* * *
Где ты, писательница малосольная,
Молоховец, холуйка малохольная,
Блаженство десятипудовых туш
Владетелей десяти тысяч душ?
В каком раю? чистилище? мучилище?
Костедробилище?
А где твои лещи
Со спаржей в зеве? раки бордолез?
Омары Крез? имперский майонез?
Кому ты с институтскими ужимками
Советуешь стерляжьими отжимками
Парадный опрозрачивать бульон,
Чтоб золотым он стал, как миллион,
Отжимки слугам скармливать, чтоб ведали,
Чем нынче наниматели обедали?
Вот ты сидишь под ледяной скалой,
Перед тобою ледяной налой,
Ты вслух читаешь свой завет поваренный,
Тобой хозяйкам молодым подаренный,
И червь несытый у тебя в руке,
В другой — твой череп мямлит в дуршлаге.
Ночная тень, холодная, голодная,
Полубайстрючка, полублагородная…
Даже тогда, помню, смутила меня жестокость этих стихов. Вот это заключительное Memento mori: череп, мямлящий в дуршлаге…
Но в этой самой юности было не до непонятных «холуек малохольных». Стихи читались тогда для стихов. Душа не покрылась еще панцирем лет — и чувствовать готова, откликаться, вибрировать, гореть. И сигналить вечно голодному студенческому желудку этим хрустальным звяканьем: бордолеззз, омары Креззз… Бульон золотой — сияет мартовским солнцем на хрустких скатертных снегах… И все же, все же: от сиянья этого жизнерадостного, вкусного — к жесткой синеве ледяного налоя, ночным теням, червям несытым… Бррр.
Молоховец… О ком пишет поэт? Смутные воспоминания какие-то — из детской литературы. Да-да, вот оно: «Швамбранская игра в то время сводилась главным образом к воображаемому обжорству. Швамбрания ела. Она обедала и ужинала. Она пировала. Мы смаковали звучные и длинные меню, взятые из поваренной книги Молоховец. На этих швамбранских пиршествах мы немножко удовлетворяли свои необузданные аппетиты» — об этом писал Лев Кассиль в «Кондуите и Швамбрании«!
И предположить хочется, что Арсений Тарковский так же, как эти гораздые на выдумку «докторовы дети», отыскивал в родительской библиотеке книгу эту — про стерлядь, про обеды для гостей и завтраки для детей, про то, как накормить дворню… Он ведь был ровесником героев «Кондуита и Швамбрании». Современником, по крайней мере, — родился в 1907 году. Он видел ту Россию, для которой Елена Молоховец писала книгу. «Подарок» стал обязательным атрибутом, знаком той России. Не случайно, оформляя интерьеры усадьбы дома Блоков в Шахматове для экспозиции «Старый дом глянет в сердце мое», музейщики на одной из полок в кладовой считают необходимым положить «поваренную книгу Молоховец».
Я предположил выше, что Тарковский, как и мальчишки из книги Льва Кассиля, имел в своем детском прошлом встречу с именем Елены Молоховец, с «Подарком молодым хозяйкам». Может, ему не приходилось так «пировать», листая эту книжку (хотя свое детство вспоминаю — такие книжки на меня тогда впечатление производили роскошное!). Но начинал-то он свою жизнь в той реальности, для которой и писала «Подарок» Елена Ивановна.
Помнится еще одно стихотворение Тарковского. Оно — о доме, о семье. О семейной уютной трапезе — красивой, доброй… Может, и все завершилось уже в реальности, может, это — не реальность, а воспоминание. Такое, которое преследует человека всю жизнь, напоминает об Эдеме и изгнании из него… Оно не злое — нежное, оно — воспоминанье горькое об ушедшем прошлом. Довоенное еще, 1940-го года:
* * *
Стол накрыт на шестерых,
Розы да хрусталь,
А среди гостей моих
Горе да печаль.
И со мною мой отец,
И со мною брат,
Час проходит. Наконец
У дверей стучат.
