Незаурядного человека любили не только окружавшие его люди (особенно воины). Враги также относились к Саладину уважительно. Впрочем, он сам чтил кодекс чести — военного и правителя. Известны свидетельства летописца, когда султан мог заплакать при известии от потери своих воинов. Никогда он не относился к солдатам как к пушечному мясу, и этим во многом обусловлен успех Саладина как полководца: воины безоговорочно слушались своего командира.
Причем нельзя сказать, что Саладин всегда вел честную игру и стоял к противнику с открытым лицом, нет: султан был умелым дипломатом, вовсю пользовался слабостями противника, а на войне вообще все средства хороши, как он справедливо рассуждал.
Мусульмане могли и засаду устроить, и провиант перехватить, и ложный слух пустить, чтобы вражеская армия строила заведомо провальную стратегию. Все годилось для достижения цели. И даже пуститься в бегство, дабы спасти жизнь, было для талантливого тактика в порядке вещей, султан не забивал себе голову пустым геройством: все должно иметь смысл.
С долей уважения Саладин относился к некоторым своим противникам. Молодой и умный Балдуин IV Прокаженный, к сожалению, неизлечимо больной, не раз одерживал победы над армией султана (битва при Монжизаре и др.), чем и вызывал отношение к себе со стороны последнего, как к равному. «Пока жив этот король, Иерусалим не падет» — говорил Саладин. Он здраво принимал действительность и не бился головой об закрытую дверь. Умел ждать нужного момента.
Удобных смертей для Саладина на его великом жизненном пути было действительно много: сначала египетский халиф, затем его собственный дядя (военный командир) Шикху, затем Нуреддин, потом Балдуин IV. Малолетний наследник последнего также не прожил и года, но его смерть была удобна скорее партии Ги Лузиньяна, занявшего трон при поддержке тамплиеров.
А такой король, как Лузиньян, был выгоден самому Саладину: бездарность новой власти открыла ему прямой путь к Иерусалиму. Крестоносцы были разгромлены в Хаттинском сражении. Захваченных тамплиеров и госпитальеров султан велел казнить, он ненавидел рыцарей-монахов, созданных специально для борьбы с исламом. Восточный правитель прекрасно разбирался в международной политике и знал, что за военной экспансией европейцев хорошо видна тиара Папы Римского. Поэтому уничтожить военные ордена было для него особенно важно.
Удалось Саладину покончить с еще одним своим заклятым врагом. Рено Шатильон, Керакский Волк, знаменитый разбойник, поклявшийся истребить всех сарацин, презрев все мыслимые границы морали, ограбил караван и захватил в плен родственницу самого Саладина. Иной мужчина не оставил бы живого места на обидчике. Но султан не любил издеваться над людьми и еще раз это доказал: он предложил Рено принять ислам и остаться в живых. Но тот презрительно отказался. Саладин, без пыток и мучений, просто сам снес ему голову.
Еще одна выгодная восточному правителю смерть — император Фридрих Барбаросса. Этого жестокого и весьма опытного полководца султан опасался более всего. Барбаросса направлялся в Палестину последним в составе Третьего крестового похода, но не дошел, а умер на переправе через горную реку. И его войско распалось. Нелепая смерть для жестокого и самонадеянного, однако прошедшего огонь и воду умного человека, участвовавшего в бесчисленных военных кампаниях.
В книге «История Средних веков»
Император едва сдерживал резкость, обращаясь к Саладину и не упоминая правящего титула, называя его лишь главой мусульман: «Фридрих, Божьей милостью…- Саладину, главе сарацин, мужу знаменитому, который по примеру фараона будет вынужден оставить преследование Божьих детей…». Барбаросса ни на минуту не сомневался в своем успехе и отвергал всевозможные мирные урегулирования.
В то же время Саладин обращался к императору со всеми полагающимися тому почестями: «Королю, искреннему другу, великому и превознесенному Фридриху, королю Германии…» В конце письма султан обещал христианам возвратить Святой Крест, привилегии пилигримам и другие бонусы, если Фридрих откажется от военных действий. Есть в письме откровенная обида императора: в конце он грозит султану всеми храбрыми королями Европы, с оговоркой: «…если вы думаете, что я слишком стар…».
Шпилька про старость Фридриха, видимо, написанная в предыдущем письме восточного владыки императору, весьма больно задела последнего. Не так уж и боялся немцев султан Саладин, раз позволял себе «побеспокоиться» о трудностях войны для старого человека, зная звериный характер Барбароссы. Для последнего это как красная тряпка для быка. Но сражению между сарацинами и немцами не суждено было случиться.
С Ричардом Львиное сердце султану было проще общаться, чем с Барбароссой, он сразу нащупал слабое место английского короля — не наигрался на турнирах, был вспыльчив и абсолютно не последователен в словах и поступках. И Саладин умело играл на этом: строчил льстивые и галантные письма Ричарду, чем вызвал у последнего почти что экстаз — как же, хотя бы на Востоке, но герои рыцарских романов существуют, твердо убедился Ричард Львиное Сердце и наотрез отказался здраво рассуждать.
Как нельзя кстати для султана у английского короля случились неприятности в его владениях, которые требовали его немедленного присутствия. И Третий крестовый поход с треском провалился, хотя начало было успешным и армия английского короля одерживала серьезные победы.
Вот с кем бы мог Саладин договориться, так это с предводителем Шестого крестового похода Фридрихом II Гогенштауфеном. Оба государя были блестящими дипломатами, разумными правителями, настроенными сохранять и приумножать людские, территориальные и финансовые ресурсы, а не разбазаривать их. Однако жили они в разное время и не могли встретиться, а жаль — интереснейшее завязалось бы общение.
В защиту султана следует сказать, что он совсем не стремился к лидерству и к славе полководца. По одним данным, Саладин хотел стать богословом, по другим — был всего лишь классическим придворным. Обстоятельства бросили его в нужное место и в нужное время и вынудили действовать. Умный человек не упустил шанс, да и обратного пути уже не было. На Саладина легла огромная ответственность — весь исламский мир смотрел на него с надеждой.
Признанный лидер мусульман был человеком думающим и рассудительным, умел построить с каждым участником геополитической игры свои — выгодные именно для него — отношения. Спокойно и здраво строил военную стратегию. Что и доказал итог — взятие Иерусалима армией Саладина в 1187 г.
И еще раз султан показал свою неординарность и отсутствие в характере жестокости: взятие города прошло без «потока и разграбления», как было принято в те жестокие времена. Христиане могли уйти, заплатив выкуп. Более того, он обеспечил им беспрепятственный и безопасный выход из города. Некоторые бедняки, за которых просили Патриарх Иерусалима и Балиан Ибелин, последний барон, пытавшийся оборонять Святой город, а также вдовы и сироты, были отпущены с миром без всякого выкупа.
Саладин умер от лихорадки в 1193 г. и похоронен в своем любимом городе Дамаске, в Мечети Омейядов. Султана помнят не только в восточной культуре, в европейской он также оставил исторической след, и совсем не отрицательный, а напротив — положительный, вызывающий симпатию.
Сейчас Гегель считается одним из величайших умов человечества. А что его не понимают - так гениев всегда не понимают. А выходит, при...