Французский шевалье при дворе Екатерины: о чем расскажет дневник русофоба?

В 1775 г. он получил место секретаря французского посольства в России, судя по всему, благодаря протекции дяди, маркиза де Жюинье, который был назначен посланником ко двору Екатерины II. Маркиз, бывший военный, практически не имел опыта дипломатической работы и свой пост получил, благодаря тому, что приходился родственником графу де Верженн, министру иностранных дел Людовика ХV (мы даже и не думаем утверждать, что при французском королевском дворе господствовал пресловутый «непотизм»).

Впрочем, дядя и племянник были слишком разными людьми и не слишком-то ладили между собой.

Чем более я изучаю этого человека, тем менее его понимаю. Поведение его кажется мне непоследовательным… Маркиз не любит политических споров. Мне кажется, что он вообще о многом не имеет собственного мнения, а придерживается чужих, которые часто противоречат его инстинктам. Его Превосходительство — человек довольно-таки ограниченный, — пишет благодарный племянник.

«Интимный дневник де Корберона», посвященный главным образом пребыванию шевалье в Российской империи, был создан в форме писем. Но, судя по всему, это было не более чем данью модному в то время во Франции эпистолярному жанру.

Автор неотосланных писем — типичный европеец эпохи Просвещения и еще более типичный (едва ли не карикатурный) француз, какими мы привыкли их представлять — человек образованный, остроумный и общительный, но неглубокий и легкомысленный.

Как и положено настоящему французу, он питает непреодолимую слабость к женскому полу и ухаживает практически за всеми женщинами, которых встречает на своем пути, будь то знатные дамы или простые горожанки. Разумеется, он патриот и гордится тем, что представляет собой Францию — самую передовую и цивилизованную страну того времени, постоянно вспоминает о чести и готов ее отстаивать по любому поводу и без повода (чаще, впрочем, на словах, чем на деле).

Он в курсе всех передовых идей эпохи и литературных новинок, пишет стихи, отлично танцует и даже играет в любительских спектаклях.

Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал;
Легко мазурку танцевал
И кланялся непринужденно;
Чего ж вам больше?
Свет решил,
Что он умен и очень мил.

Это написано об Онегине, но вполне применимо и к нашему герою.

В соответствии с трендами того времени он — член масонской ложи, при этом намекает на то, что имеет одну из высших степеней и обладает правом принимать в масонство новичков. Масонство помогало находить друзей, но едва ли более важным для любвеобильного шевалье являлся тот факт, что оно было окутано тайной, а «репутация таинственного человека быстро распространяется и очень помогает при сношениях с женщинами».

С языком в светском обществе, где вращался Кордерон, тоже практически не было проблем.

Французик из Бордо… В Россию, к варварам, со страхом и слезами;
Приехал — и нашел, что ласкам нет конца;
Ни звука русского, ни русского лица
Не встретил: будто бы в отечестве, с друзьями.

Так писал Грибоедов в своей знаменитой поэме «Горе от ума» (заметим, что она была написана полвека спустя, но скорее всего в петербургском, да и московском светском обществе ситуация едва ли кардинально отличалась).

Оказался ли шевалье хорошим дипломатом? Если верить «Дневнику», то, чем он был занят во время своего пребывания в России — это беспрерывная череда приемов, праздников, званых обедов, поездок в усадьбы вельмож, балов и флирта с придворными дамами. «Там будет бал, там детский праздник, куда поскачет наш проказник?» Как и представитель золотой молодежи пушкинской эпохи Онегина, француз, судя по всему, успевал попасть всюду, куда его приглашали двор, знакомые вельможи или коллеги по дипкорпусу.

Но, разумеется, светская жизнь, которой с таким азартом предался шевалье, была одновременно и выполнением его профессиональных обязанностей дипломата (один из тех нечастых, увы, случаев, когда работа совпадает с призванием). Внешняя и внутренняя политика России направлялась Екатериной и ее ближайшим окружением, поэтому сбор информации о царице, ее фаворитах, ближайших советниках и вельможах, которые имели на нее влияние, являлся делом первостепенной важности. Института военных атташе или резидентуры разведки в то время не существовало, поэтому то, что сейчас принято называть «шпионажем», возлагалось на сотрудников дипмиссии.

Мог ли де Корберон стать прототипом шевалье де Брильи из «Гардемаринов»? Возможно, что Н. Соротокина, автор романа «Трое из навигацкой школы», и читала его «Интимный дневник». Однако более вероятно, что моделью де Брильи стал шевалье Шарль д’Эо́н де Бомо́н — загадочная личность, которая заслуживает отдельного рассказа.

Дело даже не в том, что де Брильи появился в России на четверть века раньше, в эпоху царствования Елизаветы, а скорее в характерах этих персонажей. Де Брильи — клон гасконца Д’Артаньяна (тем более что их роль играет один и тот же актер — Михаил Боярский). Де Корберон — светский щеголь, интриган и вертопрах. И если уж выбирать из героев «Трех мушкетеров», то скорее напоминает Арамиса (без его любви к религии).

Продолжение следует…