Были еще две старшие сестры, остальные четверо детей моложе. Семья жила в небольшой деревне в 12 км от белорусского Витебска. Жили небогато, но коровку держали. Только она, кормилица, и спасала от голода. Молоко было всегда, иной раз снимали сливки на сметану. Масло сбивали реже, по праздникам.

Война заметно ухудшила жизнь. Собственно, прихода фашистов не ждали так рано — «Красная Армия всех сильней!» — так пелось в популярной песне. Но в знойном июле 1941 года гитлеровцы уже заняли Витебск и окрестные деревни. Начались долгие дни оккупации.

Конечно, людям в деревнях главное было выжить. В первые дни гитлеровского нашествия о каком-то организованном противодействии и не помышляли. Да, в витебских лесах прятались остатки красноармейских частей, они пытались организовать какое-то партизанское движение, но их усилия не были скоординированы, а на рожон лезть никому не хотелось. Это было время подвигов одиночек, чаще всего тех, на кого фашисты, с непривычки, не особо обращали внимание.

Так, ровесник Лёли, 12-летний витебский школьник Саша Залецкий, оставшись без родителей (отец воевал на фронте, мать погибла во время бомбежки), в жарком июле 1941-го открыл загрузочные люки в нескольких вагонах-холодильниках, и десятки тонн мяса, которое гитлеровцы собирались отправить в Германию, протухли. Тогда же он научился делать знаменитые угольные мины и подбрасывал их на топливные железнодорожные склады.

Но, повторюсь, это были герои-одиночки. Остальные — безоружные женщины, старики и дети старались жить тихо, чтобы каким-то образом не разозлить оккупантов, которые были скоры на расправу.

Беда все-таки постучалась в двери. Тогда еще на Витебщине не слышали ничего о том, что фашисты на оккупированных территориях начали осуществлять свой чудовищный план геноцида славян «Ост». Не слышали, но на себе почувствовали. Однажды в деревню «запылил» на мотоциклах большой отряд карателей. Согнали всех жителей деревни на поляну, заменявшую площадь. Вперед выступили свои же, продавшиеся за жирный кусок гитлеровского пирога, предатели-полицаи. Один из них громко объявил:

 — Мы составили полный список девушек вашей деревни, тем, кому сейчас 14−15 лет. Другие нам не нужны. В этом списке 29 человек. Если хоть одна из них убежит в лес или еще где-то спрячется, если послезавтра здесь не будет стоять все 29 девушек, командование вермахта будет вынуждено сжечь деревню дотла. Вместе со всеми жителями. Нами уже сожжены несколько непокорных окрестных деревень!

На них, ваших девушек, возложена великая миссия! Они отправляются в Германию!

Женщины и старики оцепенели. Многие из них поначалу вынашивали такую идею: спрятать от выполнения «великой миссии» своих родных. Но куда спрячешь, если каратели окружили деревню кольцом, расставив по периметру автоматчиков с овчарками. И потом — спрячешь одну, а за это расстреляют всю семью…

 — Нас отвезли на машинах в концентрационный лагерь, созданный в самом Витебске, — едва сдерживает слезы Елена Михайловна. — Целый месяц нас проверяли многочисленные медицинские комиссии — девочки с какими-то заболеваниями, явными или скрытыми, не нужны были великой Германии. А через месяц провели подробный инструктаж, где повторили: «Если кто надумает бежать, то расстреляют не только семью беглянки, но и всех жителей ее деревни…

А дальше погрузили в вагоны для перевозки скота и повезли на запад. Сначала мы останавливались в польских городах и селах, помимо немецкой гортанной речи слышалась и певучая польская. Но когда поезд остановился на одной из станции, двери вагонов распахнулись, и нам дали команду: «Шнель! Шнель! Виходи…» Всюду были надписи на немецком языке. Мы поняли, что попали в Германию…

Окончание истории здесь.