Нет, полуразрушенная страна, прямо во время страшнейшей войны, продолжала строить мирную жизнь. Строить иногда в прямом смысле.
Так, в Москве еще осенью 41-го продолжалось строительство третьей очереди метро. Столица продолжала строиться, когда германская армия приближалась к ней и было совсем не очевидно, что город удастся удержать. Или это нам сейчас — не очевидно?
А уже в середине 1942 года строительство Московского метрополитена возобновилось. Давно ли врагов отогнали от самых окраин столицы?
И совсем неясно, чем вообще закончится война. Идут бои на Ржевско-Вяземском, Кавказском, Сталинградском направлениях. Немцы вышли к Волге, вытеснили советские войска из Крыма… А в Москве строятся одни из красивейших станций метро.
Первую, «Автозаводскую», открыли к Новому году, 1 января 1943-го. Оставшиеся «Новокузнецкую» и «Павелецкую» — в конце ноября того же года. Трудно представить, в каких условиях работали и метростроевцы, и те, кто обеспечивал строительство метро. Только один пример… возможно, самый страшный.
Многие помнят замечательные мозаики, украшающие потолок станции «Новокузнецкая»? Выполненные по довоенным еще эскизам Александра Дейнеки для другой станции, «Павелецкой».
Сдачу «Павелецкой» задержали — не успевали поставить то ли часть металлоконструкций, то ли эскалаторы, производившиеся в Ленинграде. А вот мозаики — успели. Там же, в Ленинграде. Художник Владимир Александрович Фролов закончил их в конце 1942 года, успев подготовить работу к отправке перед собственной смертью в начале следующего года…
Если окажетесь на станции — не забудьте хотя бы взглянуть на посвященную Владимиру Александровичу мемориальную доску…
И еще. Взглянем на архитектуру третьей очереди метро, в частности — станции «Завод имени Сталина» («Автозаводской»). Кто-то утвердил проект и выделил немалые средства на обилие «необязательных» (тем более в военное время) «архитектурных излишеств». Необходимо ли было в войну отрывать немалые ресурсы на эту отделку?
Люди той эпохи считали, что необходимо. Потому что война закончится, а красота останется. И не только материальная красота.
Осенью 1941 года были эвакуированы Московские и Ленинградские театры. Почти все…
В Москве всю войну работал Театр имени Станиславского и Немировича-Данченко. В Ленинграде — Театр музыкальной комедии. А осенью 1942 года в блокадном городе открывается новый «Городской театр», нынешний Академический драматический театр им.
С началом войны, еще до эвакуации, доходы театров упали. Это естественно. Часть театральных коллективов объединяют, некоторые переводят на полную самоокупаемость.
Но не закрывают! Война войной, но воюют-то за то, что годами строили, что должно было стать началом того самого «светлого будущего».
Воюют ради мирной жизни. И, как оказывается, лучшей жизни. Иначе воюющая, терпящая лишения страна ограничилась бы, максимум, восстановлением утраченного. Но советские люди пошли дальше, продолжив создавать начатое до войны. И даже начиная новое.
Например, разрушенное в первые дни войны здание Театра им. Вахтангова начали восстанавливать уже в середине осени 41-го. В 1942 году начинается восстановление Большого театра.
А сброшенный взрывом с постамента памятник Тимирязеву на Тверском бульваре через несколько часов установили обратно. По легенде, согласно личному распоряжению Сталина.
Правда или нет, кто теперь знает? Но, например, восстанавливать разрушенный театр Вахтангова стали именно по инициативе Вождя…
Чем ещё невоенным занимались советские люди во время войны? Самым разным.
Например, охраной природы. Во время войны не было ни закрыто, ни сокращено ни одного заповедника. Больше того, было образовано два новых: Бадхызский (1941) и «Предуралье» (1943).
А сразу после войны, летом 1945 г. — Московский и Дарвинский заповедники. Из Московского после 1951 года заповедным остался нынешний Приокско-террасный, с остальных территорий заповедный статус был снят.
Рискну предположить, что после войны эти территории нуждались в интенсивном восстановлении и заодно подлежали особой охране — чтобы никому не пришло в голову использовать их ресурсы даже на столь важное дело, как восстановление страны.
Вернемся в Ленинград. Весь период блокады в городе поддерживают и, сколь возможно, восстанавливают разрушенные бомбардировками и обстрелами памятники. А в 1944 г. начинаются централизованные восстановительные работы.
Но ведь памятники культуры есть не только в Ленинграде. И еще в 1942 году Отдел изучения и фиксации памятников Академии архитектуры СССР начинает обследование памятников старины на освобождаемых территориях.
