Как жить и умереть нонконформистом? Прощай, Бобби!

История становления его личности, на первом этапе его биографии, совпадает с историей становления его как шахматиста. Возможно, шахматы дали ему все, если не сказать больше — деньги, бешеную популярность у себя на родине, признание всего мира, возможность свободно разъезжать по миру и экстравагантно вести себя, говорить то, что хочет. Будучи эгоцентричной, на удивление закрытой, скрытной личностью, он, тем не менее, многое сделал для шахмат, может, того и не желая, привлекая в шахматы силой своей личности и поступков огромное количество детей, влиянием на умы — политиков и журналистов, популярностью — бизнесменов, нежеланием никому и ничему подчиняться — нонконформистов и приверженцев свободы личности со всего мира.

Мальчиком он делал на удивление быструю шахматную карьеру в совершенно нешахматной стране, увидевшей в нем уникальный объект холодной войны, инструмент, с помощью которого можно развалить один из самых мощных и плохо поддающихся разрушению мифов — миф о тотальной гегемонии советских гроссмейстеров в одной из самых интеллектуальных спортивных игр.

И ему это удалось. Не сразу, не в юношеском возрасте, когда он, полный честолюбивых замыслов, с треском проиграл тем же советским гроссмейстерам кандидатский турнир 1962 года. Это случилось в начале 70-х, когда, казалось, что советские шахматы являются самым неприступным бастионом социализма. Фишер своим беспримерным натиском вызвал целую панику среди непобедимых советских чемпионов. Марк Тайманов и Тигран Петросян — два непобедимых столпа советских шахмат, пали перед напором шахматного гения как плохо сложенные карточные домики. Тайманов вообще проиграл Фишеру всухую — 0:6. Америка, жаждавшая побед в холодной войне, только что больно щелкнутая победами советских хоккеистов над Канадой и доминированием олимпийцев из СССР в олимпийском Мюнхене, заходилась в экстазе: «Фишер — наше все!»

Следующей крепостью, которую сдали большевики, стал матч Бобби за звание чемпиона мира с непобедимым тогда и еще достаточно молодым по возрасту Борисом Спасским. Тогда нас — почти детей, обильно пичкали информацией об экстравагантных, дерзких и даже глупых, по нашему мнению, — детсадовских поступках западного шахматиста: то ему денег мало, то болельщики с телеоператорами не устраивают, то комнату новую для игры подай — плохому танцору всегда… ноги мешают. Советские газеты писали, что недолог тот час, когда… Когда счет стал уже 2:0 в пользу Спасского, казалось, что победа коммунизма уже не за горами. Возможно, даже сам Спасский под воздействием пропаганды поверил в свою звезду, и дал поспешное согласие пойти на весьма несправедливые для себя условия, надиктованные шахматной федерации обнаглевшим Бобби. В итоге Спасский с треском проиграл — 3:7.

Сейчас задним умом понимаешь, что многое из того, что тогда говорили о Фишере — это всего лишь следствие тупика, в котором оказался тогдашний советский «пиар». У нас вдруг заговорили, что Фишер обладает IQ, который чуть ли не выше, чем у Альберта Эйнштейна, стали называть его сумасшедшим. Почему? Скорее всего, потому, что боссы советской пропаганды тогда решили: если советское превосходство кому-то и удалось преодолеть, то это должен быть человек из ряда вон выходящий. Система может воспроизводить высокий уровень, но появление гения ни одна система прогнозировать не может. Фишер стал почти Богом для наших интеллектуалов, близких к шахматам, буквально сметавшим с прилавков вышедший тогда в Союзе бестселлер «Мои 60 памятных партий». Бобби стал в Советском Союзе чем-то вроде запретного плода, своеобразным джинсовым «лейблом», только в шахматном, интеллектуально мире.

Что переживала Америка после победы Бобби — уму непостижимо. Фишер поднял провинциальную шахматную страну на уши. По нему сходили с ума все, кто этого хотел и не хотел. Его портреты и интервью печатались там, где о шахматах никто и никогда не писал. Успех Фишера породил к жизни целое шахматное поколение в США, которое, в целом, сейчас и представляет эту страну в шахматном королевстве. Но тайную жизнь духа Бобби Фишера никто в Америке тогда так и не раскусил. Страна раскрыла ему объятия, душу, а он в нее, особо не рефлектируя, с удовольствием плюнул. Не захотел быть тем, кем хотел его видеть всякий истинный американец.

 — Вы считали, что я такой, а я — такой, каким вы меня видеть не хотите. Вы любили меня беленького, а полюбите-ка черненьким.
Нет, Америка не желает любить тех, кто не разделяет ее фальшивые ценности.

В это же время Страна Советов искала «наш ответ Фишеру». На бескрайних просторах СССР нужно было отыскать паренька из простой рабочей семьи, обязательно лояльного существующему строю, который по своему таланту превосходил бы американского вундеркинда. Или, в крайнем случае, был равен ему. Такого простого и лояльного гения из города Златоуста нашли — им оказался не кто иной как Анатолий Карпов, тоненьким голоском, прямо как пионер из «Утренней зорьки», возвестивший миру о своих чемпионских амбициях.

Фишер сдался хлипкому златоустскому пареньку без борьбы. Правда, с шахматной федерацией он поборолся, выставляя ей издевательские условия: «Играем до десяти побед, при счете 9:9 матч заканчивается. Я становлюсь чемпионом и баста». Такой наглости даже шахматные бюрократы, не всегда симпатизировавшие СССР, не смогли снести. Анатолий Карпов был объявлен чемпионом, а Бобби Фишер на долгое время исчез из поля зрения шахматного мира. Стал в нем «летучим голландцем», который, по слухам, появлялся то там, то здесь, но никогда и нигде официально не значился в списках ни одного шахматного турнира. Даже Леонид Ильич Брежнев, от неожиданно свалившейся на голову советских вождей радости, тревожно ждавшей провала, почувствовав психологическое облегчение, расчувствовался, прижав похожего на макинтош тощенького Толю к своей волосатой груди, и чмокнул своим неподражаемым фирменным поцелуем:

 — Взял корону, держи! Никому не отдавай!

Великий советский миф вернулся на свое законное место и держался потом еще добрых два десятка лет, пока его не захотел разрушить «советский Бобби» — Гарри Каспаров, ставший заклятым врагом системы его породившей и выпестовавшей. Кстати, менее удачным, чем оригинал. Если Бобби так до конца и не социализировался в не лучшем из миров, оставаясь гениальным отшельником и вышедшим из ума стареющим шахматным гением, то Гарри потерял имидж гениального шахматиста, но зато приобрел образ неудачливого политического нигилиста.

Летом 2004 года Бобби был задержан в аэропорту Токио с просроченным паспортом. Его временно посадили в тюрьму, а американские законники слали ему проклятия и обещали посадить на 10 лет. И, возможно, такое позорище и случилось, если бы руку помощи Бобби не протянула крошечная Исландия, предоставившая ему политическое убежище и гражданство. Она стала единственной страной в мире, не только оценившей талант шахматного гения по достоинству, но и реально решившаяся помочь ему в непростой жизненной ситуации. Оказалось, что гении в чистом, так сказать, рафинированном виде, большим государствам с большими идеологическими амбициями не нужны. Произошло то, что произошло: шахматный мир потерял своего буйного сына, а маленькая северная страна навсегда приобрела право называться страной, где великий шахматный гений не только жил, но и отважился умереть.

Прощай, Бобби! Мы с тобой где-то одной крови, ты да я.

P. S. Гарри Каспаров отказался участвовать в похоронах Бобби Фишера, сославшись на занятость.