Современное грузинское кино. О чем рассказывает фильм Зазы Урушадзе «Мандарины»?

Тем более, как раз по этой же номинации и в это же самое время проходил «наш» (якобы наш) «Левиафан». Еще интереснее. Можно сравнить — насколько якобы наше хуже того, что снимают все остальные, пусть и бывшие, но действительно наши. Хотя насколько, скорее всего, не совсем точно. Во сколько раз… Вот это — в самую точку!

Кроме того, хотелось посмотреть на Лембита Ульфсака, которого хорошо помню ещё по советскому кино: «Мери Поппинс, до свидания!» «Смерть под парусом», «Легенда о Тиле», «ТАСС уполномочен заявить», но после развала Союза как-то потерял из вида.

Ну, а еще я ценю творчество Элмо Нюганена, чьи «Имена на граните» и «1944», на мой взгляд, — достойное кино, за которое не стыдно. Недаром до выхода второго первый был самым кассовым фильмом постсоветской Эстонии. Но Урушадзе востребовал иной талант Нюганена. В «Мандаринах» этот замечательный эстонский режиссер снялся как актер. Соответственно, хотелось посмотреть: как Элмо-актер? Не уступает Элмо-режиссеру?

Временные рамки фильма «Мандарины» укладываются в несколько дней. От первого до финального кадра проходит от силы неделя. Максимум неделя с небольшим. А за это время — девять трупов. Девять. Больше, чем человек за день.

Хотя, казалось бы, откуда? Откуда им, трупам, взяться? Небольшое эстонское село. Да, как ни странно, на северном побережье Кавказа эстонцев в советские времена было довольно много. Когда-то, ещё при царе-батюшке, столыпинские реформы сорвали их с насиженных мест в надежде на земельный надел и лучшую долю. Кто-то нашел её в Сибири, кто-то, как потомки героев этого фильма, в Абхазии.

Но Союз развалился. В августе 1992 года начался грузино-абхазский конфликт. И большая часть жителей этого небольшого села, спасаясь от войны, уехала на историческую родину. Остались только двое. Маркус (Элмо Нюганен) и Иво (Лембит Ульфсак). Плюс где-то там, неизвестно где, но, похоже, в соседнем селе, есть ещё врач Юхан (Райво Трасс), который вот-вот должен уехать. И уедет. К финальным титрам фильма он уже будет в Эстонии. Пусть и сотрясаемой экономическими штормами, но всё-таки мирной.

Почему не уезжает Маркус — понятно. Его предки приехали сюда за землей. И в его жилах — их кровь. Да, война. Маркус — неглупый человек и всё понимает. Нужно уезжать. Нужно! Но как? А мандарины? Вон как они уродились. Не бросишь же их! Уродились, глупые. Надо собрать.

Не потому, что так нужны деньги. Нет, так-то, конечно, там, в Эстонии, они не будут лишними. Но сейчас — не в них дело. А в том, что урожай не должен остаться на ветках. Не для того его деды и прадеды сажали эти деревья, ухаживали за ними, оберегали их, чтобы он, их потомок, вот так запросто взял и бросил плоды их рук на произвол судьбы. Чтобы они просто падали… Падали и гнили. Не принося никому ни пользы, ни радости.

Почему не уезжает Иво, изготавливающий на своей пилораме тарную дощечку, сколачивающий ящики под мандарины и помогающий Маркусу убирать его урожай, знает вся малолюдная округа. И не догадываемся только мы, непонятливые зрители.

Маркусу и Иво остается всего ничего. Через день-другой неведомый нам майор пришлет им в подмогу человек тридцать, они соберут урожай и Маркус уедет, оставив Иво одного. Но… Это только в планах. Которым так и суждено остаться планами.

Потому что прибежавший на шум стрельбы к дому Маркуса Иво обнаруживает у разломанного забора два уазика и пять обездвиженных мужчин. Троих — в «буханке» грузинского патруля, двоих чеченцев, заехавших в село в поисках продуктов — в открытом «козлике». Таков итог скоротечного боя. Маркус, слава всевышнему, в это время как раз был на плантации, и у него — ни царапины.

