Стихосложение-29. Должна ли поэзия быть «понятной» и «нравственной»?

Перейти к предыдущей части статьи

Бывает, что временем востребована сложная экспериментальная поэзия, как это было в начале революционного ХХ века. Но уже в 1930-х годах становится востребована поэзия, обращенная к трудовому человеку, ее язык упрощается и обращается к народному фольклору.

К 1960-м годам, когда уровень образования народных масс повышается, простота приедается и язык поэзии снова становится более изысканным и сложным.

Изысканность плюс сложность далеко не всегда равняются хорошему стихотворению. Юрий Анненков вспоминал, как на одном вечере Маяковский, обращаясь к Есенину (мол, «вот как, Сережа, надо писать!»), прочел свою «Военно-морскую любовь» с необычными рифмами:

По морям, играя, носится
с миноносцем миноносица.

Льнет, как будто к меду осочка,
к миноносцу миноносочка.

И конца б не довелось ему,
благодушью миноносьему…" и т. д.

Есенин ничего на это не сказал, вышел и прочел свою «Песнь о собаке», сорвав град аплодисментов:

…По сугробам она бежала,
Поспевая за ним бежать…
И так долго, долго дрожала
Воды незамерзшей гладь.

А когда чуть плелась обратно,
Слизывая пот с боков,
Показался ей месяц над хатой
Одним из ее щенков.

В синюю высь звонко
Глядела она, скуля,
А месяц скользил тонкий
И скрылся за холм в полях.

И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.

Я замечал, что многие начинающие поэты чаще всего обращаются именно к экспериментальной стороне поэзии. На первых порах она дает им необходимую свободу, привлекает своей необычностью, позволяет прощупать пределы своих возможностей. Но со временем более подготовленные авторы начинают понимать, что писать запутанным и сложным языком легко. Гораздо сложнее передать то же самое языком простым и ясным.

Маяковский, Заболоцкий, Пастернак — все эти поэты постепенно избавлялись от ненужных излишеств. Даже такой отчаянный экспериментатор, как Хлебников, мог написать такие простые и ясные стихи:

Свобода приходит нагая,
Бросая на сердце цветы,
И мы, с нею в ногу шагая,
Беседуем с небом на ты.
Мы воины, смело ударим
Рукой по суровым щитам:
Да будет народ государем
Всегда, навсегда, здесь и там.
Пусть девы поют у оконца
Меж песен о древнем походе
О верноподданном солнца
Самосвободном народе…

Мне мало надо!
Краюшку хлеба
И каплю молока.
Да это небо,
Да эти облака!

Однако такая «простота» не имела ничего общего с примитивностью, в ней (скрыто или явно) оставалось всё то ценное, что было наработано в творческих экспериментах.

С. Аксёненко:
Когда термин «постмодернизм» ещё не устоялся и существовал в нескольких значениях, одно из них, мне было ближе всего. Постмодернизм, в этом понимании — возвращение к классическим привычным формам, но с учётом опыта модернизма. Вот четверостишие из стихотворения Б. Пастернака «Никого не будет в доме…»:

Только белых мокрых комьев
Быстрый промельк маховой.
Только крыши, снег и, кроме
Крыш и снега, — никого.

Стихотворение написано просто и традиционно. Так как писали задолго до всех экспериментов с формой и смыслом, до всех этих «модернизмов-авангардизмов». Но слово «промельк», а также «кроме» на обрыве строки, это уже следы модернизма. На этом примере мы видим, как достижения модернизма, при возвращении к классическим формам, обогащают стихотворение.

Бывает и обратный процесс — когда поэт скатывается от ясности к усложнению. Знаю, что навлеку на себя град упреков, но лично мне кажется, что ранние стихи И. Бродского были намного лучше поздних, очень холодных и чрезмерно отягощенных изысканными излишествами.

Не менее важный вопрос касается «нравственности» поэзии. Известна интересная пометка А. Пушкина, которую он сделал на полях статьи П. Вяземского «О жизни и сочинениях В. Озерова» Это была реакция на фразу статьи о том, что поэт должен «согревать любовию и добродетелью и воспалять ненавистию к пороку». В ответ Пушкин написал:

Ничуть. Поэзия выше нравственности — или по крайней мере совсем иное дело. Господи Суси! какое дело поэту до добродетели и порока? разве их одна поэтическая сторона.

