Байки о детстве в 1960-е годы. Вера в чудо, или Кем быть?

А всё из-за того, что на столбе рядом с их домом висел большой уличный громкоговоритель-колокольчик, в просторечии называемый «матюгальником». По нему транслировали передачи радиостанции «Маяк» и местного поселкового радиоузла. Хочешь не хочешь, а ровно с шести часов утра он с хрипом и треском начинал передавать сигналы точного времени и после секундного молчания самозабвенно заливался государственным гимном.

Это всё было бы ничего, терпимо и привычно, тем более что ночную тишину села всё равно с четырёх часов утра начинало нарушать мычание коров, уходящих со дворов в общественное стадо под предводительством пастуха. Едва только стихала вдали тяжелая поступь стада, сопровождаемая глухим позвякиванием на коровьих шеях колокольчиков-боталов, вперемешку с переругиванием дворовых псов, начиналось сперва неуверенное, а потом всё более настойчивое и нахальное многоголосье петухов. Они то ли дисциплину и порядок в курятниках наводили, отчитывая куриц за плохую яйценоскость, то ли напоминали сельскому механику, что пора запускать дизель-генератор и давать электричество в село. Вот его тарахтенье как раз потом и сменял, подхватывая вечно простуженным хрипом, проснувшийся уличный громкоговоритель.

После энергичного перечисления очередных побед и новостей нашей тогда ещё общей и необъятной социалистической Родины обязательно звучало суровое осуждение американских империалистов с их приспешниками, призывы к дружбе с угнетёнными народами Африки и Латинской Америки, затем следовали бодрые песни с маршами и начиналась передача местного радиоузла про успехи колхозников на полях и фермах.

Сначала хвалили передовиков производства, доярок и механизаторов, а потом очередь доходила до всяких прогульщиков, пьяниц и лодырей. Заканчивалась передача обычно школьными новостями, где тоже были свои отличники и хулиганы с отстающими. Школа была десятилеткой, поэтому начинали со старших, но потом очередь неминуемо доходила и до Вениного класса.

Вот из-за этого «матюгальника» напротив их избы ему даже и школьный дневник не приходилось прятать. Какой был в этом смысл, если всё равно дома тут же узнавали о его очередной сомнительной проделке или плохой успеваемости.

Если честно, то не всегда, конечно, ругали, иногда его и хвалили. Это было пару раз во втором классе.

В начале школьных занятий младшие классы обычно вместе с учительницей ходили на поле собирать колоски пшеницы, остающиеся на стерне после прохода комбайна. Это считалось обязательным элементом воспитания уважения к труду хлеборобов. У Вени, как и у всех, был сшит для этого холщовый мешочек с лямкой через плечо. Смотреть на грохочущий и плюющий в небо дым самоходный зерноуборочный комбайн было куда интереснее, чем собирать лежащие на поле колоски.

Правда, близко к работающему комбайну их не подпускали. Тот фыркал и лязгал своими загребущими агрегатами, как космический робот или Циклоп из «Приключений Синдбада-морехода», глаз было не оторвать. Но когда комбайнер выходил из кабины и спустившись, начинал разбираться с какой-то поломкой, Веня оказывался тут как тут. Помогал ему, таская сумку с инструментами и подавая гаечные ключи, за это ему потом даже разрешали постоять у штурвала.

Разве можно было сравнить это чувство близости и сопричастности с дрожащим, трясущимся, но живим организмом недавно появившихся в колхозе самоходных комбайнов СК-3 с тем обычным ощущением холода от прикосновения к штурвалу жалко скрипящего прицепного комбайна «Сталинец»! Веня с братьями Санькой и Серёгой достаточно облазил их вдоль и поперёк, разломанных и покорёженных, на площадке у машинно-транспортных мастерских. Там стояли уже не рабочие агрегаты, а металлические остатки их скелетов, ржавые и жалкие, но ещё способные поделиться кое-чем с мальчишками. А где ещё можно было раздобыть гаек, лучших пуль и снарядов для их рогаток?

В тот раз Веня хоть и собрал в свою торбу не так много колосков, но когда по местному радио школьников хвалили за работу, диктор не забыл сказать и о его активной помощи механизатору в устранении поломки. Веня был горд и, находясь в центре внимания класса, представлял, что, когда вырастет, обязательно станет механизатором, трактористом или комбайнером.

Можно было бы стать, конечно, и шофёром, но в колхозе был только один «газик» — для председателя колхоза. Поэтому было понятно, что за место водителя всегда будет большая конкуренция, даже когда он вырастет. Ведь все мальчишки в классе мечтали стать шофёрами, чего уж тогда с детства забивать голову несбыточными мечтами?

А второй раз его хвалили той же осенью 1962 года, когда разразился Карибский кризис, о котором непрерывно говорили по радио. Веня, подхваченный общим порывом ненависти к американским империалистам, с энтузиазмом принял самое активное участие в оформлении школьной стенгазеты. Что-то такое на него тогда нашло, что он не только нарисовал картинку, но и сопроводил её собственным стихотворением.

С картинкой-карикатурой вообще проблем не было. У деда был замечательный альбом датского художника-коммуниста Хэрлуфа Бидструпа с множеством изображений буржуев, поэтому позировать для Вениного творения никому из одноклассников не пришлось. Буржуи ведь всегда были с толстым пузом и со шляпой-цилиндром на голове, они у Вени получались хорошо.

