Как выглядит настоящий римский патриций?

Я тогда во второй раз прилетел в Италию, в Рим. Аэропорт Фьюмичино, ночь в кафе с пиццей, короткая прогулка по окрестностям и потом пара часов навзничь на какой-то стойке, когда уже не было сил высиживать свое время в ожидании, пока начнут ходить первые пригородные поезда…

Примерно в семь утра я уже прибыл в Термини и, коротко сориентировавшись по гугл-картам, отправился в сторону Ватикана, примерно в километре от которого находилось и мое новое жилище.

Несмотря на февраль и зиму, погода с самого утра была просто чудесной, расщедрившись на 17 градусов выше нуля. Восходящее солнце по моему прибытии в Рим уже позолотило верхушки щедро разбросанных терм и грациозных пиний, которые создавали неповторимый облик Вечного города. Я был уставший и невыспавшийся, но счастливый и преисполненный самых чудесных ожиданий от своих следующих пяти дней в Риме.

Я быстро убедился, что Рим — это античный музей под открытым небом, где все экспонаты представали живьём и на расстоянии вытянутой руки или всего в коротком шаге.

Я был немало удивлен уже на выходе из вокзала, на каком-то пустыре и в кустах обнаружив древние развалины то ли терм Диоклетиана, то ли еще кого — там гулял мальчик с собакой, словно вокруг какой водонапорной башни в г. Шепетовка 1975 года постройки.

«Термы Диоклетиана, 298−306 гг.» — невзрачно гласила надпись на «водокачке».

Дальше я вышел к Форумам, вдоль аллеи императоров и к целому древнему городу, раскопанному на глубине примерно пяти метров и уходившему в близкий горизонт, над которым нависло не по-зимнему апельсиновое солнце. Оно придавало этому мертвому полису фантастическое и мистическое звучание и вид. И если прикрыть глаза ладонями справа и слева, наподобие конских шор, то можно было представить себя полностью на стыке тысячелетий, словно пронзив время на две тысячи лет назад.

Побродил немного вокруг, но бессонные сутки и бродилки с тяжелым рюкзаком дали о себе знать, и я решил дальше уже ехать на римском метро.

Разобравшись со входами-выходами и как платить, я дождался своего поезда, сел в полный римлянами и римлянками вагон и принялся с интересом разглядывать местную публику.

Надо сказать, что стереотипы — вещь вредная. Они часто вводят нас в заблуждение, заранее рисуя нам каких пунктуальных и аккуратных немцев, утонченных француженок или жгучих, горячих испанцев. Потом, жизнь спустя оказываясь не больше чем правдой прошлого, иногда они сбываются с удивительной точностью.

Так вышло и с итальянцами и римлянами. Они действительно были не самого высокого роста, преимущественно худощавыми, чернявыми, с кудряво-кучерявыми головами, шумными и активно жестикулирующими.

«Прямо как Джулико Бандито из мультфильма про капитана Врунгеля, — невольно подумалось и улыбнулось мне. — Ва бене, синьор. Уно моменто, грацие, чао».

И никого, кто напоминал бы тех самых римлян, чья история в Священном Риме была на каждом углу, за каждым кустом. Атлетически стройных, преимущественно белокурых, с римскими профилями…

Да, я читал, что после падения Священного Рима в Италию того времени хлынули представители самых разных народов и народностей. (Как когда-то в Египет набежали те, кто вытеснил оттуда тех самых древних египтян и их потомков, сделав население преимущественно арабским и таким, какое оно сегодня.) И получилось в итоге это самое неказистое, чернявое, кудряво-кучерявое население, громко разговаривающее и жестикулирующее по любому поводу.

На одной из станций в вагон зашли парень и девушка. Он — выше среднего роста, крепко сложенный, с короткими вьющимися волосами и идеальным, как мне показалось, римским профилем. Его фарфоровая кожа почти божественно отсвечивала на фоне шумной чернявой компании, громко спорящей о чем-то. И самое главное — его профиль.

Его профиль был всем профилям профиль. С идеальным римским носом и волевым подбородком.

«Прямо настоящий патриций! — про себя вырвалось внутри меня. — Вот так, должно быть, выглядели и Гай Юлий Цезарь, и Тиберий, и Нерон, и Веспасиан. Благородно и величественно».

Я был очень рад, что мой стереотип относительно шумных и чернявых итальянцев и другой стереотип — относительно статных и с римскими носами потомками патрициев, тех самых первых римлян, тоже оказался подкреплен практической встречей.

Я уже готов был выходить на своей остановке, что рядом с Ватиканом, и встал по направлению к выходу, когда различил то, что мой римсконосый «патриций» возбужденно отвечал своей девушке, с которой он, очевидно, о чем-то спорил. А именно:

 — Да достал меня и этот Рим, и вся Италия! Я домой хочу, в Киев!

Мое искреннее и неподдельное удивление настигло меня ровно в тот момент, когда я вышагивал из вагона метро на полный перрон. Да так внезапно, что я невольно остановился и обернулся в сторону своего итальянского объекта внимания.

«Нет! Ну ведь вылитый римлянин! И статный, и светлокожий, и профиль римский! Ну, как так?! Ну ведь настоящий патриций!»