Вокруг Льюиса Кэрролла - 4. Есть ли в «Алисе в Стране чудес» христианская мораль и лирические мотивы?

Перейти к предыдущей части статьи

Вот только подниматься дальше по религиозной карьерной лестнице автор «Алисы» не хотел — во многом по светским причинам (он увлекался фотографией и театром, которые в ту эпоху для священника считались занятиями неподобающими). Конфессиональные различия его тоже не сильно смущали. Во время своего путешествия в Россию Кэрролл присутствовал на православной службе и, по его словам, если бы понимал язык, то даже принял бы участие в литургии.

Однако можно ли пристегнуть к христианству его «Алису»? Если не натягивать свою сову на чужой глобус — однозначно, нельзя. В сказке нет ни одной христианской отсылки, ни одного христианского символа и ни одного упоминания о церкви и священниках. Мораль и манеры главной героини, конечно, обусловлены эпохой. Но так же порядочно могла вести себя и девочка из атеистической семьи (ну, разве что реверансы и книксены не делала).

В том-то и парадокс, что такой человек, как Кэрролл, сумел породить на свет сказку, которая была практически полностью избавлена от морализаторства, характерного для сказок вообще, а для сказок викторианской эпохи — в особенности.

Мне кажется, что именно эта особенность «Алисы» сделала её такой популярной среди детей того времени. Автор не просто ничему специально не учит, но и всячески стебётся над чрезмерным морализаторством — переиначивает нравоучительные стишки и вводит комичный образ Герцогини, которая готова вывести мораль буквально из всего.

— Ты о чём-то задумалась, милочка, и не говоришь ни слова. А мораль отсюда такова… Нет, что-то не соображу! Ничего, потом вспомню…
— А может, здесь и нет никакой морали, — заметила Алиса.
— Как это нет! — возразила Герцогиня. — Во всём есть своя мораль, нужно только уметь её найти!

Однако при нынешнем всплеске религиозной пропаганды появилась тенденция придавать христианский ореол не только самому автору (для чего есть все основания), но и его произведению.

В телепередаче «Льюис Кэрролл. Устами младенцев», вышедшей на канале «Культура» в 2012 году, ведущий изо всех сил пытается связать «Алису» с христианскими воззрениями Кэрролла, но выходит это, мягко говоря, не очень. То, что рукопись «Алисы» Кэрролл озаглавил как «Рождественский подарок милой девочке», не делает сказку «христианской». Особенно забавно видеть, как стих «Бармаглот» иллюстрируется в передаче изображениями… бесов!

Да, в том же «Гарри Поттере», которого некоторые представители церкви подвергают анафеме, куда больше христианской морали, чем в «Алисе» преподобного Доджсона!

Более того, с точки зрения мракобеса, осудить сказку Кэрролла гораздо проще, чем искать в ней добродетель. Миры, в которые попадает Алиса, мало напоминают «райские кущи». Их обитатели грубы, безумны, высокомерны, агрессивны, истеричны. Уж проще описать историю Алисы как кошмарное путешествие по аду, где она подвергается испытаниям и искушениям со стороны всяческих бесов (не будем забывать, что Страна Чудес располагается не на небесах, а под землёй).

Эта трактовка, конечно, тоже бред, а ведь на её основе вполне можно было бы черкнуть очередную «глубокомысленную статейку» в духе «О чём на самом деле писал Кэрролл».

На самом деле, хотя «Алиса» — не морализаторская сказка, в ней нет ничего и аморального. И здесь, действительно, можно было бы упомянуть о приличиях, который Кэрролл старался никогда не переступать. Но изначально сказка была создана, чтобы развлечь детей, будить в них воображение, а подспудно и интеллект (например, подмечать, что даже рассуждения, которые кажутся логически выверенными, могут привести к откровенной нелепости и абсурду).

