Как собирать грибы? В ритме вальса!

На ковре из желтых листьев
В платьице простом,
Из подаренного ветром крепдешина,
Танцевала в подворотне осень вальс-бостон,
Отлетал теплый день и хрипло пел саксофон…

Рядом с кленом качает тонкими ветвями береза. Верхушка плавится солнечным цветом, а внизу, в прохладном тенечке, листва еще зеленая, налитая летним соком. Мелкие березовые листья осыпаются, как конфетти, смешиваются с широкими полотнищами кленовых, рисуя на увядающей пыльной траве прихотливые узоры.

Там листья падают вниз, пластинки крутится диск…

А мне представляются грибные шляпки, выглядывающие из-под палых листьев, и я даже чувствую острый грибной аромат, смешанный с пряным запахом хвои. Я хочу в лес. Бродить по упругим ковровым мхам, растирать меж пальцев веточки можжевельника, дотрагиваться до толстых, прогретых жарким летом, сосновых стволов. И, конечно, хочу унести сувенир — корзину грибов.

Хочу увидеть стайку лисичек, прячущуюся в опавших березовых листьях, полыхающий мухомор, не думающий скрываться от грибников, белый гриб, притаившийся под низко опущенными еловыми лапами, подосиновик на высокой ножке, широкую шляпку моховика, влажный блеск маслят среди молодых сосенок…

Рот наполняется слюной, а перед глазами встают картины, одна соблазнительнее другой: сковорода, полная жареных в сметане грибов, кастрюлька с картошкой и лисичками, густо присыпанными зеленью, баночки с маринованными маслятами, изящная завитушка сметаны посреди грибного супа…

Даже не знаю, чего хочется больше — проникнуться до последней клеточки красотой осеннего леса или насладиться изысканным вкусом грибных блюд. Но что хорошо: можно сочетать полезное и приятное. Сбор грибов не отменяет лесную красоту. Так что решено — едем за грибами.

Ближайший к Минску «Лисичанск» — под Логойском. Это знает каждая собака в городе, тем более грибники. И в грибной сезон в выходные дни там негде поставить машину, все леса и перелески забиты горожанами с корзинками и ведрами, пробирающимися меж деревьев. Их острые глаза способны углядеть гриб и в беличьем дупле, а лес после их посещения выглядит, как после генеральной уборки — все чисто, красиво, и ничего невозможно найти.

Поэтому ехать нужно в будний день, когда все грибники смирно сидят по рабочим местам и глотают слюнки, принюхиваясь к грибным ароматам, доносящимся за десятки километров. Среда — оптимальный день. Как раз успевают подрасти новые грибы, молоденькие и крепенькие, не тронутые ни слизнем, ни червивостью.

Ехать за грибами большой компанией не слишком хорошо: увы, грибов уже не так много, повсеместное распространение личного автотранспорта позволяет горожанам добраться даже в самые медвежьи углы. Ну, а фанатики грибного сбора способны забраться на своем автомобиле даже туда, где заплутал Иван Сусанин. Болота для них — не препятствие. Их девиз: танки грязи не боятся!

Мы, конечно, не на танке, но проползти по лесным дорогам наша машина вполне способна. Так что грузимся корзинками и бутербродами и отправляемся в путешествие за осенней мечтой.

Лес встречает настороженной тишиной. Я его понимаю: автомобили, нагло ревущие меж деревьев, забирающиеся в самые укромные уголки, карабкающиеся на поросшие сладким вереском холмики и распугивающие ящерок, мирно греющихся на солнце, раздражают. Прямо на въезде в лес — перекрывающая всю дорогу лужа, полная черной липкой грязи, и вокруг машины поднимаются настоящие нефтяные фонтаны. Грязные брызги влетают в окна, открытые по случаю теплого солнечного дня. Первое нежное приветствие дикой природы.

Вокруг лесной дороги — близко подступающие ели. Огромные, упирающиеся в облака, закрывающие солнечный свет. На дороге сумрачно, как в дождливый день. Впечатление усиливается бесконечными лужами, не высыхающими в постоянной густой тени. Именно тут до самого копчика осознаешь, почему все захватчики панически боялись белорусских лесов. На такой дороге можно поверить в леших, домовых, русалок, Бабу-Ягу и Змея-Горыныча. Так и чудится — вот-вот высунется из-за ближайшего куста мохнатая костистая лапа, ухватит за колесо цепкими пальцами, потянет, только автомобильное крыло жалобно хрустнет.