В Ленинграде, Пскове, Новгороде прямо во время войны открываются реставрационные мастерские.
В 1943 г. при СНК организуется Комитет по делам архитектуры с Главным управлением охраны памятников архитектуры.
Тогда же в Ленинграде и Москве создаются училища для подготовки специалистов-реставраторов.
Были ли в стране лишние деньги на дорогостоящие проекты, не приносившие дохода и никак не увеличивавшие боеспособности? Вряд ли. Но их считали необходимыми. И средства находились.
Так, уже к 1946 году восстановили комплекс Петродворца. Работами, кстати, руководил Андрей Оль, автор дома-коммуны на ул. Рубинштейна, известного как «Слеза социализма».
В 1944 году реконструируется здание Моссовета. Это не ремонт, это масштабная реконструкция, с частичной перестройкой!
Проект недешевый и явно не настолько срочный, чтобы отрывать средства у фронта. Но здание перестраивают, продуманно сохраняя классический стиль. Кстати, проекты реконструкции разрабатывались знаменитым мастером старой школы Иваном Жолтовским на протяжении всего военного времени. Но в итоге архитектор и заказчики так и не пришли к единому мнению. Так что реализован был проект Дмитрия Чечулина — через год ставшего главным архитектором Москвы.
В том же 1944 году Чечулин готовит… проект работ к будущему 800-летию столицы (1947 год) с завершением реконструкции ряда улиц, установкой новых памятников и прочим. Война идет к завершению, пора подумать и о будущих праздниках!
Но материальные ценности существуют для людей. Прямо во время войны провели ряд реформ в сфере образования. В том числе возрождая некоторые дореволюционные элементы: раздельное обучение для мальчиков и девочек, пятибалльная система оценок, аттестат зрелости после 10 класса, награждение за отличия в учебе золотыми и серебряными медалями.
Все логично. И медали, и система оценок служат мотивацией к учебе и облегчают оценивание знаний.
Еще одним дореволюционным элементом стало введение униформы. Школьную форму постепенно вводят уже после войны, а вот в технических и ремесленных училищах — буквально накануне. За государственный счет.
Зачем? Форма дисциплинирует. И психологически ставит ученика в один ряд со взрослыми носителями формы. А в СССР ими были в основном военные… Равняйся на них, будущий труженик и защитник!
Вводится всеобщее семилетнее образование со сдачей экзаменов в начальной и 7-летней школе.
С самого начала войны по инициативе Наркома просвещения
Кстати, в 1942 году, снова в разгар войны, Потёмкин получает Сталинскую премию… за трёхтомную «Историю дипломатии». Что, не могли с этим до «после войны» подождать? Могли. Но не стали.
Уже в 1943 году ЦК (как будто высшему партийному органу не хватало военных забот!) критикует работу Наркомата просвещения за то, что тот «забросил дело подготовки учебников, не вёл систематической работы по улучшению существующих…».
И в том же году нарком Потёмкин возглавляет новую Академию педагогических наук РСФСР. И это уже не наркомат. Академия — это научная деятельность!
Тогда же, кстати, в школах вводят новый предмет — «Логика». Для которого пишется учебник и организуется подготовка преподавателей.
В Ленинграде появилось еще одно нововведение: система «единого педиатра», когда все дети и подростки наблюдаются у одного участкового врача.
А задумывались ли мы над тем, что в декабре 1941 года часть ресурсов предприятий,
Да-да, в детских учреждениях организуется встреча Нового 1942 года…
И еще о наркоме Потёмкине. В ноябре 1941 года он издает приказ «О сборе материалов Великой Отечественной войны» — писем, фотографий, почтовых открыток, различных билетов, плакатов, афиш и других материальных свидетельств войны. Которая только началась. Итог ее далеко не ясен, и немцы вот-вот возьмут Москву и, возможно, Ленинград.
А в декабре 1941 г. уже при Московском комитете партии учреждается Комиссия по истории обороны Москвы.
В 1942 г. при Академии Наук организуется Комиссия по истории Великой Отечественной войны, в 1943—1944 гг. аналогичные комиссии создаются в освобождаемых районах.
И занимались не только актуальной войной. В эти годы повышается интерес к войне 1812 г. В частности, выходят крупные работы академика
Естественно, и этим интересы историков не ограничиваются. И работа ведется, и конференции проводятся, и даже издаются работы, не имеющие вроде бы никакого отношения ни к обороноспособности страны, ни к актуальным событиям.
Вырос интерес и к истории народов СССР. Хотя бы потому, что в 1941 из Москвы эвакуируются на восток и юг страны большинство научных учреждений. И многие историки, оказавшись в эвакуации в национальных республиках, занялись изучением местной истории.
