Какую крепость евреи взяли без боя? Терезин: смерть и бессмертие.

Терезин (в немецкой транскрипции — Терезиенштадт) — небольшой город в 60 км от Праги. Построен в 18-м столетии императором Йозефом II и назван в честь императрицы Марии Терезии. Терезин был крепостью, точкой опоры против прусской экспансии.

Крепость — образец фортификационной архитектуры своего времени. Мощные крепостные стены длиной около четырех километров, по углам — пятисторонние бастионы. Под крепостью — подземные ходы, общая длина которых составляла 29 км. Крепость никогда не использовалась для военных целей, а в 1882 году ее переоборудовали в тюрьму.

10 июня 1940 года Терезин был передан под власть гестапо. Решение о том, что перед уничтожением еврейского населения на востоке его целесообразно сосредоточить в терезинском гетто, было принято в октябре 1941 г. в Праге на совещании у Рейнхарда Гейдриха.

24 ноября 1941 г. в Терезин отправляется первый эшелон.

Из 152 тысяч заключенных, прошедших через Терезин, 87 тысяч были отправлены в Освенцим и другие лагеря уничтожения. Еще 34 тысячи умерли в Терезине от голода и болезней. Выжили 30 тысяч. Узниками лагеря Терезин были не только взрослые: из 15 тысяч детей и подростков до освобождения дожили всего 92.

Заключенные в Терезине занимались расщеплением слюды, добытой в Чехословакии, изготовлением гробов, раскрашиванием военной формы в защитные цвета для русского фронта.

Детей селили отдельно от родителей, вообще отдельно от взрослых. Мужчинам и женщинам было запрещено встречаться. Также было запрещено общение евреев с неевреями.

Медикаменты и табак были запрещены, нарушителей запрета ждало наказание от тяжелых работ до смерти. «В свидетельских показаниях бывших узников лагеря встречается часто: „…был забит надсмотрщиком на месте за то, что подобрал окурок“, „Эсэсовец увидел у Йозефа окурок и застрелил его…“.»

В лагере был запрет на обучение детей. Но детей учили без учебников и без тетрадей. Дети должны были все запоминать наизусть.

Из воспоминаний выживших детей:
 — Взрослые занимались нашим воспитанием. Нашу воспитательницу звали Эла Полакова, мы звали ее Тэла, — тетя Эла. Она учила нас помогать друг другу, любить друг друга. А мы все очень сильно изменились, очень рано мы повзрослели.

 — Нам очень повезло, что нас учила художница Фридл Брандейсова, которая была исключительным человеком. Она была талантливой художницей и педагогом от Бога. Она была уверена, что каждый умеет рисовать, нужно только освободить в себе что-то. И что интересно, все дети рисовали очень хорошо, у всех все получалось, хотя они и не догадывались, что умеют рисовать.

 — Нам запрещали учиться, и от этого нас тянуло к учебе еще больше. Вернувшись после 10−12 часов тяжелой физической работы (мы работали в сельском хозяйстве с 14 лет), мы принимались за учебу. Кто-то стоял на стреме, на случай, если пойдет контроль. Тогда мы бы делали вид, что просто рисуем. У нас не было учебников. Не хватало бумаги. Так что мы всегда стирали то, что написали перед этим, и писали опять. Каждый листок бумаги мы использовали несколько раз. У нас были отличные учителя: артисты, музыканты, писатели, художники. И они старались научить нас тому, что умели сами.

Под руководством взрослых терезинские дети издавали два журнала, в которых публиковали свои стихи, рисунки, писали хронику своей жизни в лагере. Почему в гетто не летают бабочки? Что такое добро и что такое зло? Почему Бог допускает такое насилие? И какая разница, какого цвета у тебя глаза и волосы, и какому богу ты молишься? Стихи и рисунки терезинских детей потрясли мир.

«Необычным было полное равнодушие комендатуры к тому, что происходило в лагере, — только бы не нарушались установленные правила. Нарушитель мог считать себя покойником, а в остальном царила относительная свобода. И, поскольку количество талантливых людей на квадратный метр здесь, безусловно, превысило критическую массу, в Терезине образовался крупнейший центр европейской культуры. Что-то подобное могло бы, наверное, произойти на Соловках в 20-е годы — там тоже собран был цвет культурной и интеллектуальной элиты России, выходил журнал…

Но в Терезине условия были все же несколько иными. Учителя учили детей по лучшим методикам, врачи оперировали, музыканты исполняли произведения запрещенных на воле композиторов, устраивали концерты и ставили оперы, действовала маленькая синагога — и ограничений всему этому не ставилось.

