Поговорим о музыке с улыбкой?

Давайте вспомним о том, как часто музыканты подсмеивались над коллегами или над тем, что сами делали. И это нимало не ослабляло их беззаветной любви к своему делу.

О музыке можно говорить высокопарно. О музыке должно говорить поэтично (сколько стихов ей посвящено — невероятно!). О музыке нужно говорить торжественно и празднично — потому что она сама в себе небольшое торжество и праздник. А можно — с улыбкой, любящей и понимающей. Так, как говорили и говорят о ней композиторы, исполнители, дирижеры, то есть самые что ни на есть причастные к ней люди.

«Римский-Корсаков совсем с ума сошел»

Старая знаменитая история. 19 век для русской музыки — самый настоящий «золотой». За крохотное время выстроилась собственная профессиональная национальная школа, были выданы на-гора мировые шедевры, знаменитые и бессмертные. Русская музыка не только вошла, даже ворвалась в общий музыкальный контекст Европы, но и смогла опередить ее во многих тенденциях и направлениях.

Новизна проявлялась во многом. Те, кто хоть чуть-чуть знаком с музыкальной грамотой, помнят стандартные размеры: две четверти, три четверти, четыре четверти (и некоторые другие). Музыкальный размер — это чередование сильных и слабых долей, собственно то, что и определяет пульсацию в музыке. Перечисленные обычные размеры — очень удобны и для исполнения, и для восприятия — в силу своей симметричности.

Но, создавая собственную школу, нужно обращаться к собственным истокам, что русские композиторы делали с размахом и с удивительными собственными находками. Н. Римский-Корсаков написал множество опер, либретто которых базировались либо на сказках, либо на историческом материале. Обратился он и к былине. Знаменитой былине — о новгородском гусляре Садко. В либретто постарались сохранить былинный стих, который сам по себе имеет необычную структуру. Ну как «положить» на обычные размеры былинную речь, например: «Гой ты, Сад-Садко, добрый молодец! Полюбилась нам речь удалая. Гой ты, Сад-Садко, гон, гостиный сьн! Ты гусляр простой, не торговый гость» (Или «Уж ты Сад-Садко, пригожий молодец»).

Вот и пришлось хору разучивать сложное место: «Будет красен день в половине дня, будет пир у нас во полу-пире». Композитор «уложил» текст на 11 четвертей.

Однако хор никак не мог справиться с таким необычным размером на репетициях. Тут заезжего итальянского дирижера (есть версия, что ему сам композитор подсказал) осенило, и он придумал «тренинг» на 11 четвертей. Это тренинг звучал так: «Римский-Корсаков совсем с ума сошел». Как раз 11 слогов, 11 четвертей. Хор моментально запел, проблема была решена. Премьера была роскошной: ведь пел сам Шаляпин, в роли Морской Царевны — жена Врубеля Н. Забела-Врубель, декорации художника К. Коровина.

Эта забавная история сама уже — легенда, то есть что и как там было — непонятно. Но она известна, пересказывается на все лады. И в наше время, при разучивании сложной пьесы со сложным размером 11 четвертей, многие пользуются этой фразой. С большой любовью относясь и к былинному Садко, и к Римскому-Корсакову.

Спроси у Моцарта

Как писать симфонии? — это был вопрос, который мучил одного молодого человека, и он обратился с ним к Моцарту.

 — Зачем же сразу симфонии, начните с баллад, — посоветовал Моцарт.

 — Да, но Вы же писали симфонии, а Вам еще и 10 лет не было.

 — Но я никого и не спрашивал тогда, как писать симфонии.

Весело или мрачно?

Й. Брамс был замечательным композитором и яркой личностью. Вся жизнь его была посвящена музыке. Известны многие фразы-афоризмы Брамса, например:

Писать музыку не так уж трудно, труднее всего — зачёркивать лишние ноты.

А еще известны некоторые истории из его жизни, когда он демонстрировал незаурядное чувство юмора в действии. Однажды его издатель сделал назидание композитору: дескать, слишком мрачно пишете, а люди с концерта хотят уйти веселыми. Надо бы позитивчику добавить. Через несколько дней Брамс зашел к издателю с новым произведением, которое называлось: «Весело схожу я в могилу». Играя в дуэте с посредственным виолончелистом, Брамс выдал на рояле фортиссимо (слишком громкий звук). «Но я же не слышу себя», — взмолился незадачливый виолончелист. «Счастливец», — буркнул Брамс.

Веселый Россини и коллекция пыток

.С именем итальянского композитора связано огромное количество веселых историй. Их все пересказать невозможно.

 — Ты лучше попробуй мой паштет! — сказал он, когда его приятель стал нахваливать оперу Россини «Севильский цирюльник».

 — Слава Богу, это горничная всю сервировку опрокинула, а то я думал, кто-то осмелился сыграть здесь увертюру к «Тангейзеру!» — пошутил композитор, который не любил Вагнера (итальянские и немецкие композиторы были в вечном соперничестве).

Когда Россини сказали, что собираются поставить ему памятник при жизни, он заявил, что за такие деньги (стоимость была — 20000 лир) он и сам охотно постоит на постаменте.

А знаменитое россиниевское: «Дайте мне счет из прачечной, и я положу его на музыку» звучит даже не шуткой. Положил бы.

Россини рассказали, что один общий знакомый собрал очень неплохую коллекцию из орудий пыток.

 — А фортепиано там есть? — спросил композитор. — Нет? Значит, этот человек не учился в детстве музыке….

Умение подшутить над собой, запоминать смешные истории и не бояться их рассказывать — один из признаков большого таланта. Диалог Федора Шаляпина с извозчиком:

 — А ты, барин, чем занимаешься?

 — Да вот пою.

 — Я не про то. Я спрашиваю, чего работаешь? Петь — это мы все поем.

Эти забавные рассказы можно продолжать и продолжать. Музыканты — народ веселый.

Но больше всего мне нравится известное и замечательное высказывание автора знаменитой оперы «Фауст» Шарля Гуно: «Будучи юным, я говорил о себе: «Я». Двадцати пяти лет говорил: «Я и Моцарт». В сорок лет: «Моцарт и Я». А теперь говорю тихонько: «Моцарт».

И в этом, не слишком шутливом афоризме — мудрость человека, окидывающего внутренним взглядом пройденное собой и другими. И как продолжение — замечание философа и музыковеда Теодора Адорно: Не мы слушаем музыку, а музыка слушает нас… И как мы ее слушаем, так она и слышит нас. То, что у нас внутри.

О том, что мы любим, мы часто говорим лирично, можем выразиться и торжественно, и это естественно. Но можно, безусловно можно подшучивать над тем, что любишь. Пошутить без скабрезности, без ухмылки или оскала, без разнузданности тона — не так уж сложно. Умение улыбнуться там, где находится самое для тебя важное — нередкое человеческое качество. Главное — продолжать любить.