Кто такой Паруйр Севак?

«Эх, длэ яман…»* - вот с таким лейтмотивом слушаю его рассказы, откуда я, — с добавлением того, что узнаю потом и наяву, — уже знаю, что:

Он родился 26 января 1924 года в селе Чанахчи (переименованное впоследствии в Советашен, потом — в Севакаван) Араратского района. Семья его оказалась в Армении, спасаясь от геноцида армян 1915 года в Османской Турции. До его рождения родители потеряли сына и он рос единственным ребенком в семье.

Очень переживала за мальчугана мама: ее очень беспокоило, что сын без конца читает и читает книги. А ведь не зря в деревне говаривали, что дед этого мальчика тоже очень много читал, из-за чего сошел с ума — он рассказывал соседям о том, что настанет время, и «машины», похожие на «белых голубей», взлетят в небо, еще по «ниткам» пойдет электричество, а в каждом доме будут кнопочки, и если на них нажать, то будет светло… И вот ей казалось, что такая же участь сумасшедшего ждет и ее единственного сына…

После окончания школы, в 1940 году, парень поступил на отделение армянского языка и литературы филологического факультета Ереванского Государственного Университета. Первые годы учебы в университете и, соответственно, более глубокое и профессиональное знакомство с поэзией привело к тому, что у него «опустились руки» — он решил, что после Чаренца ему в Поэзии делать нечего, и нужно бросать писать стихи и заниматься всего лишь наукой.

«Наверное, Чаренц убил меня, но убил с тайным намерением в дальнейшем воскресить…» — говорит мне Гость под аккомпанемент своего самозвонящего колокола.

Его первым серьезным шагом в поэзии можно считать стихотворение «Быть или не быть», написанное в 1942 году. Потом уже были сборники стихов «Бессмертные повелевают» (1948 г.), «Дорога любви» (1954 г.), «Снова с тобой» (1957 г.), «Человек на ладони» (1963 г.), «Да будет свет» (1969 г.) и принесшая ему Государственную премию лирическая поэма «Несмолкающая колокольня».

После окончания Университета в 1945 году, он поступил в аспирантуру Академии Наук Армении. В эти же годы женился на своей однокурснице Майе Авагян, и у них родился сын — Грачья.

В дальнейшем этот брак распался по неизвестным нам причинам, и Поэт уехал учиться в Москву, где поступил в Литературный Институт имени Горького.
В Москве он женился вновь — его второй женой стала Нелли Менагаришвили. В браке с Нелли у него родились двое сыновей — Армен и Корюн.

В 1955 году он закончил институт и до 1959 года занимался преподавательской деятельностью в том же институте.
В 1960 году в Ереван возвращается уже как состоявшийся Поэт, пользующийся огромной популярностью и любовью читателей.
В 1963−71 годах он работал в институте Литературы имени Абегяна в качестве старшего научного сотрудника.
В 1966−71 годах был секретарем правления Союза писателей Армении.
В 1967 год защитил кандидатскую диссертацию «Саят-Нова», за которую получил сразу докторскую степень и где он высказал мнение, что талантов поэта Саят-Новы хватило бы на шестерых — композитора, музыканта, певца и еще трех поэтов…

17 июня 1971 года, возвращаясь в Ереван из родной деревни, он с женой Нелли попал в автоаварию. Нелли скончалась на месте, а изувеченного поэта перевезли в Араратскую районную больницу. Туда поспешили известные медики, но… Удар пришелся в висок, и Поэт переселился в вечность…

Я вспоминаю его поэму «Неумолкаемая колокольня (Трезвон геноцида)», которую читал на днях, а вернее, строки из этой поэмы:

«И не было людей в стране…
Хоть одного — чтоб в тишине
Спел для армян:
 — ЭХ, ДЛЭ ЯМАН…
Ну как забыть тот черный рок?
Незабываемая беда! — 
 — КТО ПОЗАБЫТЬ ТАКОЕ МОГ,
ПУСКАЙ ОСЛЕПНЕТ НАВСЕГДА!..»

Севак задумчив. Угадываю его мысли, которые генетически передаются из поколения в поколение. И будто на челе каждого армянина кровавым пятном мерцает слово — ГЕНОЦИД…

Решив развеять его грустные мысли, задаю пустяшный вопрос:
 — Ваша настоящая фамилия — Казарян, откуда же взялся «Севак»? Не из названия ли озера Севан? Или из слова «сев», что значит в переводе «черный», как мне пояснили мои тбилисские друзья-армяне?

Вновь читаю его мыслеответ на мой вопрос:
Да нет же, ни «Севан», ни «сев» к его псевдониму не имеют никакого значения. Просто когда он хотел опубликовать свои стихи, ему сказали, что фамилия Казарян не звучна для литературного деятеля, и нужен псевдоним, а он очень восхищался Рубеном Севаком… Это был выдающийся западно-армянский поэт, который пал жертвой геноцида. Поэтому и Паруйр выбрал себе псевдоним Севак.

 — Да, — отвечаю я, — о Рубене Севаке я тоже читал, что он был «рыцарем чести и долга».Также я прочел его стихотворение «Армения», где он предугадал свою смерть — он предчувствовал геноцид армян в Османской империи в 1915 году:

«Кто это плачет под дверью в мороз?
 — Странник, сестра, отвори…
Уж не скелет ли там, хриплый от слез?
 — Голод, сестра, отвори…
В щепы топор мои двери разнес!
 — Это резня, отвори…»

 — Вот какой он был… «секретарь у Бога», как вы любите говорить… — размышляю я.

 — Да уж, — отвечает мой гость, — быть секретарем у Господа Бога — дело не из легких…

На прощание он читает одно стихотворение, из моих любимых, «Пусть мало нас, но величают нас — армяне», которое Севак написал в 1961 году:

«Из давних ран мы через стон воспряли:
Не вытравить из нас улыбки доброй,
Мы помним, как врагу вонзаться в рёбра,
Мы знаем, как плечо подставить другу,
как вырваться из замкнутого круга
природной щедрости, дарованной нам Богом —
Всё во сто крат вернуть высоким слогом,
Воздать по доблести монетой звонкой чести
И в нужный час для друга быть на месте,
И голос свой достойному отдать…
А если кто нас возжелает сжечь,
Мы подымим сквозь огненную речь
И не такой ещё собой пожар загасим…
Мы светим изнутри и этим мир украсим,
Рассеивая мглу, которой свет объят,
А пеплом станем, пепел будет свят… «

Вот уже несколько ночей во снах, как в многосерийном фильме, ко мне приходит черноволосый и кудрявый, загадочный человек в черном пиджаке и в узком галстуке шестидесятых годов прошлого века. В руке он держит колокол, который неумолкаемо звонит и звонит, звонит сам по себе…

И мне, — сыну братского народа Гаоса, то есть, сыну народа Картолоса, — кажется, что самый значительный армянский мотив — это пение: «Эх, длэ яман!..»
-----
* «длэ яман» — горе, несчастье, что-то очень плохое (арм.).