Перлюстрация в России: почему власть всегда скрывала существование «черных кабинетов»?

Считается, что первым поставил перлюстрацию на поток король Франции Людовик XV. В России официальная структура для проведения перлюстрации появилась во времена правления Елизаветы Петровны, когда в коллегии иностранных дел был создан «черный кабинет», занимавшийся вскрытием и дешифровкой переписки с заграницей. Естественно, что перлюстрация существовала в стране и до этого, но специальных структур для её проведения не создавали.

Появление в России массовой перлюстрации переписки обычных граждан связывают с именем императрицы Екатерины II, чьим секретным указом на Петербургском почтамте был учрежден «черный кабинет». Все последующие нормативные акты, регламентирующие проведение перлюстрации в стране до начала ХХ века, были тоже только особо секретными, так как противоречили действующему законодательству. Власть прекрасно понимала, что сознательно нарушает закон, и в официальных заявлениях всегда отрицала даже саму возможность проведения в России масштабной проверки частной корреспонденции.

Своего расцвета перлюстрация достигла в середине XIX века, когда в стране резко возросла переписка. В это время или чуть позднее «черные кабинеты» стали действовать не только в столице, но и в Москве, Киеве, Одессе, Тифлисе, Варшаве, Вильно, Тобольске. Существовали они под эгидой тайной полиции, напрямую подчиняясь III отделению Собственной его императорского величества канцелярии, руководившей тайным сыском в империи. Первый главноуправляющий отделения, он же шеф жандармов, граф А. Х. Бенкендорф считал, что «вскрытие корреспонденции составляет одно из средств тайной полиции и притом самое лучшее, так как оно действует постоянно и обнимает все пункты империи. Для этого нужно лишь иметь в нескольких городах почтмейстеров, известных своею честностью и усердием». Насчет «честности» — оставим на совести графа, а вот усердных явно хватало.

При всех изменениях структуры политического сыска, сначала в рамках III отделения, затем Департамента государственной полиции в составе МВД, органы перлюстрации только наращивали свои силы. Там где не было возможности или необходимости создавать «черные кабинеты», права на организацию перлюстрации получали руководители полиции или жандармерии. Они должны были пересылать подозрительную корреспонденцию для проверки в «черные кабинеты», но при оперативной необходимости могли разрешать вскрытие писем и на местах.

Естественно, что подключение к перлюстрации местных полицейских органов приводило к серьезным злоупотреблениям. Зачастую возникала «оперативная необходимость» вскрывать письма, в которых заведомо не было политической крамолы, но была коммерческая информация или частные секреты, интересовавшие конкретных полицейских чиновников. Как использовать полученную таким путем информацию, они решали сами. Уличить их в беззаконии было практически невозможно, так как факт перлюстрации всегда категорически отвергался.

В период царствования Александра III полиция получила секретный указ, позволявший вскрывать любую корреспонденцию, вызывавшую хоть малейшие подозрения на наличие интересующей тайный сыск информации. Этот указ, имевшийся в единственном экземпляре, продолжал действовать до 1917 года. Каждый вновь назначенный министр внутренних дел в присутствии чиновника, ответственного за организацию перлюстрации в стране, вскрывал конверт с указом, внимательно с ним знакомился, затем опечатывал его своей личной печатью. Всего эта процедура была проведена 16 раз, и ни один министр не усомнился в легитимности указа, напрямую противоречившего существующим законам.

Россия всегда была богата на таланты, появились и доморощенные корифеи перлюстрации, столь умело вскрывавшие и обрабатывавшие письма, что ни отправитель, ни адресат не могли догадаться, что их переписка внимательно изучалась. По известным причинам подлинной информации об организации перлюстрации в России чрезвычайно мало. Тем ценнее опубликованные в 1918 году воспоминания бывшего цензора С. Майского, работавшего в Санкт-Петербурге.

По его описанию, «черный кабинет» находился в здании Петербургского почтамта вместе с «секретной экспедицией», просматривавшей периодику, но вход в него был замаскирован под шкаф в кабинете главного цензора. Был и другой вход — малоприметная дверь в Почтамтском переулке, за которой всегда находилась охрана. Попасть в «черный кабинет» могли только избранные чиновники, всего в его штате было 12 человек.

