Бабушка туда и сюда передвигает в шкафу тяжелые деревянные плечики, пока не останавливает свой выбор на фиолетовом переливчатом костюме. Впрочем, это для других он фиолетовый. Бабушка изысканно именует его костюм цвета божоле.
И вот, крепко сжимая в руках сумочку, прифранченная, надушенная бабушка шагает рядом с Зоей и то и дело просит ее не бежать. Ноги едва влезли в лакированные черные лодочки. Или это туфли рассохлись?
На пороге их встречает Ада, большая неповоротливая женщина в цветастом платье и фартуке. Начинается обряд целования. Зоя в который раз слышит, что она стала настоящей красавицей и что она бабушкина гордость. Женщины чинно целуются, причем Ада притягивает к себе бабушкино ухо и шепчет:
— Ну, ты при всем параде! Они здесь. Но ты ничего не знаешь!
Бабушка хочет спросить: «А они?», но лишь крепче сжимает в руках платок. Ах, недаром говорят, что простота хуже воровства. Как-то будет?
В комнате за накрытым столом сидит пожилая женщина в очках. Рядом с ней бледный полный молодой человек, при первом взгляде на которого бабушка убеждается, что он не вполне подходит под описания Ады. Во всяком случае, «легкая лысоватость» предстает изрядной плешью неопределенной формы.
— Проходите, садитесь, — хлопочет Ада. — Эта моя подруга школьная, Людмила, а это сын ее Вадим. Это приятельница моя близкая с внучкой. Спасибо, что уважили старуху, зашли.
Слышатся восклицания, утверждающие, что Ада вовсе не старуха, с чем та не без удовольствия соглашается.
Пьют за здоровье хозяйки. Домашняя наливка вкусна, и языки постепенно развязываются. Впрочем, не у всех. Бабушка с тревогой поглядывает на внучку. Зоя скучает и лениво ковыряет холодец. Вадим ест увлеченно, при этом яйцеобразная его голова как-то смешно двигается.
Бабушка еще крепится, но тут Вадим обращается к матери:
— А помнишь то платье? Ты надевала его на праздник.
Оказывается, за столом почему-то идет разговор о тканях, причем Вадим принимает в нем живейшее участие.
«Боже мой, — с тоской думает бабушка.- Говори уж лучше „одень“ вместо „надень“, но не жуй так громко и не говори с набитым ртом».
— А ты чего такая вялая? Ешь-ка, ешь, — обращается Ада к бабушке, и та послушно склоняется над тарелкой. — Не сегодня-завтра, Бог даст, и прабабушкой станешь. Силы понадобятся.
— Да уж, что уж, — бормочет бабушка, силясь улыбнуться.
— Жаль, у меня пианино нет, — тараторит Ада, — а то Зоенька вам бы сыграла. Знаете, она изумительно играет.
Завязывается бестолковая беседа, во время которой Людмила выспрашивает Зою, какая музыка ей больше нравится, и вспоминает какой-то симфонический концерт в Ленинграде. Рассказывает о нем она долго, не упуская ни малейшей подробности. Вадим ест. Покончив с холодцом, винегретом и пирожками, он тащит себе на тарелку половину жареной курицы и в течение нескольких минут исправно действует руками, так же как до этого исправно действовал вилкой и ножом.
Зоя отвечает вежливо и равнодушно. Да, ей нравится Рахманинов и Шопен, да она любит и современную эстрадную музыку.
— А чем вы занимаетесь, Вадим? — размыкает уста бабушка.
— Он — геолог, — отвечает Людмила. — Я вначале беспокоилась, что его по экспедициям затаскают, пыль, грязь — кому это нужно? А потом ничего, удалось устроить его в институт. Сейчас уже младший научный сотрудник.
