Свинья, да еще и водяная?

(Правда, намедни была замечена здоровенная капибара-нелегал у нас в солнечной Калифорнии. Куда это иммиграционные власти смотрят?)

А попадались мне больше их карликовые сестрички — малые водосвинки. Эти — просто загляденье. Уморительные, симпатичные, шустрые, дружелюбные, любопытные. Ростом с кролика, цветом — темная медь, видом — свинья свиньей, только без хвостика. И устроена она так, как будто постоянно хочет присесть на окорочка. В общем, посмотрел — и уже улыбнулся непонятно чему.

Понятно, что если я с рюкзаком по марихуанным просторам Венесуэлы не брожу в поисках флоры и фауны, то и попадаются мне измельчавшие капибары и капибарки, попрошайки и помоешники, прижившиеся на подстриженных просторах территорий all-inclusives, охраняемых от местного населения гаваев, ямаек, мексик, всяких пуэрто- и коста-риков и прочих, прочих гаитий. Там им сытно (в отличие от местного населения) и привольно. Там полно искусственных и естественных водоемов, и никакие орланы и ягуары им не угрожают.

Также понятно, что в Центральной и Южной Америке крестьянский народ в пончо на них слегка обижается — могут потравить поля, сена у лам отъесть, но зато народ в пончо и сам не прочь поесть нежного мяса капибарского. Католическая церковь в мясопустные дни разрешает прихожанам вкушать мясо капибары как «ни рыбу ни мясо».

Я бы не стала. Во-первых, не католичка, а во-вторых, капибара отличается одной нехорошей, на мой взгляд, привычкой. Она, простите, за собой подъедает. Ага. И если кофе бренда «копи лювак», уже один раз съеденный и эвакуированный зверюшкой, я с удовольствием иногда завариваю, то свининку такую я точно есть бы не смогла. А они — ничего, едят. Видать, «осень кусять хоцеца». Ну бог с ними.

Приступим к неприличному, раз мою любимую тему зацепили. Мексиканцы зовут нашу хрюшу неприличным словом на букву «ср», для которой у нас ниже спины место есть, а слова нет. Как в старом анекдоте. Именно своих, карликовых, они так и называют. Может быть, потому, что, как я уже сказала, выглядят они как бы желающими присесть на то самое место, для которого у нас слова нет, а эта самая «ср» есть. Просто загадка! А вот отгадка: это у них передние лапки длиннее, чем задние.

А хотите узнать, в какой именно манере они и едят, и за собой подъедают? Жевательные движения они совершают не как все, а горизонтально-вращательными ням-ням. Поэтому щечные зубки у них постоянно стираются и постоянно обновляются на протяжении всей жизни. А жизни той у бедняги всего лет 8−9.

Хрумкают горизонтально они постоянно что попало: корешки, вершки, сено-солому, желуди (свинья все же как-никак!). Но навроде белочки: найдет кусочек, завалится на это самое, кусочек в передние лапки аккуратно возьмет и хрумчит себе.

С удовольствием схрумкают и морковку, и банан, и яблочко, и киви, и хлебушек. Но это все — если угостить, а так нет. На этом я и попалась.

Уверена, что все зверье упомянутых выше all-inclusive всякий раз с нетерпением ждет моего возвращения. Потому что нарушаю я экологию и дисциплину вовсю: никогда не выхожу пустая из ресторанов, полными мешками пру угощения зверькам, птичкам и рыбкам.

Рыбы уже мои ноги знают — как в воду вхожу, так они ко мне на всех плавниках несутся. Или это они мешок с булками видят? Пеликаны сидят и высматривают: только-только учиню рыбную раздачу хлебов, как они срываются с пальмовых зонтиков и выхватывают булочки из рук. Один макак меня знает — заигрывает. Видали бы чего вытворяет! Фу!

Есть у меня пара знакомых енотов (семейка большая у них, папа очень продуктивный). Те ждут прямо в открытом ресторане возле стола. Официанты иногда пытаются их шугать, но я шугаю их обратно — пусть сидят себе. Иди работай, амиго.

А вот капибары по ресторанам не ходят — они ждут на дорожке. Сидят — папа, мама, детки, тётьки-дядьки. (Живут они стайно, вроде как дикие кабанчики.) И лают потихоньку. Не хрюкают. Именно лают. Иногда кто-то свистнет. Наверное, атас, но переводчиков нема — не знаю. В общем, под сурка косит. Сидят себе и думают: «И когда это она уже нажрется, наконец, и выйдет покормить нас?» А я сижу, ем и на святое семейство поглядываю — сейчас, сейчас…

А после кормежки с рук у нас начинаются ушки-животики. Почеши там и почеши здесь. И как «мучительно больно», когда сталкиваешься с таким свинством, вернее со свинским благородством: даже пустая идешь, без угощений всяких, а они уже несутся, толстые и смешные, бухаются под ноги и дают ушки-пузики. Полаюсь с ними в ответ, посвищу сусликом — стороны расходятся взаимодовольными.

Многие держат водосвинок как домашних животных. (Наверное, потому что подъедают они за собой и убирать за ними не надо?) Я бы не держала — водосвинкам надо много плавать, плескаться в воде. Тогда шерстка их делается блестящей, упругой, гладкой, как у норки или бобра. Свинья-то она свинья, но такая вот водяная. Плавает среди рыбного.

В парке Шел-Ха я полюбила семейку свинок, живущую в одном водоеме с тапирами. А тапир — это такая жирная большая свинья с толстыми ляжками и смешной мордой утюгом. (А КАК гадит! За коровой такие блины не остаются! Такой милый…) И наши поросятки с удовольствием хрумкают тапирью еду. И плавают вокруг огромных тапиров смело и гордо.

У древних майя и инков капибару почитали как тотемное существо. Я тоже почитаю — уж очень они прикольные и умненькие. И суетятся всю дорогу уморительно, и щечками шевелят. Носы у них расплющены как пятачки, и вечно они ими что-то роют и чихают. Едят и чихают. Пьют и чихают.

— Будьте здоровы! — говорю я им.

И вам не хворать.