Как Робинзон Крузо оказался в России и какие места он посетил?

Крузо покидал Тобольск во главе собственного небольшого каравана, поклажу которого везли более 30 вьючных животных, лошадей и верблюдов. Молодого вельможу, сына князя, из соображений безопасности он выдавал за своего управляющего.

Заключительный этап путешествия Крузо по российским просторам отмечен большим числом географических загадок, путаницы и белых пятен. Одной из причин этого было то обстоятельство, что при выборе маршрута англичанин старался избегать проторенных дорог.

У моего спутника был верный слуга‑сибиряк, который в совершенстве знал местность и вел нас окольными дорогами в обход главнейших городов и селений на большом тракте…так как московитские гарнизоны, расположенные там, весьма тщательно обыскивают путешественников, опасаясь, как бы этим путем не убегали ссыльные. Таким образом, путь наш все время проходил пустыней, и мы вынуждены были располагаться лагерем в палатках… Но скоро молодой вельможа, не желая причинять нам беспокойство, настоял, чтобы мы заходили в города, сам же останавливался со слугой в лесу.

Как и любой серьезный путешественник, Крузо не избежал соблазна расставить вехи на своем пути и, среди прочего, не без пафоса заметил, что, переправившись через реку Каму, которая служила в тех краях границей между Европой и Азией, караван оказался, наконец, в пределах Европы. Первым населенным пунктом на европейском берегу Камы стал «большой город» Соликамск.

Как оказалось, сам факт нахождения в Европе еще не гарантировал путешественникам комфорта, безопасности и удобства передвижения.

Мы думали увидеть здесь другой народ, другие обычаи, другую одежду, другую религию, другие занятия, но ошиблись; нам предстояло пройти еще одну обширную пустыню, тянувшуюся двести, а в иных местах семьсот миль. Эта мрачная местность мало чем отличалась от монголо‑татарских областей; население, большей частью языческое, стояло немногим выше американских дикарей, — пишет Крузо.

Неудивительно, что старавшиеся избегать крупных городов и оживленных дорог путники вскоре подверглись нападению разбойников.

Кто они были — остяки ли или же охотники на соболей из Сибири — не знаю (в английском оригинале романа не упомянуты ни те, ни другие); все верхом, вооруженные луками и стрелами. Показались они в числе сорока‑сорока пяти человек, подъехали на расстояние двух ружейных выстрелов и, не говоря ни слова, окружили нас, — рассказывает герой романа.

Слуга молодого князя вступил с мнимыми остяками в переговоры, сделав попытку понять, «кто все эти люди?», и пришел к выводу, что, судя по одежде, это могли быть некие «татары из калмыков» (!?) либо черкесы. Хотя, по его словам, раньше он никогда не слышал, чтобы их отряды забирались так далеко на север.

Переговоры не увенчались успехом, и, ввиду численного преимущества нападавших, отряду Крузо пришлось спасаться бегством. Поразмыслив, герой Дефо все-таки пришел к выводу, что нападавшие были татарами — по-видимому, потому, что как бы мало он не знал об этом народе, о калмыках и черкесах он не знал вообще ничего, кроме самого факта, что эти народности в принципе существуют.

Караван поспешил укрыться от разбойников в близлежащем леске, где протекал один из притоков реки Вишеры (Wirtska). Дождавшись подкрепления, разбойничий отряд снова пошел в атаку, однако караванщикам все-таки удалось с помощью плотного ружейного огня отбить два приступа.

Между тем количество нападавших постоянно возрастало и достигло едва ли не трехсот человек. Положение казалось безнадежным — однако выход, как и всегда в романах Дефо, был найден.

Сибиряк, слуга молодого вельможи, сказал, что… он берется провести нас ночью по одной тропе, которая ведет на север, к городу Петрову (в оригинале — «river Petruz»), и уверен, что татары не заметят нашего бегства.

Имитировав с помощью горящих костров свою ночевку в лагере, караван скрылся в темноте с той быстротой, на которую был способен. Им крайне повезло, что разбойники, судя по всему, отличались редкой беспечностью.

К шести часам утра мы сделали около сорока миль, правда, совсем загнав своих лошадей. Тут мы добрались до русской деревни Кермазинское (Kermazinskoy), где встали на отдых, и больше ничего не слышали о татарах‑калмыках в этот день.

Отдохнув, караван снова пустился в путь, ехал всю ночь, а утром переправился через небольшую речку Киршу (Kirtza) и прибыл в большой славный город Ozomys. Там Крузо узнал, что по окрестностям действительно шныряет несколько отрядов калмыков (все-таки напавшие на них были калмыками?), но путников уверили в том, что теперь они могут чувствовать себя в полной безопасности.

А вот и последние географические топонимы на русской земле, упомянутые в книге Дефо.

Через пять дней мы прибыли в Вестиму (Veussima) на реке Вычегде (Witzogda), впадающей в Двину, и таким образом счастливо приблизились к концу нашего сухопутного путешествия, ибо река Вычегда судоходна и нас отделяло лишь семь дней пути от Архангельска. Оттуда мы прибыли к Яренску (Lawremskoy), где наняли баржи, 7 июля отчалили и 18‑го благополучно прибыли в Архангельск, проведя в пути один год, пять месяцев и три дня, включая восьмимесячную остановку в Тобольске.

Упомянутые в романе Вычегда и Двина — это реально существующие северные русские реки, равно как и Архангельск — город, являвшийся в то время столицей Русского Севера. С другими названиями, упомянутыми Дефо, все обстоит далеко не так просто.

