Базилевс. Как царь зверей попал к человеку? Часть 1

Если бы Базилевс был человеком, он непременно вспомнил бы старинную песню:

Звезда полей над отчим домом
И матери моей печальная рука.

Но Базилевс не был человеком. И отчего дома у него тоже не было. Хотя была родная желтая пустыня, по которой так хорошо было бегать, поднимая за собой фонтанчики песка.

Мать… Да, мать была. Но у нее была вовсе не печальная рука, а большая пушистая лапа с втянутыми когтями. Так хорошо и безопасно было, когда она обнимала Базилевса и прижимала его к мягкому душному животу с набухшими сосцами. Сразу же у матери в животе начинало что-то тарахтеть, и звук этот, вместе с теплыми струйками молока, был для него сладчайшей музыкой. Потому что Базилевс был всего лишь трехмесячным львенком — смешным, с нетвердыми лапами, в крапчатой шерстке, похожей на пижаму, треугольным носишкой и любопытными глазами.

И он вовсе не был Базилевсом. Мать звала его гортанно: «Мр-р-р». Точно так же она звала его брата и сестру. Удивительно, как она не путала одинаковые имена, но Базилевс точно знал, что вот на это «Мр-р-р» следует откликнуться именно ему, а то мамино «Мр-р-р» превратится в «Рр-р-р!» А вот на это «Мр-р-р» пусть откликается брат или сестра, а он еще подремлет в тени акации.

…Здесь тоже росла акация. Красивая, и цветы ее были похожи на розовые пушистые свечи. Чужая. Та акация была бедной, серой, но она давала короткую тень, и под нею так хорошо было спать после маминого молока.

Мать учила их всему: умываться, лазать по деревьям, пользуясь хвостом, прятаться от врагов. Враги были разные: любопытные шакалы, недалекие и аморальные гиены, леопарды, орлы и змеи. Даже неповоротливые буйволы, и те, учуяв запах львят, бежали к ним, чтобы растоптать. Мать очень сердилась и долго бежала за буйволами, чтобы что-то им объяснить, а потом приносила львятам кусочки чего-то упругого, красного, от которого шел вкусный пар. Иногда в этих кусочках было что-то белое и твердое, и Базилевсу нравилось с хрустом разгрызать это белое, упиваясь душистым соком.

А потом мать осторожно вытягивала лапы в тени акации и засыпала; а малыши начинали возню. Как же приятно было легонько укусить брата за нос, так, что тот сразу начинал хныкать и тереть укушенное место; а сестру двинуть по ушам и встрепать ей шерстку. Когда около матери образовывался пушистый пятнистый клубок из голов, лап и хвостов, она неспешно открывала один глаз, отвешивала клубку несильный шлепок и снова закрывала глаза. Отрезвление после шлепка наступало моментально: трое встрепанных львят с ярко-красными носами изумленно глядели друг на друга, не понимая, как это они — солидные, трехмесячные львы — позволили себе такую легкомысленную шалость?

Но это осталось в той, совсем уже далекой жизни, когда раздался сухой звук, будто сломалась ветка акации, и мать вдруг странно завалилась на бок и стала скрести по песку когтями, а потом зарычала так сильно и страшно, как никогда не рычала в жизни. Этим последним рыком она предупреждала детей об опасности, и те побежали, неловко заплетая лапами, а мать все смотрела им вслед, и прыгучее тело ее становилось тяжелым и немощным, а она все смотрела и смотрела тревожно.

А потом вдруг стало темно. На голову львенка набросили мешок, и он заскулил яростно, обиженно, больше от унижения, забарахтался изо всех сил. Где-то рядом плакали брат и сестра, но он не мог им помочь.

Потом чем-то противно запахло, заскрежетало и стало качать из стороны в сторону. Так иногда бывало, когда мать перетаскивала его за холку с места на место, но мать пахла хорошо и сладко, а тут пахло так, как никогда не пахнет в пустыне. Базилевса мутило. Сильно хотелось пить. Мешок с него так и не сняли, было темно и душно, и Базилевс стал погружаться в какую-то одурь без конца и начала, вроде сна, но облегчения она не приносила. Сколько так продолжалось, он не помнил; давно уже притихли брат и сестра, а он все оставался в этой одури.