Не знаю насчет «выше» (по-моему, это неравноценное сравнение), но с тем, что это «другое дело», полностью согласен. Хороший портной или каменщик не обязательно должен обладать высокими моральными качествами. И наоборот: если пальто расползается, а кладка получается неровной, вряд ли вас успокоит то, что работник — милейший человек, примерный семьянин и любит животных.

Никакие благие намерения сами по себе не гарантируют высокого качества поэзии. Напротив, прописное морализаторство чаще всего делает стихи мертвыми, несвободными. Цель поэта — искренне и вдохновенно передать словами то, что его волнует. Передать так, чтобы заставить других людей испытать при чтении его строк созвучные чувства. А чувства эти могут быть разными — восхищение, ужас, любовь, ненависть, страсть, смех, задумчивость. Стихи подобно магии должны очаровывать.

В. Жуковский:
Поэт творит словом, и это творческое слово, вызванное вдохновением из идеи, могущественно владевшей душою поэта, стремительно переходя в другую душу, производит в ней такое же вдохновение и ее так же могущественно объемлет; это действие не есть ни умственное, ни нравственное — оно просто власть, которой мы ни силою воли, ни силою рассудка отразить не можем. Поэзия, действуя на душу, не дает ей ничего определенного: это не есть ни приобретение какой-нибудь новой, логически обработанной идеи, ни возбуждение нравственного чувства, ни его утверждение положительным правилом; нет! — это есть тайное, всеобъемлющее, глубокое действие откровенной красоты, которая всю душу охватывает и в ней оставляет следы неизгладимые, благотворные или разрушительные, смотря по свойству художественного произведения, или, вернее, смотря по духу самого художника.

Где же в поэзии место нравственности? — спросите вы. А там же, где и везде — в личности того, кто пишет, и в личности того, кто читает. Вы можете заглянуть в душу поэта через его гениальные стихи, понять и почувствовать, что в них выражено. Но вот принять ли их в свою душу — зависит целиком от вас.

Не стоит также забывать, что настоящие поэты часто пишут не только от имени своего маленького «я», но и используют «энергию» всей человеческой культуры и истории. Подключаясь к этому источнику посредством вдохновения, поэт способен обостренно улавливать дух времени и народные настроения, он как бы сливается со всем знакомым ему миром.

Вдохновение своей творческой энергетикой действительно похоже на Божественную силу. Однако оно подобно свету проходит через все линзы и фильтры личности автора. И то, что в итоге поэт напишет — целиком на его совести. Не помню кто, сказал замечательную фразу:

Утверждать, что ты творишь исключительно своими силами — это тщеславие. Но утверждать, что ты «Божественный проводник» — тщеславие куда большее.

Так или иначе, поэт должен предельно полно и честно фиксировать то, что является ему в состоянии вдохновения. Иначе ему лучше оставить это дело.

Не надо бояться, что в творчестве отразятся какие-то «дьявольские» силы. То, что по-настоящему претит вам, вряд ли проникнет в стих — оно будет отсеиваться еще на уровне подсознания. Или выступит под маской какого-нибудь неприятного персонажа, и то, что он неприятный, тоже будет прекрасно видно.

Да, среди великих поэтов можно найти немало странных людей. Есть бабники, развратники, алкоголики, трусы. Но вряд ли вы найдете среди них циничных расчетливых негодяев, потому что такие негодяи просто не в состоянии полностью и без остатка отдаться силе вдохновения.

Что касается читателей, то им не стоит забывать, что стихотворения — это сжатые, иногда доведенные до крайности, эмоции и мысли. Если поэт написал, что «жизнь кончена» — это совсем не обозначает, что после этого он, разбежавшись, спрыгнул со скалы. В то же время просветленные счастливые стихи могут быть написаны в самый мрачный период жизни. Поэту вообще свойственно испытывать в полную силу самые противоположные чувства. Как говорил герой одного комедийного сериала, «Это дар и… проклятие».

Но умных и чутких читателей даже трагические и безысходные стихи заставляют переживать так называемый катарсис — очищение путем страдания. В то время как глупых и чутких читателей те же стихи могут вогнать в депрессию и в отдельных случаях даже подтолкнуть к самоубийству. Вины поэта в этом не больше, чем вины жары, которая подтолкнула героя романа А. Камю «Посторонний» на бессмысленное убийство.

Не будьте глупым читателем.

Окончание следует…