Бог рати. За что так прозвали Петра Ивановича Багратиона?

Перейти к началу материала

В Красной зале голицынской усадьбы совещались три доктора.

 — Плохо дело, — говорил Гангарт, — упустили мы время, да, боюсь, так здорово упустили, что не наверстаем теперь. Полагали, что у Петра Ивановича пулевое ранение, но теперь уже видно со всей очевидностью, что его раздробленная нога — результат не стрельбы, а взрыва. Скорее всего это то, что в солдатских кругах называется «чиненкой».

(«Чиненка» — артиллерийский разрывной снаряд, граната, внутри которой находится полое ядро, начиняемое порохом, с выходящей наружу зажигательной трубкой.)

Говорову очень хотелось съязвить по этому поводу, что, мол, в большей степени ты сам и виноват. Уехал с поля боя, не оставив около командира никакого, даже самого мало-мальски умеющего делать перевязки медика. Но, памятуя то, что Иван Иванович сам на тот момент был контужен и при этом, падая с лошади, повредил себе грудную клетку и сильно ударился коленом о землю, промолчал. К тому же он как никто другой знал, что Багратион не позволил бы неусыпно находиться подле себя никому, в то время как вокруг кипел жаркий бой и люди выбывали из строя десятками.

Сам Говоров теперь очень упрекал себя в том, что, увидев ранение и прозондировав рану, как это требовали правила полевой хирургии, наложил самую обычную повязку. Сейчас он понимал, что именно первые минуты, которые всегда бывают самыми важными и от которых зависит, будет человек дальше жить или нет, были упущены. Если бы он тогда сообразил обездвижить ногу — картина была бы совершенно другой. Но в боевых условиях сходу принять решение бывает очень трудно.

 — Я вот что думаю, — вступил в беседу Гильдебрандт, — ногу Петру Иваночвичу мы уже не спасем, зато можно сделать, — и он провел пальцем горизонтальную линию в воздухе. — Ампутация! Здесь, канешно, это будет трудно совершчить, — аккуратно подбирал он слова, — но в принципе возмошна. А чтобы он не чувствовал нетерпеливой (немец хотел сказать «нестерпимой», но ошибся при выборе слов) боли, мы его как следует напоим водкой!

 — Напоишь ты его, как же! — насмешливо подхватил Говоров. — Он и за обедом-то традиционную чарку иной раз пропускает, а ты захотел тут…

 — Так это ше очшень даже хорошо! — воскликнул довольный Гильдебрандт. — Организм у него к водке не привык, а знааачит (он сделал сильное ударение на первом слоге) она быстрее подействует!

 — Ничего не подействует, — сокрушенно проговорил Гангарт, слушая коллег, — не даст он нам с вами оперировать. Слышали, как он закричал: «Лучше умереть, чем остаться на всю жизнь искалеченным!» Вот я и боюсь, что дело к тому идет. И что не сдюжит его организм, хоть он и сильный. Гангрена — змея опасная, пустит яд в одном месте — он потихоньку-полегоньку по всему организму растечется. Так и будет съедать тело сантиметр за сантиметром. А лекарств против этой напасти ещё не придумали. В лучшем случае, льём на пораженное место спирт, но толку от таких действий мало. Ничего нам не осталось, как полагаться на милость Всевышнего, но как это трудно — когда на твоих глазах умирает человек, а ты сделать ничего не можешь!

И плечи Ивана Ивановича задрожали от внутренней боли. Он отвернулся от Гильтдебрандта, который продолжал настаивать на ампутации, чтоб тот не видел его слёз.

 — Эх, — снова заговорил Говоров, и в его голосе тоже послышались нотки отчаяния, — женское внимание ему бы сейчас! Вот только где бы его найти? Жена за границу уехала, вроде как здоровье поправлять. А на самом деле к любовнику сбежала, все об этом только и говорят.

 — Да уж, — неожиданно подал голос Гильдебрантд, — некоторым недостойным людям попадаются ошень хорочшие жёны, а достойные почшему-то женятся на… — и он опять замолк, подбирая слово… — на… фу, как это будет по-русски… на … профурсетках! — наконец закончил он и вытер пот со лба.