И в самом деле что-то жалобно хрустит. Отвалилась банка глушителя, не выдержала партизанской дороги. Подбираем банку, полощем горячую еще железку в луже, укладываем в багажник. Ничего страшного. Ну, не из-за куста, из дорожной ямы высунулась лапа, оторвала банку. Бывает. Как говорил Карлсон, дело житейское. Леших бояться — за грибами не ходить.

В моем детстве были пионерские лагеря — домики, прячущиеся среди высоких сосен, утренние линейки с песнями и речевками, конкурсы на лучшую стенгазету и непременные «страшилки» перед сном. Кто-нибудь усаживался на кровати, завернувшись в одеяло, делал «страшные» глаза (их почти не видно было в темноте, но сделать было нужно непременно, без «страшных» глаз история не котировалась) и заводил напевным голосом:

— В черном-черном лесу есть черная-черная дорога. Если пойти по черной-черной дороге черной-черной ночью, то можно прийти в черный-черный дом. Если открыть черную-черную дверь черного-черного дома, то в тебя вцепится черная-черная рука!

Вроде бы ничего такого страшного и не было в этой простенькой сказке про Черную Руку, но почему-то после нее всегда снился черный лес, грозно шумящий колючими ветвями, и узенькая тропинка, вьющаяся меж деревьев, ведущая в жуткое неведомое.

Оснащенные современной техникой, снабженные неработающими в лесу мобильными телефонами, мы пробираемся на машине по черной дороге через черный лес. Через окна автомобиля в салон вливается жутковатый холодок. Там, в конце дороги, нас ждет черный-черный дом из страшных снов детства…

Но вдруг деревья расступаются и машина выкатывается на солнечную поляну. Густо жужжат толстые шмели, летающие над ароматным вереском, несколько слегка позолоченных сентябрем березок покачивают гибкими ветвями, огромная синяя бабочка садится на боковое зеркало и парадно распахивает крылья.

— Здесь и остановимся, — решение общее. Уж очень красивое местечко. Да и машину удобно поставить, развернуться есть где.

Выбираемся из салона, потягиваемся до хруста, лезем за бутербродами. Переживания на черной дороге стимулируют аппетит. Понятно, почему немцы, врываясь в белорусские хаты, в первую очередь требовали еды — это от страха, от темного ужаса, который навевала на них сама земля. Правда, белорусская еда им впрок не пошла и от страхов не избавила, но это уже другая история.

А мы дружно чавкаем бутербродами и делим корзинки. Каждому хочется схватить ту, что полегче, поудобнее. Никто не хочет таскаться с огромным кошем об одной ручке. В результате кош остается в багажнике, а тот, кому не досталось корзинки, вооружается пакетом.

— Только не вздумай туда сыроежки бросать! Помнешь только, покрошишь без толку.

— Что я, первый раз замужем? Или грибов никогда не собирал? — искренняя обида. Понятно, для хрупких пластинчатых грибов приспособлена коробка из-под съеденных бутербродов. Сразу видно грибного специалиста!

Бредем через полянку к холму, поросшему соснами. Там — густой влажный мох. Там — дивная игра света и тени. Оттуда тянет грибным духом. На громадном валуне сидит серая с прозеленью ящерка, будто вырезанная из драгоценного камня, посверкивает глазками, наблюдает. Прохожу мимо, подмигиваю. И — честное слово! — она подмигивает в ответ.

Сосновый холм встречает сбивающим с ног грибным ароматом. И тут же на глаза попадается огромный мухомор. Гордо выставивший пронзительно алую в белых брызгах шляпку, он красуется рядом с кустиком сиреневых колокольчиков. А рядом с ним — грибные обрезки. Кусочки шляпок, ножек, несколько червивых сыроежек. Похоже, не только нам приглянулся холм.

И точно — за кустами можжевельника шевелится что-то серое и оттуда раздается:

— Ми-иииииша! Ааа-уууууу! Не отходи далеко!

— Да я тут, рядом, мама! — недовольный детский голос из-за соседнего куста.

Все ясно, на этой стороне холма ловить нечего. Придется тащиться дальше. Переглянувшись, дружно шагаем вверх, не забывая поглядывать по сторонам. Ну, не могли же они вдвоем очистить весь холм! Грибной аромат продолжает накатывать аппетитными волнами, но видны только несколько бледных поганок да ложные лисички, празднично рыжеющие на трухлявом пне.