Друзья начинают заниматься печальными делами, готовить погибших к погребению и тут обнаруживают, что двое — по одному человеку с каждой из враждующих сторон, живы. Их переносят в дом Иво.

Очнувшемуся, более легко раненому чеченцу — Ахмеду (Георгий Накашидзе), Иво говорит, что в его доме никто никого не убьет. Просто потому, что в противном случае тот, кто это задумал, должен будет сначала убить его. Ахмед, обязанный старику жизнью, клянется, что не тронет грузина. Хотя ему тяжело переломить себя, ведь с погибшим Ибрагимом (Каха Аревадзе) они вместе росли и тот был другом его детства.

Проходит несколько дней. Оба раненых начинают поправляться. Но все попытки Иво перевести их взаимную вражду в русло нормального человеческого общения наталкиваются на стену непонимания. И тогда он как-то в сердцах бросает, что зря заставляет их сидеть за одним столом:

«Наверное, это большая глупость. Да и вообще, какая разница — где вы убьете друг друга: здесь или в другом месте. Смерть — ваша мать. А вы — её дети».

Но, как ни странно, именно этот крик отчаяния пожилого человека ломает толщу отчуждения между людьми, ставшими врагами в силу обстоятельств. И что-то вроде бы начинает налаживаться. Ахмед клянется Аллахом, что больше не будет оскорблять Нико. Тот же, в свою очередь, вслух сожалеет о его погибшем друге. И в общении бывших врагов появляется всё больше и больше человеческих ноток: взаимное доверие, спокойствие и даже — вот чудо! — юмор. Война перестала быть для них актуальной.

Но, увы, это не значит, что её не стало вообще. И война врывается в жизнь героев этого фильма. Нико и Маркус погибают. Иво и Ахмет хоронят их.

Маркуса — на его плантации, среди так и оставшихся не убранными деревьев, с веток которых падают яркие оранжевые плоды на свежий могильный холмик с ещё не успевшей высохнуть землёй. А Нико — на берегу большого озера (а может быть, и моря), рядом с другой могилой.

И Ахмет, а вместе с ним и все мы, узнает, почему Иво одновременно любит и ненавидит эту землю и почему не уезжает отсюда в Эстонию вслед за уехавшей туда внучкой. Здесь похоронен его сын. Который, как ни отговаривал его Иво, пошел воевать за свою землю, как только началась эта война. И почти сразу же погиб.

Узнав это, потрясенный Ахмет спрашивает: «Но ведь его убили грузины. И ты рядом с ним хоронишь грузина?!» На что Иво отвечает: «А что, это имеет значение?» И Ахмет понимает, что нет, не имеет. Сложись всё чуточку по-другому, не Нико, а он бы лежал рядом с сыном Иво. И это было бы правильно. Как правильно и то, что сейчас Нико лежит не где-то там, в лесу, как двое его бывших сослуживцев патрульных, а тут, у родной для Иво могилы. Потому что и он, и Нико — родные люди для этого старика.

Так же, как Нико — родной для него. И Ахмед уезжает. От этой ставшей ему не нужной войны. К себе, в Чечню. Объезжая блок-посты и патрули. На уазике, лобовое стекло которого прошили пули, одна из которых убила его друга.

А в магнитоле стоит кассета, которую всё то время, что они были живы и жили в доме Иво, бережно, по крупицам, восстанавливал Нико. А на кассете — грузинская музыка. Которая звучит в ночном небе, накрывающем своим темным покрывалом отдыхающую от дневных забот и тревог землю.

И это небо, и эта музыка, и эта земля — они все общие, неделимые. Для всех тех, кто живет на ней и любит её…

Что еще почитать по теме?

Современное грузинское кино. О чем рассказывает фильм Левана Когуашвили «Слепые свидания»?
Почему Анатолия Папанова называли совестью советского кино?
Отчего ревёт Левиафан?