Эрик Сати. Что такое меблировочная музыка?

По крайней мере, всю жизнь он декларировал интерес именно к некоей «технической» музыке. Музыке — как предмету обстановки, музыкальному конвейеру. При этом Эрик Сати был человеком умным, думающим, очень талантливым, предвосхитившим будущие направления музыки аж лет на 50 вперед.

Но зачем я оказался на этой Земле, такой приземленной и такой землистой? Я явился сюда, чтобы исполнить долг? Выполнить какую-то миссию — поручение? Меня прислали сюда поразвлечься? Немного развеяться? Позабыть горести того света, о которых я уже ничего не помню? Возможно, я здесь совсем неуместен? Как ответить на все эти вопросы?

Думая, что поступаю хорошо, я, едва придя в этот мир, принялся поигрывать Музыку, которую сам же и сочинял… Из-за этого и начались все мои невзгоды…

Эрик Сати. «Заметки млекопитающего»

Эрик Сати (везде ударения на последний слог) родился 17 мая 1855 года во французской Нормандии. Большую часть жизни он был вынужден зарабатывать деньги — а для этого в Париже были кабаре. Подобное существование не могло не сказаться на желчности характера и на проблемах с печенью (абсент ведь и к циррозу легко приводит). Но империя развлечений требовала своих служителей и жертв.

И ведь нельзя сказать, что Сати уж был так совсем неизвестен своим согражданам и современникам. И ноты его издавались, сначала благодаря помощи мачехи и отца, потом издатели сами были готовы. И тепло дружил Сати со своими гениальными современниками — Дебюсси и Равелем, которые высоко его ценили.

И Сергей Дягилев, организовавший в Париже знаменитые «Русские сезоны», тут же заказал Сати для них балет. Балет «Парад» был написан, публика его освистала («Долой русских!» — наверное, этот абсурд Сати тоже понравился). И великий Игорь Стравинский был впечатлен французским музыкантом («Тонкая штучка, он весь был наполнен лукавством и умной злостью»). Кстати, именно для этого балета французский поэт Гийом Аполлинер впервые придумал слово «сюрреализм».

Таким он и был: тапером, и при этом серьезным композитором, одетым с иголочки господином, у которого в доме — всегда кавардак, представителем парижской богемы; и вполне себе социалистом, автором одновременно пьес с провокационными названиями («Дряблые прелюдии», «Засушенные эмбрионы», «В лошадиной шкуре»,) и автором нежнейших «Гипнопедий» и мудрейшего «Сократа»…

Если внимательно всмотреться в картины Ренуара, Тулуз-Лотрека и других художников этого периода, можно обнаружить одну и ту же женщину. Это — натурщица Мари-Клементин (Сюзанна) Валадон, которая впоследствии стала сама художницей — первой, принятой во французский союз художников.

С Сюзанной Эрика Сати связывали личные отношения. Но сын Валадон — всемирно известный художник Морис Утрилло — не сын Сати. Зато остались портреты самого Сати работы Сюзанны.

И снова здесь вспоминается вальс Сати «Je te veux», о котором шла речь в самом начале. Сначала просто песня с понятным названием и полу-эротическим содержанием, потом она стала пьесой для разных инструментов, потом — джазовой композицией, потом заставкой каких-то компьютерных игр и прочая. Вполне салонная парижская песенка времен Белль Эпок почему-то оказывается вполне уместной в наши дни.

Но вспоминается далеко не только этот вальс. Поссорившись с возлюбленной, Сати написал пьесу «Vexations» («Раздражения», «Досады»), которую предписывалось исполнять 840 раз подряд (но ни в коем случае не больше). То есть звучать она должна была около суток.

Шутки шутками, но ведь сейчас эта пьеса так и исполняется. То есть пианисты сутки сменяют друг друга, слушатели, вероятно, тоже, да и слушать можно с любого места. А можно сладко поспать в кресле — это же «меблировочная музыка», а можно вообще стать частью этой меблировочности. Чем мы сами часто не мебель, когда кто-то рядом пытается сказать нечто для него важное?

Вот эта вот гипнотическая повторяемость стала «фишкой» определенного направления в музыке ХХ века, особенно в США (и, как ни странно, в России). Однообразность, внутренняя бесконфликтность, навязчивая повторяемость, отсутствие четкого начала и конца — главные особенности этой «меблировочной музыки».

Эрик Сати оказал влияние — прямое или опосредованное — практически на всех: от Стравинского до Шостаковича, не говоря уже о французах.

Эрика Сати трудно отнести к какому-то главенствующему направлению. Там и «остаточное» от романтизма, и импрессионизм, и проблески будущих течений — модерна, авангарда, минимализма, сюрреализма, дадаизма, конструктивизма, примитивизма, неоклассицизма, театра абсурда. То есть этот эксцентричный музыкант, зарабатывающий на жизнь в кабаре, оказался предтечей сразу десятка направлений в академической музыке. И дело его живет.

Но этот неугомонный юморист не мог не посмеяться и над собой:

Прошу иметь в виду, раз и навсегда: не существует никакой школы Сати. Так называемый «Сатизм» просто не смог бы существовать. Именно во мне он нашёл бы своего первейшего и непримиримого врага. (Эрик Сати. «Нет казарме!»)