Большинство людей увереннее чувствуют себя, когда знают, что случится в следующий момент, завтра, через неделю. Неизвестность пугает, и разум человека ищет стабильности, объяснений прошедшего и, главное, будущего на основе личностного опыта и сторонних мнений.
В этом поиске возникают как фобии, так и перверсии. Что касается других, то мы предполагаем их поведение, вариации — на основе знаний истории их поступков. Когда такие знания и реальность близки — противоречия нет, вопросов нет, когнитивный диссонанс не возникает. Но когда поступки некоего лица необъяснимы доступными личности инструментами, возникают версии о его «ненормальности», девиации поведения, мысли движутся в направлении конспирологии.
Если речь идет о соседке, которая «с изменившимся лицом бежит к пруду», как правило, навешивается подходящий ярлык и «дело закрыто». Но когда речь идет о влиятельном лице, от решений которого систематически зависишь сам и ближний круг, разум предлагает простое решение: это не он, это похожий, но другой.
Ситуация усугубляется такими факторами влияния, как визуальные изображения (картинки), в которых замечают противоречия (от часов, показывающих иное относительно «прямого эфира» время), доходит и до мелких деталей прически, формы бровей и даже — для особо внимательных к деталям — следов от кольца на пальце. Это все — примеры. Как несоответствие некоей ординарной походке, голосу, избыточная или, наоборот, минимальная жестикуляция. К примеру, споткнулся политик или хромает, а вчера «в новостях» был «как всегда» энергичным — это уже достаточная причина для обывателя заподозрить двойника.
Кроме противоречий визуализации, на восприятие влияют сторонние суждения, экспертные мнения — тем значительнее, чем авторитетнее для конкретного индивидуума лицо, их высказавшее. Так лидеры мнений, гуру, обозреватели, эксперты, авторитетные «учителя» и связанная с ними причинно-следственная связь — слухи — тоже влияют на наше сознание. Особенно, когда авторитеты умеют свои мнения обосновать.
Развенчать мифы с большой долей вероятности можно только личным участием, то есть общением с конкретным лицом. Опять же на сравнительной основе: своего родственника, с которым общение ежедневно с малых лет, вы быстрее идентифицируете (отличите от условного двойника), чем человека, которого видите только по телевизору.
Поэтому противоречивые версии восприятия «двойников» — тем чаще, чем значительнее лицо — суть причинно-следственная связь когнитивного диссонанса у конкретного человека в сравнении ожидаемого и действительного. Замечено, что в теории «заговора» и двойников верят люди с разным, вплоть до высокого уровня образования, культуры и кругозора. Это им не мешает.
Но люди с большим опытом, разносторонними знаниями и кругозором имеют более развернутый инструментарий и возможности сравнения деталей, то есть обращают внимание на комплекс причин и обстоятельств и потом только делают предварительные выводы.
К примеру, обращают внимание:
- как на внешние признаки, так и на политические решения;
- как на частоту появления публичной личности, так и на тематику, с ними связанную;
- как на декларированное человеком (в планах) вчера, так и на реализованное сегодня.
Отсюда ясно: любая личность редко бывает однородной (разнообразные психотравмирующие ситуации приводят к двойственности и даже множественной личности). Но чем более скрытный образ жизни выбран влиятельным лицом, не говоря уже о социальной роли и масках, опровергающих ожидания в ролевых группах, чем больше его решения непредсказуемы, тем более возникают у обывателей сомнения в его подлинности, следовательно, опасения или версии его подмены.
В «теории заговора» поверить легче в ситуации неопределенности, непредсказуемости, с минимумом корректно верифицируемой информации.
Про двойников разных политических деятелей говорят постоянно. А, может быть, им это только на руку?
Оценка статьи: 5
0 Ответить