Как двенадцать лет назад
Холодна рука
И немодные шумят
Синие шелка.
И вино звенит из тьмы,
И поет стекло:
«Как тебя любили мы,
Сколько лет прошло!»
Улыбнется мне отец,
Брат нальет вина,
Даст мне руку без колец,
Скажет мне она:
— Каблучки мои в пыли,
Выцвела коса,
И поют из-под земли
Наши голоса.
«Горе да печаль» переживает здесь герой средь знаков времени, которые становятся и знаками, вехами его памяти. Тем надежнее память. Memento mori: помни о смерти — помни об уходе любимых. Но и храни память о них, и тем храни их в памяти живыми! К жизни горе оказывается вызвано этими знаками — «стол накрыт на шестерых, розы да хрусталь…». И тем острее горе, чем незыблемее знаки.
Знаки — значимы. Значимо, например, то хотя бы, что «базовый» расчет продуктов Елена Молоховец в своей книге дает именно на «шесть персон». Вот такая это была жизнь, когда за столом традиционно должны были собираться шестеро. Да, о памяти это. Память о Доме, о корнях, о том, что осталось в прошлом…
А вот сейчас, спустя годы, эти обидные, жестокие стихи заставили меня поискать сведения о героине.
…О Елене Молоховец Россия узнала в 1861 году. Елена Бурман (1831−1918) — дочь начальника Архангельской таможни, выпускница Смольного института для благородных девиц, жена городского архитектора Франца Францевича Молоховца. В какой-то момент своей замужней жизни она осознала: ей есть что сказать миру. Из вседневных записок, из опыта и наблюдений родилась это роскошная книга, питавшая умы, души и желудки россиян в течение нескольких десятилетий.
21 мая великого для империи года, года освобождения крестьян, преподнесла Елена Ивановна читающей публике свой «Подарок молодым хозяйкам, или средство к уменьшению расходов в домашнем хозяйстве». До октябрьской революции 1917 года книга вышла 29 раз!
Эта женщина прожила долгую жизнь, в которой хватило и радостей, и горестей, и славы, и людской неблагодарности. Прекрасный очерк о жизни Елены Ивановны написан Эхбертом Хартманом. К нему я и отошлю желающих узнать подробности.
Та строчка из «Подарка», которая подвигла Арсения Тарковского на злые стихи, вовсе не свидетельствовала о пренебрежительном отношении писательницы к классу-антагонисту. Напротив, Елена Молоховец своей книгой призывала хозяек заботиться и о питании дворни.
Может, эпоха заставила впитать азы классового подхода — и возмутиться в 1957 году этим барским поминанием «людей» (на кухню — людям!)? А может, особенности собственного жизненного пути? Один из хороших знакомых Тарковского недоумевал позднее: «И даже это дурацкое стихотворение о Молоховец — он ее оболгал там, он злющий тогда был, Арсений…».
За что?! А Бог ему судья… И вот теперь — помним Арсения Тарковского, помним Елену Молоховец, но как встретились они там, у ледяного налоя?..
Да, злющие стихи, что и говорить
Оценка статьи: 5
0 Ответить
Герменевтик Беотийский, удивительно, почему действительно интересные и достойные статьи вызывают гораздо меньше откликов и вовсе не вызывают дискуссий, в отличии от типично-психологический переливаний из пустого в порожнее?
Герменевтик, порадовали)))
0 Ответить
Вот Лаура прямо мои мысли озвучила:
) - это моё личное мнение, а литературоведы пишут чёрт знает что!...
...Что меня вздыбачило сейчас, так это сама статья и бег по мысле автора. Ох, как красиво написано. Да это поэзия в прозе. Мне даже, как всегда, не важно о чем. Мне важно КАК. а это ТААААААк! О. бой, еще один день не зря...
А самое первое стихотворение, с которого начинается статья! Ххорошшо!!! КЛАСС!!! Молодец, Арсений! Как он эту Молоховец! Вот именно - столько увидеть всего в этих "отжимках" ! (которые она "порекомендовала" отдать "людям").