Однако «Алиса» вряд ли годится для того, чтобы учить детей разумному поведению. Да, героиня здесь — девочка порядочная, стойкая, чуткая к несправедливости, но вместе с тем крайне безрассудная. Образно говоря, Алиса суёт пальцы в каждую розетку, и будь мир, куда она попала, не столь безопасным, ей вряд ли удалось бы добраться до финала целой и невредимой…

Алиса […] увидала у зеркала маленький пузырек. На нем не было написано: «ВЫПЕЙ МЕНЯ!», но Алиса открыла его и поднесла к губам.
— Стоит мне что-нибудь проглотить, — подумала она, — как тут же происходит что-нибудь интересное. Посмотрим, что будет на этот раз!

Кстати, удивительно, что в упомянутой телепередаче «Устами младенца» ведущий ни одним словом не упомянул ещё одно произведение Кэрролла — объёмный фантастический роман «Сильвия и Бруно». Видимо, потому, что о нём не знал либо его не читал. Вот там действительно можно найти и морализаторство, и отсылки к христианству.

Беда лишь в том, что всё это — отнюдь не достоинства, а скорее, недостатки романа. Как только Кэрролл пытается чему-то читателя поучать, как вся его оригинальность рассеивается, как дым, и превращается в банальное «пересахаренное» сюсюканье и сентиментальную восторженность, характерные для не лучших образцов детской литературы тех лет.

Единственной уместной евангельской цитатой, приведённой по отношению к сказке Кэрролла в телепередаче «Устами младенцев», можно считать слова Христа: «…если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное; итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном» (Мф. 18:3−4).

Мне кажется, эти слова были особенно близки Кэрроллу, который до конца жизни сохранил в себе мальчишку, развлекающего многочисленных братьев и сестёр театральными представлениями, играми, головоломками и рукописными домашними журналами. Тоска о беззаботном и счастливом детстве преследовала Кэрролла всю жизнь. Это особенно ярко звучит в его поэме «Одиночество»:

Я готов отдать свои победы,
Не беречь последний уголёк,
Только чтобы мальчиком побегать
В солнечный единственный денек…

Именно этим обусловлена постоянная потребность Кэрролла в общении с детьми. Они восхищали его своей невинностью, непосредственностью и незашоренностью, которые обычно не свойственны взрослым.

Л. Кэрролл:
Чтобы понять натуру ребенка нужно немало времени, особенно если видишь детей всех вместе да еще в присутствии старших. Не думаю, что те, кому довелось наблюдать их только в этих условиях, имеют представление о том, насколько прелестен внутренний мир ребенка. Я имел счастье общаться с ними наедине. Такое общение очень полезно для духовной жизни человека: оно заставляет убедиться в скромности собственных достижений по сравнению с душами, которые настолько чище и ближе к Господу.

В другой, гораздо более интересной телепередаче канала «Культура» «Игра в бисер» известный переводчик Григорий Кружков назвал одним из главных достоинств сказки Кэрролла «сильную лирическую струю». И действительно, я не раз встречал представления о том, что «Алиса» — это сказка о путешествии милой девочки в яркий мир фантазии и воображения. Так-то оно так, но вот чрезмерно сентиментальные и романтические нотки здесь излишни. И Страна Чудес, и Зазеркалье — миры, конечно, интересные, но не самые дружелюбные.

Что касается лирического настроения, то оно главенствует не столько в самих сказках, сколько в их «обрамлении». Конечно, я имею в виду стихотворные вступления к обеим «Алисам», где Кэрролл с ностальгией вспоминает обстоятельства сочинения первой сказки.

Июльский полдень золотой
Сияет так светло,
В неловких маленьких руках
Упрямится весло,
И нас теченьем далеко
От дома унесло…
[…]
Алиса, сказку детских дней
Храни до седины
В том тайнике, где ты хранишь
Младенческие сны,
Как странник бережёт цветок
Далёкой стороны.

Дитя с безоблачным челом
И удивлённым взглядом,
Пусть изменилось всё кругом
И мы с тобой не рядом,
Пусть годы разлучили нас,
Прими в подарок мой рассказ…
[…]
Хоть лёгкая витает грусть
В моей волшебной сказке,
Хоть лето кончилось, но пусть
Его не блекнут краски,
Дыханью зла и в этот раз
Не опечалить мой рассказ.