Еще одним из следствий эвакуации стало учреждение филиалов Академии Наук в ряде союзных республик.
И конечно, не прекращалась работа во всех отраслях науки. Хотя понятно, что основные силы ученых были брошены на усовершенствование военной техники и решение иных актуальных вопросов. С другой стороны, вынужденно шагнула вперед медицинская наука. Большой скачок совершила, например, советская нейропсихологическая школа: слишком много «фактического материала» предоставила война…
Из «необычного» же… Существует популярная история о том, как для разработки системы маскировки Москвы был срочно найден и спасен из блокадного Ленинграда профессор энтомологии
Умиравший от голода Борис Николаевич был, действительно, вывезен из Ленинграда, но в 1942 году, пережив первую блокадную зиму. Маскировать Москву от германских летчиков было поздновато…
Более реалистична версия, что консультация профессора помогла в разработке маскировки танков и прочей военной техники. За что, вроде бы, Шванвич попросил восстановить в Ленинградском университете упраздненную перед войной кафедру энтомологии. Хотя и вопросами маскировки техники занимались задолго до войны, и фамилия Шванвича в документах вроде бы не упоминается. Так что это, скорее всего, легенда.
Не легенда — существование работы
И еще: восстановленная в 1944 году (неужто других забот после снятия блокады не было?) в ЛГУ кафедра энтомологии, которой Шванвич руководил до конца жизни. Так что легенда… наверное.
Впрочем, профессор Борис Николаевич Шванвич внес еще кое-какой, официально отмеченный, вклад в победу. Заведуя в эвакуации кафедрой Саратовского университета, он выявил возможность пищевого использования речных моллюсков. Не знаю, нашло ли это практическое применение, но с учётом голодного военного времени — не исключено. Так что дело нашлось всем.
Москву маскировали в 1941-м под руководством любимого сталинского архитектора Бориса Иофана. Заметим: любимец Сталина получил не тёплое безопасное место, а ответственнейшую работу.
Но мы, кажется, говорили о науке и ученых?
В 1943-м открывается Лаборатория № 2 Академии Наук СССР, основа будущего Курчатовского института. Но это тоже — оборонка, хотя и с прицелом на будущее. Впрочем, и исход войны, и близость этого «будущего» были уже ясны.
Но было немало ученых, чья работа никак не соприкасалась с военной сферой. Мы уже говорили и о педагогах, и об историках. И о заповедниках, в которых тоже трудились учёные.
Один пример. Семеро сотрудников Кавказского заповедника спасли немногочисленное тогда уникальное стадо зубров, популяцию которых начали восстанавливать перед самой войной. Нацисты отнюдь не стремились сохранять нашу природу и территорию зубрового питомника несколько раз бомбили. Животных в сложнейших условиях, без снаряжения и продовольствия, сумели перегнать в отдаленный район, укрыть; голодая, обеспечить их подкормкой.
А в Ленинграде сотрудники Всесоюзного института растениеводства сохранили коллекцию семян. Уточню: коллекция — это не ящик и даже не мешок. Это крупнейшая тогда коллекция в мире. Сохраняемая и охраняемая в голодающем городе, где в худшие периоды пайки снижались до 125−250 г хлеба в день.
За время блокады умерли 28 сотрудников. Хотя, по словам самих биологов, уже тогда было понятно, что часть зерна погибнет. И да, после войны проросли не все семена, и процент потерь вроде бы оказался довольно высок.
Так что, получается, часть зерна вполне можно было съесть… но какую именно? Никакую…
Как говорил позже один из сотрудников, Вадим Степанович Лехнович:
— Ходить было трудно… А не съесть коллекцию — трудно не было…
Но образцы сортов зерна — это стратегический ресурс. А Институт славяноведения? Или Институт истории искусства? Второй из них создан в 1944 г., первый — в… 1942.
Работа не прерывалась нигде. Приведенные примеры — лишь ничтожная часть того, что во время войны делалось для последующего мирного времени.
А как иначе? Страна собиралась жить дальше. Об этом и думали, ради этого и воевали…
Это вам всем спасибо!
Рад, что читаете.
Спасибо,
1 Ответить
Спасибо за отличную, интересную статью! Надеюсь, её прочитают как можно больше людей.
Оценка статьи: 5
1 Ответить
Спасибо большое! Прочитал с неимоверным интересом. Была др. жизнь, в 1945 году пошёл в 1-й класс, все ученики пришли 1 сентября в школу сами - без родителей. У половины учеников класса отцы не вернулись с фронтов (у меня в т.ч.). Не могу далее...
Оценка статьи: 5
4 Ответить