А вот то стихотворение про "стол накрыт на шестерых..." - им он обидел Марину Цветаеву... Она жутко оскорбилась на него тогда. Но! Она было не права (!
Вот он - последняя любовь Марины Цветаевой.
Оценка статьи: 5
0 Ответить
Оригинальные стихи.
И вино звенит из тьмы, - поэты умеют видеть то, мимо чего мы обычно проходим или не замечаем. 5
Оценка статьи: 5
0 Ответить
Слава вам, идущие обедать миллионы!
И уже успевшие наесться тысячи!
Выдумавшие каши, бифштексы, бульоны
и тысячи блюдищ всяческой пищи.
Если ударами ядр
тысячи Реймсов разбить удалось бы —
по-прежнему будут ножки у пулярд,
и дышать по-прежнему будет ростбиф!
Желудок в панаме! Тебя ль заразят
величием смерти для новой эры?!
Желудку ничем болеть нельзя,
кроме аппендицита и холеры!
Пусть в сале совсем потонут зрачки —
все равно их зря отец твой выделал;
на слепую кишку хоть надень очки,
кишка все равно ничего б не видела.
Ты так не хуже! Наоборот,
если б рот один, без глаз, без затылка —
сразу могла б поместиться в рот
целая фаршированная тыква.
Лежи спокойно, безглазый, безухий,
с куском пирога в руке,
а дети твои у тебя на брюхе
будут играть в крокет.
Спи, не тревожась картиной крови
и тем, что пожаром мир опоясан,—
молоком богаты силы коровьи,
и безмерно богатство бычьего мяса.
Если взрежется последняя шея бычья
и злак последний с камня серого,
ты, верный раб твоего обычая,
из звезд сфабрикуешь консервы.
А если умрешь от котлет и бульонов,
на памятнике прикажем высечь:
«Из стольких-то и стольких-то котлет миллионов —
твоих четыреста тысяч».
Вл. Маяковский, Гимн обеду
Оценка статьи: 5
0 Ответить
Какой же это гимн? Это едкое едение воспоминаний о СЫТОЙ жизни тех, кто ее помнил. Вот и Тарковский об этом язвил. При советах оставалось только есть глазами. А кушать хоцца, а картинки и названия вкусные, да съесть нельзя. Вот язва и появляется.
0 Ответить
Людмила Есипова, может хватит уже обливать грязью Великую страну? Сколько можно ныть? Для меня это было золотым временем!
0 Ответить
У Маяковского-то - 1915 год
Оценка статьи: 5
0 Ответить
А войну Вы в виду не имеете? А революцию 1905 и не упомнить?
0 Ответить
До февральской революции все было достаточно благополучно, и даже после нее несколько месяцев. Цены росли, были слабые попытки их регулировать, инфляция наличествовала, сухой закон был объявлен, но люди с деньгами имели возможность существовать достаточно прилично. После 1905 года был золотой год России - 1913. Сохранялась ведь вся структура товарно-денежных отношений - а после окт. революции все рухнуло мигом.
Оценка статьи: 5
0 Ответить
И я о том же. Появилась тонкая прослойка богатых, и контраст к ним - бедное большинство.
Что касаемо 13 года -это любимый год тех, кто привык сравнивать. Один год! Вдумайтесь, не десятилетие, а год! Разве миг может быть показателем стабильности? Просто совпало логическое развитие послекрепостнического экономического развития и начала капиталистического "самосознания". Достигло какого-то пика благоденствия. Но! Ни то не развилось, ни другое не созрело. Да и планы "политмирового меньшинства" не терпели промедления. Впрочем, это о другом.
!5- тый год - это не 13-тый.
0 Ответить
Но к этому 1913-му Россия шла все пореформенное время, и он был логичным завершением. И Серебряный век, его поэзия, в частности, да и та же Елена Молоховец - все это выросло из реформ второй половины 19 в.