Композитор Ханс Красс из Праги, автор, в числе прочего, гротескной оперы по «Дядюшкиному сну» Достоевского, встретился в Терезине со многими юными исполнителями своей детской оперы «Брундибар» и смог несколько раз ее поставить, хотя исполнители — вот страшная подробность — каждый раз менялись.

Одних увозили в лагеря смерти; других привозили «с воли». Но, несмотря на все это, в Терезине творились чудеса: исполнялись оратории Гайдна, «Реквием» Верди, ставились оперы Моцарта, Сметаны, давались многочисленные концерты — Брамс, Шопен — иногда по несколько в день!«

Терезин печально прославился не только числом погибших в нем евреев, но также зловеще-гротескным спектаклем, режиссером которого стал рейхсфюрер С С Генрих Гиммлер. В 1943 г. Гиммлер под давлением Международного Красного креста допустил в Терезин международную комиссию: двое датчан и один швейцарец. Наблюдатели провели в гетто (переименованному по этому случаю в Еврейский поселок) всего шесть часов.

Комиссию провели по маршруту: школа, в которой никогда не учили, наспех возведенная детская площадка, банк, выдающий клиентам бесценные деньги. Комиссия не разминулась и со стайкой молодых девушек, весело напевающих по дороге на работу.

В отличие от мнимого капитала в терезинском банке, товары в открытых по данному случаю магазинах были вполне осязаемы — зачастую это было имущество, конфискованное у заключенных. Завершить иллюзию автономного города, обитатели которого якобы жили в нормальных условиях, должны были музыкальный салон, расположенный в парке, библиотека, кафе и молитвенный дом. Заключенным были распределены роли, которые должны были быть выучены назубок.

Заключение комиссии: Терезин не является пересылочной станцией для эшелонов смерти, а евреи находятся здесь на постоянном месте жительства и живут нормальной жизнью.

«До сих пор историки не способны ответить, является ли это заключение доказательством их недaлекого ума или же свидетельством их страха и низкопоклонства», — говорит терезинский историк Эрик Полак.

«Повседневное существование Терезина состояло из сотен контрастов и походило на желание наладить нормальную жизнь в камере смертников. Получивший повестку на транспорт в лагерь уничтожения шел лечить зубы, миллионер барон Гутман грузил уголь, люди умирали по нескольку десятков в день, но в то же время устраивались свадьбы и детские праздники; молитвы проходили в кабаре, заключенные писали картины, сочиняли пьесы и воровали, сионисты не на жизнь, а на смерть спорили с ассимилянтами о вопросах устройства будущего еврейского государства… В воспоминаниях и дневниках звучит эта тема абсурда и нереальности происходящего, невозможность измерить терезинскую трагедию здравым смыслом».
(А. Острогорский. Письма мертвых людей. «Книжное обозрение», ноябрь 2003.)

Это — из отзыва на одну из книг Елены и Сергея Макаровых, посвященных лагерю в Терезине.

Вот что пишут авторы о своем труде:
«Историей концлагеря Терезин мы занимались с 1988 года. Тогда еще были живы многие свидетели…»
«Многих свидетелей мы отыскали по телефонным книгам. Те, с кем мы встречались, снабжали нас новыми адресами. Так собирался наш домашний терезинский архив»
«Двенадцать лет — на сбор информации о детях, которые рисовали и писали дневники и журналы»

Вот эти книги:
Макарова Е., Макаров С., Неклюдова Е., Куперман В. «Крепость над бездной. Терезинские дневники», 1942−1945, М., 2003. — 408 с.;
Макарова Е., Макаров С. «Крепость над бездной. Я — блуждающий ребенок. Дети и учителя в гетто Терезин», 1941−1945. М., 2005. — 422 с.;
Макарова Е., Макаров С. «Крепость над бездной. Терезинские лекции», 1941−1944. М., 2006. — 455 с.

«Молю Судьбу — сохрани эти записки», — обращался к немилосердной Фортуне терезинский узник Вилли Малер. Дневник его судьба сохранила, но до публикации не довела. Нам удалось собрать информацию о жизни Малера и издать то, что было им написано в последние месяцы жизни.

Люди уходили, оставляя опознавательные знаки — имя в лекционном списке, рисунок, песню, стихи. По этим знакам мы их и нашли — и тем самым выполнили их волю".