Значит, не могли вдвоем? Еще как могли! Мы повсюду натыкаемся на следы грибников. То белеет свежий срез подосиновика, то валяется отброшенная из-за червивости сыроежка, то поднят мох в поисках лисичек. Нам осталась только лесная красота природы да взятые с собой бутерброды.

Цепляюсь носком кроссовки за скрытую во мху корягу и лечу на землю, роняя корзинку. Благо падать мягко, как на пружинный матрац. И прямо перед носом вижу очаровательную парочку: два боровичка, растущих из одного корня. Шляпка большего гриба кокетливо украшена сухим березовым листиком, на шляпке меньшего, как брошка, сидит божья коровка, уже расправляющая прозрачные крылышки. Я крепко зажмуриваюсь, не веря своим глазам. Картинка — в точности такая, как мерещились мне дома под тянущий душу голос Розенбаума.

Как часто вижу я сон, мой удивительный сон…

Над головой насмешливо трещит сорока, и я открываю глаза. Боровички на месте. Они не привиделись от усталости. Дрожащими от волнения руками я подбираю нож и срезаю грибы под корень. Они аж скрипят от молодой крепости. Ни червоточинки, ни следа слизней. Бархатистые коричневые шляпки, гордые толстые белые ножки. Выставочные образцы.

А из-под вывороченного моей ногой мха торчит шляпка лисички. Да не одной — около предательской коряги скрывался целый лисий городок. Срезаю и их, чуть не обнюхиваю мох в поисках грибов. Чутье не обманывает — нахожу еще несколько лисичек, отбившихся от стада. А с осинки, прислонившейся к высокой сосне, мне улыбается крапчатая шляпка опенка.

Вот это везенье! Всем известно: если нашел один опенок — готовь корзины! И в самом деле, на осинке оказывается с десятка полтора опят. Заглядываю за тощий можжевеловый кустик и вижу целую опеночью полянку. Опята густо обсыпали несколько коряг, их шляпки расцвечивают сизый лишайник, карабкаются по стволам деревьев. Опята повсюду, и некуда поставить ногу, чтобы не раздавить грибы. И все — как на подбор. Маленькие, шляпки не больше ногтя. Тут же видны почернелые уже пенечки, кто-то явно пару дней назад посещал волшебную полянку и собрал свою долю крапчатого счастья.

Я аукаю изо всех сил, и через десять минут мы трудимся над полянкой уже вчетвером. Очищаем ее за полчаса и тут же, в двух шагах, находим следующую. Отряжаем гонца к машине — отнести полные корзинки и принести большой кош. Настал его звездный час.

Через пару часов начинает моросить дождик, а мы все еще трудимся над опятами. Полянка следует за полянкой, и все они полны замечательных крошечных грибов. Мне на нос падает холодная дождевая капля, но я только фыркаю. Что такое дождь по сравнению с маринованными опятами? Мелочь, о которой и говорить не стоит.

Мы обегаем холм четыре раза, следуя за опятами, и находим их вновь и вновь. Солнце, клонящееся к закату, прогоняет нас к машине. Багажник забит корзинками с грибами. Большой кош гордо красуется на сиденье. Мы возвращаемся домой.

С утра, высовывая язык от усердия, я начинаю чистить грибы. К вечеру, когда они уже стоят в аккуратненьких баночках, лежат в пакетах в морозильнике, ароматизируют со сковородки и кастрюль, я клянусь, что больше — никогда, ни за что, да чтоб хоть когда-нибудь! Больше — никаких грибов! Ни-ни! Чем такие муки — лучше купить шампиньоны в магазине.

Я клянусь и, не переставая клясться, делаю бутерброды. Мы договорились с самого раннего утра поехать обратно, навестить опеночный рай. Должна подрасти свежая порция грибов.

А из колонок доносится тягучий голос Розенбаума:

На ковре из желтых листьев
В платьице простом,
Из подаренного ветром крепдешина,
Танцевала в подворотне осень вальс-бостон,
Отлетал теплый день и хрипло пел саксофон…

Клен медленно роняет желтые и алые листья: раз-лист, два-лист, три-поворот… раз-лист, два-лист, три-кружение… Листья танцуют вальс. Осень.