Чем мне запомнился Николай Николаевич Озеров?

Было это в Калининграде, если не ошибаюсь, в начале 90-х годов. Мы тогда поддерживали дружеские отношения с не менее легендарным человеком своего времени — Эриком Исааковичем Цириком, который, к сожалению, тоже уже ушел из жизни. Эрик Исаакович был арбитром по 52 (!) видам спорта, мастером спортивного репортажа. То, что Цирику не было равных в мире в рассказе о состязаниях тяжелоатлетов — это без обиняков признавал и Озеров.

Встретились мы можно сказать, случайно. Было довольно жарко, и я направился к одному из многочисленных кафе, когда увидел, что мне навстречу идет Цирик. И не один — рядом с ним я увидел человека, которого давно уже изучил на экранах телевизора и кинотеатров — Николая Николаевича Озерова.

 — Куда путь держишь? — поприветствовал меня Цирик.
 — Хочу в кафе заглянуть…
 — И мы туда же, — улыбнулся Эрик Исаакович, — Кстати, знакомьтесь. Это Юрий — надежда российской спортивной журналистики. А Николая Николаевича Озерова, думаю, представлять особо не надо.
Мы устроились за столиком, и я предложил сделать заказ. В данную конкретную минуту мне ужасно хотелось ледяного пивка. Но Озеров опередил мою мысль.
 — Вас, молодой человек, мы в желаниях сковывать не будем. Берите, что хотите, не стесняйтесь. А мы с Эриком по старой памяти, пожалуй, по соку. Какой будешь, Эрик? Яблочный, апельсиновый, а может томатный?

Так мы и пили. «Старички» сок, я — пиво. Разговорились не сразу — жара кого угодно донимает. Но, наконец, я набрался смелости:

 — Николай Николаевич, вы уже привыкли к тому, что Вас часто на улицах узнают? Не донимает такое внимание?

Пока Озеров собирался с ответом, его опередил Цирик.

 — Коля, расскажи, пожалуйста, ту историю, с Молотовым. Я ее всегда очень люблю слушать…

 — Да ну тебя! Я ее уже двести девяносто девять раз рассказывал. Надоел всем хуже горькой редьки.

 — Николай Николаевич, расскажите! — упросил я. — Ни разу не слышал об этом…

 — Ну ладно, пусть будет в трехсотый раз. Дело было в Москве. Зашел как-то на Центральный телеграф, вижу: очень пожилой человек отходит от окошка. Вглядываюсь: да это же Вячеслав Михайлович Молотов! Пенсионер, но — личность историческая! Один только коктейль Молотова что стоит!

Заговорить решился не сразу. Дай, думаю, посмотрю, как события развиваться будут. Если он на автомобиле — не судьба. Так и уйду. А коль пешком, так предложу подвезти.
Вышли из телеграфа, никто Молотова не встречает, и он медленно-медленно идет себе по улице. Набрался смелости, подхожу.

 — Вячеслав Михайлович, добрый день! Позвольте вас подвезти?

Молотов посмотрел на меня оценивающе — вроде бы пожилой, солидный человек. Неприятностей от такого ожидать не приходится.

 — Что ж, подвезите, если не трудно…

Сели в машину, едем. Он вдруг поворачивается и говорит:

 — А мы с вами никогда не встречались? В лицо не узнаю, а вот голос мне знакомым кажется. Мы когда-то общались?

 — К сожалению, нет. А голос… Он не кажется вам незнакомым от того, что я спортивный комментатор. Озеров моя фамилия. Николай Николаевич!

Он посмотрел на меня более пристально.

 — Неужто, тот самый? Это вы репортажи с футбола и хоккея ведете?

 — Да, это я и есть!

 — Ну, знаете! Мне ведь дома не поверят, когда я скажу, что в машине с самим Николаем Озеровым ездил!

Раскатистый смех Эрика Исааковича услышали даже за соседними столиками! Улыбнулся и я! Ни разу не слышал эту историю!

 — Коля, а расскажи молодому человеку, сколько километров накатал на мотоцикле во время обороны Москвы?

 — Причем здесь мотоцикл? — настал черед удивляться мне. — Насколько мне известно, Николай Николаевич, уже в 12 лет стал чемпионом Москвы по теннису среди мальчиков.

 — Да, в 1935 году, — подтвердил Озеров. — А поздней осенью 1941 года, когда мне не исполнилось и девятнадцати, я, как и все другие мальчишки, рвался на фронт. Но мне сказали — на фронте и без тебя обойдутся. Ты нужен здесь! Осталось нас тогда в Москве только трое теннисистов. И вот, чтобы враг видел, что советский народ не дрейфит, нас сажали на мотоцикл и перевозили с одного стадиона на другой, где мы проводили теннисные матчи.

 — Ну и сколько человек их могли увидеть?

 — Неважно, сколько. Соль была в другом — матчи транслировались по радио на всю Москву. И, думаю, фашистские «стукачи», которые, наверняка, были в городе, докладывали фрицам, мол, что с этих сумасшедших возьмешь? Тут снаряды рвутся, а они знай, себе в теннис играют…

И опять мы с Цириком улыбнулись. Не скрыл своей усмешки и Озеров:

 — Они ж, фрицы, не знали, что в их рядах находится чемпион Берлина по теннису штандартенфюрер Макс Штирлиц, он же советский разведчик Максим Максимович Исаев…

Эта шутка про Штирлица получилась явно экспромтом. Она-то и врезалась в память. Жаль, конечно, что просидели мы в том кафе очень недолго, минут двадцать. Цирик с Озеровым, по обыкновению, спешили.

А через несколько лет не стало ни одного, ни другого. Но урок Озерова я запомнил на всю жизнь. Всегда можно взглянуть даже на обыденные вещи с противоположной точки зрения. От этого сравнение только выиграет…