Нетуристический Париж. Чем отличается отдых от путешествия?

Сегодня большинство уже неоднократно побывало за границей, пролетело фанерой и над Парижами, и над Римами с Берлинами. Некоторые умудряются за одну неделю объехать половину Евросоюза, чтобы потом со знанием дела рассказывать, какая Вена пышная, Берлин интернациональный, а Амстердам незакомплексованный.

Обычно эти туристы ездят по принципу количества, а не качества. Один день и одна ночь в Польше с их бигосом и зубровкой — посмотрите налево, вот вам Королевский замок, посмотрите направо, вот вам Лазенки. Другая ночь и другой день в Берлине или его окрестностях с их карривурст и пивом, Александр-плац, Бранденбургские ворота и Рейхстаг в одном флаконе. А вот вам и Амстердам с его каналами, музеем Ван Гога, Маасдамом, селедкой и, если успеете, улицей Красных фонарей…

Но вот видели ли они, эти туристы, но не путешественники, настоящий, а не туристический, прилизанный Берлин с его не витринной жизнью, тысячами чернявых турок, приторговывающими легкими наркотиками, бритоголовыми, подвыпившими и агрессивными молодчиками в час-пик где-нибудь в метро или в первой подворотне от центра… Подлинный, а не вылизанный Амстердам с его миллионом велосипедистов и вежливыми проститутками в витринах, одетыми почти как и вы в жаркий июльский полдень…

Видели ли они не открыточный, воспетый тысячами поэтов, художников и кинорежиссеров Париж, так знакомый с детства, с его вечной Эйфелевой башней, артистическим Монмартром и забитым зеваками со всего света Латинским кварталом, а его черные районы, вроде Сен-Дени, куда ночью лучше не выходить? Пропахшие сладким запахом гашиша, ходили ли они на блошиные рынки и в рабочие кварталы, больше напоминающие африканский Магриб, а не только в напомаженные Лувр и Версаль, чтобы потом, захлебываясь от восторга, рассказывать, как они постигли душу Парижа, и его историю, и его самую суть…

Мы тогда остановились в Ibis Budget, самой бюджетной гостинице, в самом преддверии бесславного Сен-Дени (о чем тогда еще не знали), которую нам посоветовали в туристическом агентстве как самый бюджетный вариант.

Прибыв из аэропорта Бове на навете до ст. Порт Майо около полуночи, из-за задержки рейса на два часа, мы оказались посреди ночи и посреди совсем не туристического Парижа, плохо представляя, как нам добраться до нашей гостиницы. Чтобы дальше самостоятельно прокладывать свой путь, путь путешественников со всеми неразбавленными и неподдельными впечатлениями от своего самостоятельного путешествия.

Последняя станция парижского метро, щедро усыпанная мусором в виде обрывков Le Monde и сигаретными бычками, увитые кабелями, как мифическими змеями, стены этого чрева Парижа, совсем не лощеного вида одинокие прохожие, преимущественно не европейского происхождения, с интересом поглядывающие на нас. Древние двухэтажные вагоны метропоезда, в который мы успели вскочить, иначе пришлось бы заночевать на скамейке метро до утра.

Мы тогда добрались до ст. Анвер, выбрались на поверхность из душного метро, в ночную прохладу, пахнущую ночными фиалками и сладким табачным дымком, и… Поняли, что не имеем ни малейшего представления, куда нам идти дальше.

GPS у нас не было, а карта Парижа оказалась слишком путанной, чтобы при свете фонаря разобраться, как нам добраться до своего ночлега.

Мне казалось, что от ст. Анвер до нашего отеля рукой подать — так, во всяком случае, казалось по карте. И мы решили пройти расстояние пешком, чтобы, несмотря на усталость, заодно ощутить, прочувствовать ночной Париж.

Ст. Анвер — это 18-й округ Парижа, один из самых неблагополучных районов, рядом с пресловутым Сен-Дени, где пару лет тому чернокожие парижане вовсю веселились — громили магазины и жгли шины, куда не советуют заходить даже коренным парижанам. Но тогда мы этого не знали. Ведь Париж — это Париж с его Людовиками, французским шармом и прочими ой-ля-ля прелестями.

Мы свернули в переулок, еще в один… и поняли, что если мы раньше понимали, куда двигаться, то сейчас просто потерялись, как дети в лесу.

Темный, едва освещенный переулок… Прошмыгнувшая на ту сторону то ли кошка, то ли крыса… Чуть дальше — музыка… Огни ночного кафешантана… Кучка местных парижан, потягивающих молодое вино после трудового дня и что-то весело обсуждающих.

Ну, это нам так показалось. И мы смело направились к парижанам, чтобы узнать, в каком направлении нам дальше двигаться.

Когда мы подошли, то толпа замолкла и пар десять черных как угли глаз, в черной ночи, пристально уставилось на нас. Я тут же почувствовал себя не в своем, привычном мне, Париже, но отступать было поздно.

— Извините, мсье, как нам пройти до отеля Ibis Budget? — начал я весело, несмотря на усталость, на весьма посредственном французском.

Десять пар глаз молча смотрели на нас, лишь только руки поднимались и опускались, чтобы затянуться сигаретой, чей сладостный дымок мне что-то отдаленно напоминал из моей беспокойной юности.

Я только тогда разглядел, что наши парижане все, как один, были чернокожие, кто в длинной белой тунике, кто в белых фесках, как их носят в Северной Африке. Их подруги, что вышли на крыльцо забегаловки, вульгарно накрашенные и в колготках в крупную сетку на толстых ляжках, от чего воображение само дорисовывало, кем они там работали и что делали.

Наконец один из них, самого упитанного и разбойничьего вида, что-то прошамкал другим то ли по-французски, то ли на своем тарабарском. Ему что-то ответили. Он снова что-то сказал, из чего я уже разобрал «иностранцы» и «веселье».

Толстый подошел ко мне вплотную, посмотрел в упор в лицо так, что я увидел черные поры на его черном мясистом носу, потом поверх моей головы, потом снова в упор глянул мне в глаза. Втянул воздух ноздрями, как какая горная горилла и… улыбнулся белозубой, сверкающей даже посреди той парижской ночи, улыбкой.

— Добро пожаловать в Париж, — прохрипел он и, почти волоком, за рукав моей куртки потащил нас внутрь «кафешантана».

Не успели мы прийти в себя, как уже сидели в гашишевом облаке на стульях за стойкой, где толстый налил нам в бокалы, но не вина, а чего-то крепкого.

В невыспавшейся голове осоловело проползало «вот влипли» и «где мы?», «что с нами будет?»… Алкоголь добавил еще больше тумана и усталости. Потом толстый протянул нам «буз», сигарету с марихуаной. Я сделал затяжку, другую. Передал своей подруге. Та долго отказывалась, но толстый не уступал, что-то бубня про гостеприимство и «настоящий Париж» с «настоящими парижанами».

В общем, потом меня вырубило. Помню только, что нас посадили в какую-то машину, куда-то недолго везли, потом под руки вели.

Вестибюль, черные лица, черные люди, все черное…

На следующее утро я проснулся, с трудом соображая, где я и что со мной. Комната была прокурена, окна закупорены, в углу поблескивала белая больничная раковина, от чего мне показалось, что я сплю или у меня продолжаются глюки.

Я резко вскочил и, шатаясь, подбежал к окну. Внизу дома с типичными мансардами, подстриженные деревья, вывеска «Alimentation». И снова везде черные люди. Я выдохнул.

«Бьенвеню в настоящий Париж!» — засмеялся вслух я и рухнул на кровать…