То же касается и финалов.

В «Стране чудес» — это мысли старшей сестры Алисы о том, «как её маленькая сестра вырастет и, сохранив в свои зрелые годы простое и любящее детское сердце, станет собирать вокруг себя других детей, и как их глаза заблестят от дивных сказок».

А в «Зазеркалье» — очередной стих об «июльском полдне», представляющий собой анаграмму имени «Алиса Плэзнс Лидделл».

Ах, какой был яркий день!
Лодка, солнце, блеск и тень,
И везде цвела сирень.
Сестры слушают рассказ,
А река уносит нас.
Плеск волны, сиянье глаз…

Мне кажется, именно эти лирические обрамления и создали сентиментальный ореол вокруг сказок об Алисе. Правда, лично я ценю их как раз за то, что они придают всей остальной фантасмагории недостающую «теплоту».

Ведь если мы углубимся в сам текст, то заметим, что лирических моментов там крайне мало. В основном они встречаются в «Зазеркалье». Это размышления Алисы о зиме и кувшинках, а также умилительный образ маленькой девочки с ланью, давно уже ставший клише. И положа руку на сердце, я понимаю, что без этих отрывков сказка ничего бы для меня не потеряла.

— Слышишь, как снег шуршит о стекла, Китти? Какой он пушистый и мягкий! Как он ласкается к окнам! Снег, верно, любит поля и деревья, раз он так нежен с ними! Он укрывает их белой периной, чтобы им было тепло и уютно, и говорит: «Спите, дорогие, спите, пока не наступит лето». А восстав от зимнего сна, Китти, они наденут зеленый наряд и пустятся в пляс на ветру. Ах, как это красиво!..

Обиднее всего было то, что, хотя ей и удалось сорвать несколько крупных кувшинок, до самых красивых дотянуться она не смогла. («Можно подумать, что это они нарочно», — подумалось Алисе.)

— До самого красивого никогда не дотянешься, — сказала, наконец, Алиса со вздохом досады и выпрямилась.
Щеки у нее раскраснелись, с волос и рук ручьями текла вода. Она уселась на место и принялась разбирать цветы.
Что ей было до того, что они вяли на глазах, теряя свою свежесть и красоту? Даже настоящие кувшинки держатся очень недолго, ну, а эти таяли как во сне. Но Алиса этого не замечала — вокруг творилось столько всего необычного!..

Единственный по настоящему лирически сильный отрывок — это сцена прощания Алисы с Белым Рыцарем (в образе которого автор вывел сам себя):

Из всех чудес, которые видела Алиса в своих странствиях по Зазеркалью, яснее всего она запомнила это. Многие годы спустя сцена эта так и стояла перед ней, словно всё это случилось только вчера: кроткие голубые глаза и мягкая улыбка Рыцаря, заходящее солнце, запутавшееся у него в волосах, ослепительный блеск доспехов, Конь, мирно щиплющий траву у её ног, свесившиеся на шею Коня поводья и черная тень леса позади — она запомнила всё, все до мельчайших подробностей, как запоминают поразившую воображение картину. Она прислонилась к дереву, глядя из-под руки на эту странную пару и слушая, словно в полусне, грустный напев…

Исходя из этого, ясно, что назвать «Алису» лирической сказкой было бы большим преувеличением.

Является ли она «одой детству»? В определённом, опосредованном, смысле — да. Но это вовсе не тот смысл, который закладывают отдельные режиссёры, у которых чистое «естественное» дитя Алиса служит контрастом безумному миру взрослых (как, например, в фильме «Алиса в Стране чудес» Д. Миллера 1966 года или фильме «Страна приливов» Т. Гиллиама 2005 года).

На самом деле, какие бы безумные и вздорные персонажи не присутствовали в сказке Кэрролла, она не «омрачена» взрослыми проблемами и, по сути, представляет собой беззаботную затею дяденьки, который сохранил в себе игривый дух ребёнка.

Продолжение следует…