1913 год - любимый год не только тех, кто привык сравнивать. Стабильность и развитие - таково было мироощущение людей, живших в то время. Я работала с документами как раз этого времени - конец 19-начало 20 вв. Не страна, не государство, не народ - люди ощущали подъем и экономический, и интеллектуальный, и духовный.
Другое дело, что человек по натуре мятежен, он постоянно ищет, и эта стабильность без развития оказывается тягостной. А развитие - это поиск новых дорог, и без ям и ухабов на новых дорогах не получается.
Трагедию несло не нечто внешнее, не меньшинство какое бы то ни было, а крестьянское состояние страны. Когда страна, стремящаяся к развитию, боится законодательно установить право крестьянина брать кредит - а только общины - куда развиваться этому крестьянину?
"Логическое развитие" просто так не совпадает. Это не параллельные процессы, это единый, в общем, процесс.
Опять же, об этой несчастной женщине - ее судьба равнозначной оказалась с судьбой страны. Не зря, видать, ее на пророчества повело. Тоже, кстати, знак времени.
Оценка статьи: 5
0 Ответить
А Вы не чуствовали щербинку трагизма и тупиковости в творчестве того времени? О каком расцвете здесь идет речь. Все наполнено было предчувствием чего-то неотвратимого. Как пир во время чумы (Пушкин гений).
0 Ответить
Это нам и отсюда так кажется. Во-первых.
Во-вторых, Насчет трагизма - так и должно быть. Насчет тупиковости - шоже? Все поступательно и с подъемом! Я имею в виду все искусства.
Оценка статьи: 5
0 Ответить
Ох, Люба, выкручиваетесь
Железный это век искусства, с ржавчиной. Потому так и пошло.
Так что ли, это видится?
0 Ответить
Серебряный, с чернением и полировкой - в полированном серебре столько всего отражено оказалось.
Мы обе выкручиваемся, хе.
Оценка статьи: 5
0 Ответить
5.
К теме не относится, но, представляете, среди моих ровесников я редко встречаю читавших "Кондуит и Швамбранию".
А перелистывание советской "Книги о вкусной и здоровой пище" и у нас было любимым развлечением. В доме таковой не было, а у знакомых - давался нам фолиант и родители могли обсуждать любые темы, нас просто не было в это время в данном месте... )))
Оценка статьи: 5
0 Ответить
Мой сын шепеляил и в 4 читал своим прононсом название любимой сталинской книги о вкусной и здоровой пиСе. С Молоховец, как все в мое время, знакомились андерграунд. Клише: пошлите человека к Елисееву. У меня и к той книге и к другой, и ко временам отношение ровное. Что меня вздыбачило сейчас, так это сама статья и бег по мысле автора. Ох, как красиво написано. Да это поэзия в прозе. Мне даже, как всегда, не важно о чем. Мне важно КАК. а это ТААААААк! О. бой, еще один день не зря - 2 подарка в один день, две такие статьи! Я раз в год езжу на Сен-Женевьев-де-Буа. Там уже давненько ни от кого цветочка не лежит. Разве какой-то залетный русский специально. Но каженный раз я в Париже ( 30 снова буду и приду!), к вечно молодому снова моя роза на его моглику ляжет. Вряд ли я на кухарку-сподвижницу в свой один день в париже-вятке-вене-барнауле истрачу. Пусть от нее жратва, от Тарковских-бессмертие. Я забыла 5 поставить? Выставляю.
Оценка статьи: 5
0 Ответить
Спасибо за напоминание, за память. Сразу нарисовалась картинка как мы с сестрой с замиранием сердца листаем картинки щедрых столов в книге "О вкусной и здоровой пище". Бабушкин фолиант. Давясь слюной и нагуливая аппетит.
Сегодня на книжных развалах каких только книг по кулинарии нет! Когда же в последний раз переиздали Молоховец?
Оценка статьи: 5
0 Ответить
5!
Оценка статьи: 5
0 Ответить
А ведь было еще стихотворение Цветаевой - ответ на "Стол накрыт на шестерых"
Оценка статьи: 5
0 Ответить