А вот со стихами пришлось попотеть, не было у него до этого случая стихами разродиться, не доводила ещё его до этого жизнь и окружающая действительность. Но Веня справился, стихи начинались так:

Не зная покоя,
Проклятые янки
Свободным народам
Готовят подлянку…

Заканчивалось стихотворение оптимистически и победоносно: мол, мы всё равно вместе с братским кубинским народом всех победим, они ещё о многом пожалеют, так их и эдак!

Завуч похвалила, правда, просила заменить слово «подлянка» и ещё пару-тройку слов по тексту на другие, более благозвучные, сохранив при этом общий патриотический смысл. Веня спорить с начальством не стал и долго пребывал в творческих раздумьях и муках.

Можно было, конечно, поменять многие рифмы и слова, но тогда появлялись вообще крепкие выражения, за которые ему точно бы влетело. Да ещё и отвели бы к директору допрашивать, где он в столь раннем возрасте такого нахватался. А в их мальчишеской среде не принято было сотрудничать с директором и кого-нибудь сдавать.

Он, кстати, тогда довольно мягкие выражения допустил. На деревянных стенах их школьного туалета во дворе куда круче слова и выражения были увековечены многими поколениями. Да он уже и тогда знал и слышал некоторые хулиганские стихи Пушкина и Есенина. Во всяком случае он твёрдо верил в их авторство, ведь там так классно было написано и были подобраны такие замечательные рифмы. А ведь их наверняка за это к директору не таскали, ясное дело!

В конце концов, Веня ничего менять не стал, поэтому его карикатуру разместили в углу на самом верху стенгазеты, видно, чтобы малорослая малышня не смогла дотянуться и прочитать его оригинальное творение, изрядно сокращённое уже самим завучем.

По местному радио тоже не решились зачитывать всё стихотворение, просто сказав о нём и рисунке, и похвалили Веню за активное участие. Он опять какое-то время купался в лучах неувядаемой славы, став не только школьной знаменитостью — ведь его иногда стали даже узнавать на улице.

Кем становиться, когда подрастёт, Веня тогда окончательно тоже не смог решить. Конечно, хорошо было бы стать художником. Но неясно, насколько это было перспективно в будущем. А вдруг капитализму скоро наступит конец, о чём постоянно говорили в клубе лекторы общества «Знание» из областного центра и вовсю гремел громкоговоритель на столбе?

Страна ведь целый год уже шла уверенно к победе коммунизма, а в школе ниже транспаранта с надписью «Нам строить коммунизм, нам жить при коммунизме!» находился стенд с указанием лет, остающихся до 1980 года, времени построения коммунизма. И что ему тогда делать, если буржуи исчезнут, кого ему тогда рисовать, ведь Веня пока только их изображать научился. Это был очень серьёзный вопрос.

Оставалась мечта стать поэтом. Правда, его и здесь начинала смутно волновать цензура, с которой он наяву столкнулся в лице требований завуча.

А тут ещё на одной из перемен Веня со своим приятелем Усовым играли в соревнования по конному спорту. Веня был наездником, а Усову досталась роль коня, когда их за этим занятием застала завуч. Веня как раз пришпоривал своего быстроногого жеребца и пытался подбодрить его воображаемой плёткой.

Спешившегося Веню отвели к директору для воспитательной беседы, где обвинили в нетоварищеском отношении к однокласснику. Оправданий его о том, что они всегда менялись ролями и на следующей перемене он бы тоже был лошадью, а Усов наездником, никто не захотел слушать. На другой день Веня опять возглавил рейтинг школьных хулиганов по версии местного радио.

Так что если сравнивать всё положительное и отрицательное в его отношении к репродуктору по соседству, то Веня спал и видел, чтобы матюгальник этот проклятый куда бы исчез, провалился, сломался и замолчал навеки.

В самых сладостных мечтах он представлял себя уже взрослым, электриком, залезающим по этому деревянному столбу с помощью таких специальных когтей и перекусывающим с наслаждением провода громкоговорителя. Без когтей он на столб ни за что бы не полез. У них каждый год на празднике окончания посевной ставили шест с привязанными наверху сапогами или гармошкой. Все же видели, как парни и здоровые мужики срывались иногда оттуда вверх тормашками, так и не добравшись до приза. Нет, без специальных когтей Веня даже в мечтах не полез бы на столб.

Каждый раз проходя мимо громкоговорителя, Веня с ненавистью смотрел на него. Но что он мог поделать, ведь даже стрелять из рогатки по нему не имело никакого смысла — он же был весь железный, как средневековый рыцарь, закованный в доспехи! Спасти положение могло только чудо, какие-то силы даже не областного, а более мощного масштаба!

Самое интересное, что весной 1963 года такое чудо произошло. Веня даже самому себе потом боялся признаться, что втайне мечтал о чём-то подобном. Ночная молния, сопровождаемая жутким грохотом, так лихо ударила прямо в столб и прошлась по проводам, что от них даже жалких лохмотьев не осталось. Оборудование радиоузла сгорело, а бедный громкоговоритель так оплавился, что стал похож на засохший, скукоженный и не распустившийся бутон какого-то отвратительного цветка.

Некоторые взрослые подшучивали, злорадно перешептываясь между собой, что, видно, какая-то идеологически-неправильная передача приключилась на радио, раз высшие силы таким образом расправились с их радиоточкой.

Зато Веня, некоторым образом уверовавший в чудеса, получил возможность мечтать о будущем вне зависимости от чужого мнения, озвученного хриплым и трескучим голосом уличного громкоговорителя.