 — Ты, Теодор, откель слова-то такие знаешь? — усмехнулся Гангарт. — «Профурсетки…». Это на лекциях своих ты про них студентам рассказываешь?

 — Та не… — смутился немец, — лекции я на латинском читаю, там нет таких слов. Это уж так, просто, — покраснел он, — слышал где-то.

 — Где-то… — недовольно передразнил его вышедший из своего удрученного состояния Говоров, — от своего окружения и слышал. Что они, профессора-то, не люди, что ль? Некоторые как раз с такими женщинами и якшаются, только по тихой, чтобы никто не знал да не видел.

 — Где-то… — скривив губы, повторил он, и не замечая Гильдебрандта, который намеревался что-то возразить ему, вышел из залы.

Петра Багратиона нельзя было назвать красавцем, но и уродства за ним тоже не наблюдалось. Он долго хранил свое сердце закрытым от юных прелестниц, хотя для потомка-южанина это было более чем странно. Впрочем, как говорили современники Багратиона, целью его жизни была не женитьба, а военная карьера. Исходя из этих слов, можно понять, почему Петр Иванович долгое время обходил стороной вопросы, связанные с браком.

Видимо, амур долго выбирал момент, чтобы пустить стрелу любви и соединить два сердца, одним из которых было горячее сердце Багратиона. Избранницей же была графиня Екатерина Павловна Скавронская. Хотя… вот тут снова начинаются разногласия в исторических событиях.

По утверждениям одних современников, Багратион не очень любил свою жену и женился только потому, что сам император Павел I вызвал их обоих в Гатчину и велел сочетаться браком.

В других источниках можно найти прямо противоположную информацию о том, что Петр Багратион был очарован юной графиней и был готов ради неё на всё. Но мало того, что была очень богата, впереди всех её черт характера шло своенравие. Восемнадцатилетняя барышня считала своего мужа, которому на момент свадьбы исполнилось тридцать пять лет, стариком. Против царской воли она, разумеется, пойти не могла, но не скрывала того, что выходит замуж не по любви, а по «императорскому требованию».

Спустя некоторое время молодая жена уехала в Европу, как она объяснила, «на лечение» по женской части (за пять лет у Багратионов не родилось ни одного ребёнка) и назад уже не вернулась. Напрасно Багратион просил помощи у занимающего на тот момент престол Александра I помочь ему отыскать уехавшую из дома жену и восстановить семью. Возвращаться назад Екатерина Павловна и не думала. Присылала мужу огромные счета, якобы тратя деньги на медицинские обследования. Он их подписывал, но… не догадывался, что куда бóльшие счета супруга оплачивала из своего собственного кармана. Куда уходили деньги, которые направо и налево тратила Екатерина Багратион, предоставленная сама себе, остается только догадываться.

Настоящей же любовью полководца была не кто иная, как царская особа — сестра Александра I. Она тоже ответила ему взаимностью, но… «храни нас пуще всех печалей и царский гнев, и царская любовь!» Здесь, конечно, должно стоять слово «барская» — это уже так, к слову перефразировано.

Красавица, тонкая и образованная дама (и, кстати, тоже Екатерина Павловна!) полюбила Багратиона всей душой и была очень привязана к нему. Александр I, зная то, что в некоторые минуты своей жизни его сестра может проявить упрямство и сделать то, что нужно ей, придумал план. По нему Багратион был срочно отослан в Финляндию, а сестра императора в это время была просватана за Георга Ольденбургского.

Неизвестно, была ли счастлива Екатерина Павловна Романова в браке, но то, что этот шаг был сделан в угоду политике — не отрицает ни один из историков.

Что оставалось делать обманутому мужу? Воевать. Этим он и занимался остаток всей своей жизни.

Железный организм Петра Ивановича, как и предположил Гангарт, не справился с гангреной, и 24 сентября 1812 года его сердце остановилось.

Сложно говорить, была ли это судьба, или действительно врачи недооценили характер ранения, которое на самом деле оказалось серьёзнее, чем они предположили. Но, как бы то ни было, в сердцах однополчан и тех, кто занимается изучением биографии Петра Ивановича Багратиона, он навсегда останется бесстрашным воякой, талантливым военным и любимым командиром. Одним словом — Богом рати.