Потом в глаза вдруг ударил яркий свет, Базилевс зажмурился и услышал:

 — Я беру его! Вот документы, деньги.

 — Вы уверены? Это все же не котенок. Что скажут соседи?

 — Я вам уже говорил, что я учитель. Преподаю труд и историю в местной школе. Я беседовал с вашим начальником. Живу в отдельном доме с большим двором. У меня много животных и птиц. Можете навести справки в ближайших школах. Ко мне педагоги детей на экскурсии водят.

Базилевс осторожно приоткрыл глаза. Ни брата, ни сестры рядом не было. Земля, твердая и серая, пахла кожей и железом. Эти запахи тоже были незнакомы Базилевсу, но в них было что-то тревожное и притягательное.

 — Ну, что, малыш, пошли? — над львенком склонился худой человек с жирными кудрявыми волосами и поднял его на руки.

Базилевс уткнулся в засаленный ворот пиджака и задышал так часто, словно это было последнее дыхание в его жизни.

 — И не стыдно тебе? — сказал ему человек. — Такой большой красивый лев, а дрожишь, как котенок. Ты же царь зверей! Буду звать тебя Базилевс. Нравится?

Базилевс ничего не понял, кроме того, что с этой минуты он стал Базилевсом и что, кажется, незнакомец — добрый. Он глубоко вздохнул и положил лапы человеку на грудь.

 — Так-то лучше, — улыбнулся незнакомец. — Поехали.

Опять стало трясти, запахло противным, и Базилевс хотел уже разочароваться в незнакомце, но тут что-то взвизгнуло, остановилось и вокруг львенка образовался пестрый круг из двух скачущих детей и плотной женщины со спокойными серыми глазами. От женщины приятно пахло мясом, и Базилевс приободрился.

 — Ой, папа, какой хорошенький! Ой, можно я его на руки возьму?! Ну па-а-па!!!

Дети — одиннадцатилетняя Камилла и восьмилетний Эмиль — прыгали и верещали. Базилевсу эта назойливость не понравилась, и он глухо заворчал.

 — Не пугайте его! — сказал отец. — Пошли в дом!

 — Ты что грустная? — приобнял он жену. — Не бойся: хватит сил, за всеми лично буду смотреть!

 — Нет, я ничего, — иронично отозвалась жена. — Я вот думаю, может, нам в зоопарк переехать жить, а наш дом пусть будет зоопарком?

 — Натия, не начинай только! Я тебе сказал: все будет хорошо! Ты кому должна верить — своим мыслям или родному мужу?!

Базилевс оказался в большом, заросшем травой дворе. В глубине его стоял белый дом с высоким крыльцом и стеклянными дверями. Во дворе росло так много цветов и разных деревьев, что львенок растерялся. Куда там бедной пустынной акации до этого праздничного многоцветья!

 — Вот тут ты будешь жить, — незнакомец опустил Базилевса на траву перед высокой и неширокой будкой.

Львенок недоверчиво потянул носом воздух. Внутри было темно и тихо, но, в общем-то, безопасно.

 — Не нравится? Ну, ничего, пока живи, а потом мы новый домик тебе построим, побольше. Только подожди.

Тут незнакомец достал что-то блестящее и осторожно начал это надевать на шею Базилевсу.

 — Потерпи, дорогой. Смотри, как тебе подходит. Сразу стал выглядеть солидным львом.

Цепь была достаточно длинная, она не доставала до дома, но все же львенок мог гулять вокруг будки и наблюдать за обитателями двора.

А их было предостаточно. Пять собак с любопытными мордами и высунутыми от жары языками, восемь кошек с заспанными и безразличными физиономиями, цесарки в скромных серых платьишках, нарядные петухи и роскошные павлины. В траве шелестели ежи, на ветках шелковой акации и боярышника заливались птицы.

В глубине двора стояли четыре аккуратных домика, и в них что-то сердито жужжало, рядом неспешно прыгали кролики, и их красные глаза почему-то сильно раздражали Базилевса. В отдельной пристройке под низенькой крышей что-то хрюкало, блеяло и мекало. Поодаль под ивой был маленький бассейн из известняка и в нем плавали невиданные рыбы: красные и голубые неоны и пестрые лялиусы.

Базилевс начинал новую жизнь…