Специальным механическим подъемником в «черный кабинет» несколько раз в день поднималась вся корреспонденция, поступившая на почтамт. Несколько человек занималось предварительной фильтрацией почты, по внешнему виду конвертов, почерку, адресатам и только им известным признакам отбирая письма, которые необходимо перлюстрировать. Таких писем набиралось до трех тысяч в день. Затем письма попадали к специалистам по вскрытию. Обычные конверты вскрывались практически мгновенно. «Если письмо было запечатано большой печатью, так что нельзя было подрезать края печати, не испортив ее самой, то до ее вскрытия приходилось изготовить печатку, чтобы ею, после прочтения и заделки, вновь запечатать письмо».

Четыре чиновника читали вскрытые письма, тратя на каждое всего несколько секунд. При обнаружении «крамолы» письма отдавались писарям для снятия копий или фотографу для изготовления снимков. Если появлялось подозрение на наличие шифра, письма передавались специалисту-криптографу, который большинство несложных шифров умудрялся читать практически с листа, но над некоторыми ему приходилось и попотеть. Письма, в которых могла быть тайнопись, несколькими способами обрабатывались. Если тайнопись проявлялась, специалист по подделке почерков переписывал письмо заново, именно эта копия и отправлялась адресату, а подлинник оставался в полиции.

С. Майский не без гордости отмечал, что «никакие ухищрения, как царапины печати, заделка в сургуч волоса, нитки, бумажки и т. п., не гарантировали письма от вскрытия и абсолютно неузнаваемой подделки. Весь вопрос сводился только к тому, что на перлюстрацию такого письма требовалось несколько больше времени».

Вскрывалась не только частная переписка, но и дипломатическая почта. От вскрытия не были защищены и письма высших чиновников империи. Характерный факт — после убийства 2 апреля 1902 года министра внутренних дел Дмитрия Сипягина Вячеслав Плеве, назначенный новым министром, обнаружил в рабочем столе предшественника копии своих частных писем и несколько копий писем своей супруги. Как говорится, комментарии излишни. О чем говорить, если даже исполняющий обязанности шефа жандармов генерал Н. Д. Селивестров, просивший в частном письме посла в Лондоне оказать помощь в работе с агентурой, одновременно предупреждал его, что ответ следует послать спецпочтой в Министерство внутренних дел, так как обычная почта перлюстрируется, в том числе и адресованные ему письма.

Количество профессиональных перлюстраторов всегда было небольшим. На громадную империю их в 1913 году было всего 45 человек. К чиновникам-перлюстраторам было особое отношение. Большинство их служило на одном месте всю жизнь, не имея возможностей для должностного роста. Поэтому им присваивали чины по особому положению, награждали орденами, устанавливали высокие зарплаты с существенными доплатами за выслугу и персональные пенсии. Руководитель службы перлюстрации мог дослужиться до действительного тайного советника, а этот чин в армии соответствовал полному генералу. Зачастую даже министры были на одну ступень ниже чином. Рядовые же перлюстраторы к концу службы могли иметь чины, соответствующие полковничьим. Это был свой особый мирок, попасть в который было чрезвычайно трудно, но и уйти из него практически невозможно.

Результаты перлюстраций докладывались только нескольким министрам (внутренних и иностранных дел), начальнику Генштаба, руководителю Департамента полиции. Отдельные копии писем докладывались напрямую императору, других лиц с ними могли знакомить только по его указанию. Кстати, императоры к результатам перлюстрации всегда проявляли повышенный интерес. Александр II даже установил для министра внутренних дел Александра Тимашева ежедневный прием для доклада о просмотренных за сутки письмах, причем, он не довольствовался короткими выписками, а предпочитал знакомиться с копиями писем, на которых делал пометки.

Перлюстрация почтовой переписки была, пожалуй, единственной службой в Российской империи, которой никогда официально не существовало, но которую всегда старательно оберегали и лелеяли не только высшие чины государства, но и императоры. Венценосцам ведь тоже не чужды обычные людские слабости, и им иногда хочется на досуге за чашечкой кофе почитать, что же пишут про них министры, генералы или светские дамы. Ведь столько нового про себя можно узнать из чужих писем. А за это не жаль перлюстраторам высокие чины дать или лишний орденок на грудь повесить, глядишь, в следующий раз такое принесут, что будет похлестче французских романов.