Тем временем на стол подают чай с тортом. Младший научный сотрудник слегка осоловело смотрит на торт, как бы решая для себя, сыт он или не сыт. Наконец, решив этот вопрос в отрицательном смысле, ловко орудует ложкой, в результате чего немалый кусок торта исчезает по волшебству, а скатерть вокруг украшается горой крошек. Зое давно уже не сидится, и она жалостливо косится на бабушку. Та полусвирепо глядит на Аду, но именинница с жаром повествует Людмиле особый рецепт засолки огурцов.
Наконец Зоя не выдерживает и щипает бабушку. Та поднимается:
— Ну, Адуся, еще раз с днем рождения. Будь здорова и счастлива! — церемонно возглашает она. — Нет-нет, провожать нас не надо. Очень приятно было познакомиться. Конечно, еще увидимся, Бог даст.
Пока все чинно плывут в прихожую, Зоя уже успела надеть туфли и переминается с ноги на ногу. Вадим подает плащ бабушке, но после трех неудачных попыток найти рукав та мужественно надевает его сама и благодарит Вадима. Ада клюет бабушку в щеку, вопрошающе заглядывая ей в глаза, за что получает короткий толчок в руку. Толчок этот означает: «Что за кошмар ты нам предлагаешь?» Но Ада понимает его как: «Поговорим после», и удовлетворенно улыбается.
Идут по улице молча. Девушка заметно впереди, и бабушка уже не просит ее замедлить ход. В небе давно зажглись звезды, а воздух тонко пахнет сиренью и огурцами.
Бабушка почему-то уверена, что Вадим после их ухода вернулся к столу и продолжает поглощать снедь, но молчит.
Дойдя до дома, Зоя чмокает бабушку в щеку и лукаво спрашивает:
— Можно, я немного пройдусь, погуляю?
Бабушка прекрасно знает, что «немного» — это почти час, но молча кивает и лишь просит Зою не простудиться и накинуть жакет. Поднявшись домой, она нехотя подходит к разрывающемуся телефону и долго слушает словоохотливую Аду, утверждающую, что «это все ничего, к человеку присмотреться надо, а не рубить сплеча».
— Нет, нет и нет, — устало отвечает бабушка и, спохватываясь, добавляет:
— С днем рождения тебя еще раз, Адочка. Спасибо, все было замечательно и вкусно. Ты так старалась. А сейчас извини, пойду, отдохну.
Разговор окончен бесповоротно. Будучи хорошей, а главное, давнишней подругой, Ада понимает, что лучше не настаивать, чем портить отношения.
— Что вы? Это вам спасибо. Спокойной ночи, — роняет она и вешает трубку.
Костюм цвета божоле водворяется на обычное место. Стоило трудиться!
Заварив чай, бабушка входит в комнату внучки. Босоногая островитянка с плаката словно подмигивает ей. Женщина нажимает кнопку магнитофона и с опаской вслушивается в тягучие звуки: «Бе-са-ме! Бесаме м-мучо!»
Она выглядывает в окно и еще издали различает две тонкие фигурки: девушку в сером платье и юношу с гитарой.
— А может быть? — шепчет бабушка. — Может, все и будет хорошо?! Дай-то Бог! И чего я, старая дура, переполошилась? Будто у нее это последний шанс, а дальше…
Бабушка вспоминает собственное изречение о последнем дыме последнего поезда и хихикает. Голос Сезарии Эворы властно и томительно наполняет комнату. Бабушка улыбается и украдкой крестит фигурки в окне.
— Вот уж и вправду, бес меня замучил! — шепчет она и возвращается в кухню.
— Бе-са-ме! Бесаме м-мучо! — несется из магнитофона. Какой же все-таки глубокий, волшебный голос у этой Сезарии Эворы!
***
Историю эту когда-то рассказала мне сама Зоя, назвавшая свою дочь в честь любимой бабушки. «Только, — прибавляла она лукаво, — отчества у них разные. Дочка — Мария Тимуровна, а бабушка была Марией Станиславовной».
Сейчас Гегель считается одним из величайших умов человечества. А что его не понимают - так гениев всегда не понимают. А выходит, при...