Судьба Эдит Пиаф. Как простая уличная девчонка превратилась в «Воробышка Парижа»?

О Эдит Пиаф написано так много, что отличить правду от вымысла уже практически невозможно. К счастью, она и сама написала удивительную книгу о своей необычной судьбе, назвав её «На балу удачи». Конечно, кое-что она немного приукрасила, что-то сознательно забыла, но в описании многих моментов своей жизни была правдива и безжалостна к себе. «Если судьба временами бывает ко мне жестока, почему я себя должна щадить?» — говаривала Эдит, отражая на бумаге очередную страницу своей жизни. Временами она и сама, наверное, не могла отличить, где правда, а где вымысел.

Эдит Джованна Гассион родилась 15 декабря 1915 года в семье уличных цирковых артистов. Вскоре отца призвали в армию и отправили на фронт. Мать, не обремененная излишней любовью к дочери, оставила малышку у своих родителей, которые в моменты протрезвлений пытались за ней хоть как-то ухаживать. В результате их «забот» девочка почти потеряла зрение, но умудрилась выжить. В 1917 году отец, приехавший с фронта на побывку, увез девочку к своей матери, работавшей то ли поваром, то ли горничной в публичном доме.

Только здесь Эдит почувствовала, что такое настоящая забота. Девицы малютку искренне любили и баловали. Девочка окрепла, у неё практически восстановилось зрение. А когда немного подросла, даже смогла отучиться один год в школе. Но родители учеников настояли на её исключении, считая, что девочке из борделя не место среди детей добропорядочных граждан. Судя по всему, Эдит от этого особо не расстроилась.

Вскоре для девочки началась трудовая жизнь, она стала сопровождать отца в его уличных выступлениях. Сначала просто обходила зрителей, собирая редкие медяки, а затем начала петь. У девочки оказался красивый голос, который нравился неприхотливым слушателям. В 15 лет Эдит ушла от отца и попыталась жить самостоятельно. Заработки были мизерными, на них как-то удавалось сводить концы с концами, но когда в 17 лет Эдит родила дочь, денег, чтобы лечить заболевшую малютку не нашлось. Девочка умерла, больше детей у Эдит никогда не было.

Возможно, она так бы и закончила свою жизнь в какой- нибудь жалкой ночлежке, но однажды ей повезло. Вот как она сама об этом вспоминала:
«В тот день — хмурый октябрьский полдень 1935 года — мы работали на углу улицы Труайон и авеню Мак-Магона. Бледная, непричесанная, с голыми икрами, в длинном, до лодыжек, раздувающемся пальто с продранными рукавами, я пела куплеты Жана Ленуара:

Она родилась, как воробышек,
Она прожила, как воробышек,
Она и умрет, как воробышек!

Пока подруга обходила «почтенное общество», я увидела, что ко мне направился какой-то господин, похожий на знатного вельможу. Когда он остановился передо мной, я была поражена нежно-голубым цветом его глаз и немного печальной мягкостью взгляда.
 — Ты что, с ума сошла? — сказал он без всякого предисловия. — Так можно сорвать себе голос! Ты абсолютная дура!.. Должна же ты понять…
Он был отлично выбрит, хорошо одет, очень мил, но все это не производило на меня никакого впечатления. Как истинно парижская девчонка, я реагировала на все быстро, за словом в карман не лезла и поэтому в ответ лишь пожала плечами:
 — Надо же мне что-то есть!
 — Конечно, детка… Только ты могла бы работать иначе. Почему бы с твоим голосом не петь в каком-либо кабаре?
Я могла бы ему возразить, что в продранном свитере, в этой убогой юбчонке и туфлях не по размеру нечего рассчитывать на какой-либо ангажемент, но ограничилась лишь словами:
 — Потому что у меня нет контракта!
И добавила насмешливо и дерзко:
 — Конечно, если бы вы могли мне его предложить…
 — А если бы я вздумал поймать тебя на слове?
 — Попробуйте!.. Увидите!..
Он иронически улыбнулся и сказал:
 — Хорошо, попробуем. Меня зовут Луи Лепле. Я хозяин кабаре «Джернис». Приходи туда в понедельник к четырем часам. Споешь все свои песенки, и… мы посмотрим, что с тобой можно сделать".

Эдит сомневалась — идти или нет, но решила рискнуть. Прослушав весь репертуар девушки и сделав вывод, что он никуда не годится, Лепле, тем не менее, заявил, что сделает из неё звезду эстрады. Он оказался провидцем. Первое же выступление Эдит закончилось благожелательными аплодисментами. Девушка на сцене оказалась очень уж необычной для престижного парижского заведения — маленькая, худенькая, в скромной трикотажной юбке, стоптанных туфлях, свитере с недовязанным рукавом, единственное украшение — белый шелковый шарфик. Но голос был удивительным и шел, как говорится, от сердца.

Вскоре в «Джернис», где любили собираться парижские аристократы и представители богемы, люди стали приходить, чтобы послушать пение необычной девчонки, получившей прозвище Пиаф, что на местном сленге означало «воробышек». Лепле помог ей подобрать соответствующий репертуар и установил немыслимую ранее для Эдит зарплату — 40 франков в день. Естественно, что новую певицу пришлось многому обучать, и не только пению под музыкальное сопровождение, она и элементарных правил поведения в обществе не представляла совсем.

Девушка оказалась трудолюбивой и старательной, она как губка впитывала все, чему её учили. А Лепле, которого Эдит любовно называла папой, старательно выводил её «в люди». В феврале 1936 года он организовал Пиаф участие в благотворительном гала-концерте, затем помог записать первую пластинку, познакомил с композиторами, которые стали давать девушке новые песни. Казалось, что все безоблачно, а впереди Пиаф ждет только успех.

К сожалению, Луи Лепле трагически погиб, и девушке пришлось дальше «плыть» по жизненному морю, рассчитывая только на свои силы. Но теперь сил у неё хватало, и вскоре слава Эдит Пиаф перешагнула границы Парижа, а затем и Франции. Слушатели искренне полюбили эту немного странную девчонку с парижской улицы и прощали своему «Воробышку» то, что для других исполнителей закончилось бы крахом карьеры. А Эдит отвечала им песнями, которые заставляли смеяться, грустить, а зачастую и плакать. В них все было как в жизни обычных парижских девчонок, у которых извечные спутники — бесшабашное веселье и тихая грусть.

Так было и в жизни самой Эдит Пиаф, которой пришлось пережить и бурные любовные романы, и депрессии, когда давящую грусть глушат алкоголем, и тяжелую болезнь, когда острая боль в опухших суставах заставляет дрожать голос, но главное — у неё всегда была преданная любовь слушателей и песни, в которых она открывала им свою душу.