Есть основания сомневаться, что фигурирующий в книге Lawremskoy — это действительно Яренск, как считает переводчик З. Журавская.

Исследователь П. Митюшев уверен, что Lawremskoy — это поселок, обозначенный на карте Делиля, которую использовал Дефо как Larenscoi, расположенный на месте нынешнего поселка Урдома на Вычегде, а Вестима (Veussima) — это, скорее всего, село Усть-Вымь или, быть может, деревня Вожем.

Населенные пункты Kirmazinskoy и Ozomya, упомянутые в книге Дефо, но отсутствующие на карте Делиля, П. Митюшев склонен рассматривать как вымышленные. И судя по тому, что сколько-нибудь достоверно идентифицировать их до сих пор так и не удалось, логично признать его правоту.

Дожидаясь английского судна, Крузо прожил в Архангельске шесть недель. Как пишет герой Дефо:

Мы прождали бы и больше, если бы нас не выручил гамбургский корабль, пришедший месяцем раньше, чем сюда приходят обыкновенно английские корабли. Рассудив, что Гамбург такой же хороший рынок для сбыта наших товаров, как и Лондон, мы зафрахтовали этот корабль.

В период до появления на карте Санкт-Петербурга Архангельск занимал монопольное положение, будучи практически единственным внешнеторговым портом страны. Что самое удивительное, в течение нескольких лет после создания новой столицы роль Архангельска в торговле с заграницей лишь возрастала.

Так, если в период между 1693 и 1699 годами в порт приходило в среднем 47 судов в год, то в 1715 году их было уже более 200. Такая ситуация не устраивала царское правительство, целью которого был перенос торговли из Архангельска в Петербург, и, в конце концов, с помощью целого ряда указов, предоставлявших льготы балтийской торговле, ему удалось добиться этого.

Интересное описание Архангельска дал Корнелис де Брюйн — нидерландский художник, путешественник и писатель посетивший Россию в начале XVIII века:

Город расположен вдоль берега реки на три или четыре часа ходьбы, а в ширину не свыше четверти часа. Главное здание в нем есть палата, или двор, построенный из тесаного камня и разделяющийся на три части. Иностранные купцы помещают свои товары и сами имеют для помещения несколько комнат… Здесь же помещаются и купцы, ежегодно приезжающие сюда из Москвы и выжидающие отъезда последних кораблей, возвращающихся в свое отечество. Иностранцы, которые приезжают сюда каждый год, останавливаются там же; но спустя некоторое время после отплытия их кораблей, бывающего обыкновенно в октябре месяце, они помещаются в других местах где-нибудь, до времени возвращения их в Москву, в ноябре и декабре месяцах, когда дороги сделаются удобными для езды по снегу на санях и лед окрепнет до того, что можно переезжать по нем реки.

Как мы видим, рассуждения Робинзона о том, что навигация прекращается в октябре, а зимой купцы переезжают в Москву, были вполне справедливы.

Но в другом отношении Крузо, похоже, ошибался. Де Брюйн писал, что в этом краю:

…предметы жизненной необходимости находятся здесь в изобилии. Там много живности, и чрезвычайно дешевой, а реки богаты рыбою. Мясо также изобильно.

Он отмечал, что тут делают хорошее пиво, а для богатых купцов и знати привозят вино и водку из Франции, но из-за высоких пошлин эти напитки дороги. Впрочем, здешний народ весьма изобретателен, и…

…в этой стороне гонится своя водка из хлеба, которая очень хороша и цены умеренной. Иностранцы не пьют, кроме последней, никакой другой водки.

Что касается времяпрепровождения и приятного общества, то и тут все обстояло далеко не столь безнадежно, как это предполагал Робинзон. Де Брюйн пишет, что:

…проводил оставшееся у меня время в обществе господ Христофора Брантса и Ивана Лупа, которые находили себе удовольствие, обязывая меня. Во все это время мы забавлялись игрой, пляской, питьем и едою, часто далеко за полночь… В таком-то удовольствии проводил я мое пребывание в этом городе.

Робинзон отбыл на зафрахтованном им корабле из Архангельска в Гамбург в августе 1704 года, а в январе 1705-го года прибыл в Лондон после долгого отсутствия на родине, продолжавшегося 10 лет и 9 месяцев.

Даниэль Дефо, как пишет академик Алексеев, был, возможно, первым европейцем, давшим на страницах художественного произведения описание Сибири. И в целом следует признать, что его книга во многих отношениях выгодно отличается от записок путешественников, рассказывающих небылицы о людях с песьими головами и странных человекоподобных существах, ложащихся в спячку на зиму и просыпающихся весной. Или, например, сведений о том, что «Северная Сибирь называется землею самоедов или людоедов, потому что тамошние жители съедают пленников на войне», рассказанных англичанином С. Коллинзом, который, между прочим, был врачом царя Алексея Михайловича и провел 9 лет при его дворе.

Русофобом Дефо не был, хотя следует признать, что и особой любви к России и русским он явно не испытывал. Страна, которую герой Дефо проехал от китайской границы до северных рубежей, так и осталась для него загадкой.

Робинзон признает, что русские являются христианским народом, но их православие кажется ему своего рода формой ереси или схизмы. Пугали его и русский характер, столь отличный от его собственного, эмоциональный и непредсказуемый, и суровость климата. А необозримость просторов русского Хартленда завораживала и одновременно пугала странника, привыкшего мыслить в масштабе островов — таких как необитаемый клочок суши в устье Ориноко или его родная Британия.