Подозрения мои подтвердились: на полпути у нас с выстрелом пробило колесо, и мы приземлились в кювет, в чистом поле между одной деревней и другой деревней километров через тридцать. Мне повезло, меня подобрал попутный бус, но, как выяснилось, он чесал прямехонько по трассе и в нашу деревню не заезжал.
Но мне, уже готовому шпацировать км 5 по жаре до дому, и потом повезло вдвойне: меня подобрал добрый селянин с женой на вечном жигуленке. Мы немного побалакали за жизнь, заверили друг дружку в дружбе между народами, и под конец он, ну, конечно же, денег не взял.
Я высадился на знакомой улице, завернул в местный знакомый кабачок, который держал украинский армянин Самвел, где на радостях благополучного прибытия пригубил чарку коньяка, закусив преступно лимоном, и, купаясь в лучах щедрого украинского солнца, с дурацкой чеширской улыбкой зашагал по направлению к нашему дому.
Во дворах бурлила жизнь: утки, гуси, собаки, коты… Сизоносые бездельники-пьяницы на скамейках, изобретающие, где бы стрельнуть на горилку…
— Эй, диви, а вон наш Электроник йде (меня в детстве дразнили Электроником по причине длинных светлых волос).
— Электроник, ты що тут робишь? — и следом за короткой прелюдией: — Дай двадцать гривень!
Ничего не менялось в нашем дворе. Та же криница, те же покосившиеся от времени и старости двухэтажные домики, построенные во времена царя Гороха. Так же, как и в моем детстве, соседи повыставляли перед подъездом цветы в горшках, а сами судачили на скамейке. Хотя нет, кое-что поменялось: и дорогу сделали, и мусорку перенесли, чтобы коты и птицы мусор не разносили по двору.
Те же простые лица, хотя и изрядно потрепанные жизнью. Те же «Добридень» и «Здоровьечка» — порой от совершенно незнакомых людей. Баб побольше, чем мужиков, которых раньше срока забирала горилка или вездесущая онкология.
Пили там всегда немало. Запойно. По-черному. И я почти каждый месяц узнавал от мамы, что кто-то из соседей или знакомых отбыл в поля вечной охоты, где всегда наливают щедро и бесплатно.
И еще, как и раньше, полный двор котов, кошек и подброшенных доходяжек-котят. Которых подкармливала моя мама, по расписанию утром и вечером, словно они были ее собственные. Кошачья мама.
Та же дверь, перед которой снова кошки, кошки, кошки. Знакомый запах в прихожей. Легкий запах сырости и солнца, которое по утрам заглядывало в одно окно, а после обеда в другое (если солнце как-то пахнет). Интересно, что и звездные ночи на Украине, и солнце — другие, особенные. Звезды — ярче, солнце — жарче. В такие ночи хорошо спится, а в солнечные дни грезится.
И мамуля вся в ожидании…
Объятия, поцелуи, расспросы… Мама, казалось, не меняется. Только от упоминания о возрасте становится слегка не по себе: не может быть, что время так быстро летит.
Почему, почему все так? Так нелепо и так несправедливо. Те, кого ты любишь, редко бывают рядом, а ценить родных и близких людей ты начинаешь только в разлуке? Если, конечно, успеешь, не опоздаешь. И оценить, и любовью своей и заботой одарить. И врозь нам скучно, и вместе тесно. И любить крепко получается только на расстоянии.
На следующее утро я иду на могилку к бабуле. Ее не стало прошлой зимой, ей было почти 92. Всегда крепкая и боевая, она до 90 ходила босиком на свой огород, потому что без огорода, без земли жить не могла. Разламывала комья земли натруженными руками, как ломала горячий хлеб. Бросала семечки в сырую «розору» и «пригорнала». Огурчики, бурячки, картошка, кукуруза… Много труда — мало отдачи. Хотя именно привычный труд на земле и продлял ей жизнь.
На могилке зажигаю лампадку, смахиваю капли дождя и грязи с фотографии, где ей, должно быть, лет 65, обещаю скоро свидеться. Рву негустую траву, что выросла, смахиваю бесстыжие слезы и тороплюсь обратно. Была бабуля, был человек, и нет человека…
Жизнь, однако…
Игорь Вадимов, = Нет безобразья в природе = написал классик. "Все мы немножко лошади,// каждый из нас по-своему лошадь" (ВМ). Так чего...