«Жизнь по лимиту» (1989). Драма в застенках у перестройки?

Несостоявшаяся примадонна больших и малых театров, Светка, чье левое, творческое, полушарие вечно зовет ее на несуществующие пробы, а практичное правое заставляет привычно семенить по кухне в неглиже и цепляться за любую возможность перейти в партер. Бывший спортсмен, очередной спившийся «Гурин», мечтающий завязать и пойти на тренерскую работу. Мешковатый и немногословный субъект Спиноза, обязанный прозвищем плохо скрываемым остаткам университетского прошлого и диссидентским замашкам. И, наконец, прелестной наружности не поступившая провинциалка Маша, на птичьих правах пущенная в аварийное жилище в ожидании нового сезона вступительных экзаменов.

В преддверии неумолимо приближающегося «праздника жизни» в виде Олимпиады-80 постояльцы-лимитчики смирились с отсутствием горячей воды и электричества, хамством и мздоимством местного управдома и стараются не отсвечивать, задувая свечи во время участившихся ночных рейдов милиции. Однако после очередной облавы на квартире появляется подозрительно жизнерадостный товарищ, чье стремление во что бы то ни стало гнать волну и бороться с унынием неизбежно приводит к катарсису.

Нет ничего проще, чем смешаться с толпой таких же «непризнанных, непонятых, недооцененных талантов» и, оседлав тренд вседозволенности, отвесить пинка многолетнему «низзя». Есть подозрение, что режиссер-дебютант выбрал скользкий путь развенчивания мифов не по велению сердца, а в силу причин объективных: мизерного бюджета, полупустых кинотеатров и голодных актеров, готовых сниматься в чем угодно, хоть за еду, лишь бы оставаться на виду. Отсюда вполне приличный состав исполнителей, в числе которых не только свежая выпускница ГИТИСа Марина Зудина и пока еще малоизвестные широкому зрителю Евдокия Германова и Сергей Газаров, но и популярные в массах Олег Меньшиков, Владимир Стеклов и Сергей Никоненко.

Авторам фильма было легко и просто воссоздать реальность, тем более что за десятилетие ничего не изменилось — мало ли по Москве загаженных коммуналок, каждая деталь интерьера которых буквально вопит о злободневности. Ржавым батареям и замызганным стенам не требуется волшебство операторского искусства или профессионализм художников и декораторов. Они уже в жанре, им не надо выглядеть лучше или хуже, они и так прекрасно отражают действительность. От сколько-нибудь приличного композитора, видимо, избавились по инерции, поэтому за кадром то гулко звенит тишина, то звучит нечто, напоминающее «кошку, застрявшую в водосточной трубе».

Нет ничего глупее, чем купить пропуск в мир иллюзий и полтора часа смотреться в мутное и кривое зеркало. Но, как сказал один известный киноперсонаж той же эпохи, сила-то в правде. А уж правды в социальной чернухе ровно столько, сколько в жизни. Вот они, «милые и родные» сердцу типажи и детали: соседи-алкоголики, быдловатые работники ЖКХ, нищие интеллектуалы, лимита с амбициями, бытовой мордобой (по любви иль просто так) и, само собой, «наше всё» — одинокие лампочки, свисающие с потолка, грязные лужи в подворотнях и скрипучие железные кровати. Почему-то, когда снимали «Гостью из будущего», общественность не волновало, что посреди Москвы стоит заброшенный дом, куда после уроков шастают школьники. В конце 80-х, в том числе благодаря таким вот опусам, подобное времяпрепровождение подразумевало все, что угодно, но только не путешествия во времени.

Казалось бы, все так плохо, что хуже некуда. Но если отбросить всю шелуху, нарочитый цинизм, навязчивые отсылки к «темному советскому прошлому» и топорно снятую обнаженку, то на поверхности останется простая и понятная история любви: она мечтала о принце, который рассмешит ее и увезет к морю, а он оказался трусливым мерзавцем, жаждущим быстрой наживы и легкодоступного тела наивной провинциальной девушки. Все остальное — наркотики, бомжи, менты, предолимпийские зачистки и полное отрицание чего-то светлого и доброго в безвозвратно ушедшей эпохе — дань суровой и злой моде.

Первичный интерес публики, взбудораженной маленькими верами и интердевочками, довольно быстро сменился раздражением, а затем и вовсе равнодушием. Перестроечный «неореализм» оказался явлением мертворожденным, бесполезным и, по сути, никому не нужным. В том числе и товарищу Рудакову, чье имя навеки вписано в новейшую историю русского кинематографа не шаблонно-угрюмой драмой «Жизнь по лимиту», а безвкусной псевдоэротической дешевкой про «особенности русской бани».