Как в романах Ильфа и Петрова показаны социальные типажи старой России?

Каких людей и какие социальные типажи мы видим в «Двенадцати стульях»? Это, в первую очередь, один из главных персонажей в фильме — Ипполит Матвеевич (Киса) Воробьянинов, бывший уездный предводитель дворянства и, стало быть, представитель элиты (пусть даже и провинциальной) российского общества той эпохи.

Человек в принципе незлой, едва ли не добродушный (как пишут сами авторы, только в конце романа в его характере «появились несвойственные ему раньше черты решительности и жестокости», что и подтолкнуло его на попытку убить Бендера), но никчемный, неумный, до крайности бестолковый и, по сути, не слишком-то приспособленный к жизни.

Все, на что он способен — это кража стула у мадам Грицацуевой и гулянка в ресторане. Правда, внешне он не лишен представительности, обладает (или обладал?) хорошими манерами и владеет несколькими иностранными языками. Французский, впрочем, он знает плохо, «в пределах гимназического курса» (знаменитое «же не манж па сис журс»), с немецким дела обстоят получше, хотя и, судя по всему, ненамного.

В романе упомянут и еще один представитель старой российской знати — «блестящий гусар, граф Алексей Буланов», бывший светский лев, волокита и авантюрист, отправившийся на поиски приключений в Абиссинию (отсылка к эпизодам биографии поэта Николая Гумилева?), позднее ставший монахом-схимником, а после установления новой власти покинувший обитель и устроившийся кучером конной базы Московского коммунального хозяйства.

Отец Федор, священник — неумен, простоват и к тому же крайне алчен; в молодости пробовал себя в самых разных сферах деятельности, а карьеру священника избрал, чтобы избежать мобилизации. И при этом «всегда, во всех этапах духовной и гражданской карьеры, отец Федор оставался стяжателем». Его хрустальная мечта — даже не Рио-Де-Жанейро, где, как был уверен Бендер, все ходят в белых штанах, а свечной заводик под Самарой.

Бывший чиновник канцелярии градоначальства Коробейников — хапуга и взяточник, сохранивший копии ордеров на реквизированную мебель в ожидании дня, когда хозяева вернутся и можно будет продать им информацию о том, куда ушло их имущество.

Слесарь-интеллигент Полесов (Симонов назвал его «злобствующим пустозвоном и бездельником») — гротескный типаж. Равно как и новоявленные нэпманы, бывшие торговые люди из «Меча и орала», такие как Максим Петрович Чарушников, «бывший гласный городской думы, ныне чудесным образом сопричисленный к лику совработников», с одной стороны, надеющиеся на скорое падение Советов, с другой же — готовые при малейших признаках опасности для себя предать собственных товарищей.

А чего стоит Васисуалий Лоханкин, неравнодушный, мятущийся русский интеллигент, которого выпороли за то, что он не выключал свет в туалете обитатели одесской коммунальной квартиры, прозванной «Вороньей слободкой»? Среди жителей, между прочим, были еще две тени былого — бывший горский князь, а ныне трудящийся Востока, гражданин Гигиенишвили, и Александр Дмитриевич Суховейко — в прошлом камергер двора его императорского величества, которого в квартире звали просто Митричем.

Впрочем, это уже персонажи из другого романа Ильфа и Петрова — «Золотого теленка». Как пишут авторы, Васисуалий никогда и нигде не служил, поскольку служба помешала бы ему думать о значении русской интеллигенции. Вся же активность самопровозглашенного интеллигента сводилась к раздумьям на «приятные и близкие ему темы: «Васисуалий Лоханкин и его значение», «Лоханкин и трагедия русского Либерализма», «Лоханкин и его роль в русской революции» (между тем самого мыслителя выставили за неуспеваемость из пятого класса из гимназии, притом что в старой русской гимназии было, насколько я помню, семь классов).

Конечно, речь идет о социальной сатире, и неудивительно, что нам показаны столь гротескные типажи. Но не слишком ли их много для одного произведения (пусть даже и для двух)? Авторы были явно пристрастны. Старая Россия, несмотря на свое крушение, была великой страной, представители же нового времени, Ильф и Петров (а точнее, литераторы, взявшие себе эти псевдонимы), видели в людях из прошлого лишь ни на что не пригодных, вывалянных в нафталине персонажей кунсткамеры или восковые фигуры из музея мадам Тюссо.